В ряде публикаций авторы употребляют категории “типы” и “стили” политического мышления, не вдаваясь в объяснение содержания этих понятий. Вероятно, у них есть свои представления о различии и тождестве этих понятий. У меня, в свою очередь, есть своя версия различения этих категорий, которую я и собираюсь изложить в этой статье. “Типы” и “стили” политического мышления – это методологические конструкции, позволяющие идентифицировать и классифицировать политические тексты, относя их к тому или иному определенному множеству политических учений и доктрин, образующему концептуальное единство. Задача и состоит в выяснении оснований, по которым такое становится возможным.

Свой подход к типологизации политических дискурсов сложился у меня в голове в процессе размышления над фундаментальной проблемой отношений политики и нравственности или, другими словами, проблемой оценки морального фактора в политике. Эта проблема стала тем “золотым сечением”, которое позволило выделить два “чистых” типа политического мышления – макиавеллистский и кантианский. Оба названные типа внешним образом отталкиваются друг от друга и в то же время создают координаты смыслового поля в результате взаимодействия и взаимодополнения. В этом поле располагается огромное множество (в принципе неограниченное) дискурсов, которые образуются путем оригинального соединения элементов того и другого типа дискурсивности, то есть их природа эклектична.

Поскольку мне уже приходилось характеризовать эти типы [1], то я буду краток.

Оправдание власти – макиавеллизм явно включает в себя эту тему. В его текстах прочитывается мысль, что масштаб человека и размер имеющейся у него власти должны соответствовать друг другу. Великие потому и великие, что ставят перед собой исторические цели и добиваются их с использованием всего спектра отпущенных им средств. Кажется, узнаваемая формула: цель оправдывает средства. Но средства, которые не оправдывают цель, применять нецелесообразно. Вот в чем дело! Подлинно мудрые политики умеют так обращаться с властью, так оптимизировать цели и средства, чтобы затраты были наименьшими. Да нет же, – возразят мне, - война была любимым развлечением древних и средневековых государей, им в голову не приходило беречь людей. Но экономика войны была всегда. Войску надо платить. Так зачем же платить больше?

     Итак, макиавеллистский тип мышления безошибочно определяется технологическим взглядом на принятие и реализацию управленческих (властных) решений. 

Если макиавеллисты занимают позиции внутри политической сферы, то кантианцы формулируют свой взгляд на политику снаружи. Согласитесь, взгляд человека внутри автомобиля и взгляд человека, смотрящего на едущий автомобиль со стороны, - два разных взгляда. Так и в нашем случае: нам необходимо располагать двумя дискурсами, чтобы получить объемное, стереоскопическое представление о мире политического.

Говоря точнее, кантианский подход к политике – это взгляд не со стороны, а из глубины человеческого сознания, который оказывается взглядом с высоты человеческого духа. Это – контрольная оценка мотивов политических субъектов с точки зрения абсолютных ценностей, каковыми являются добро, свобода, долг. Поэтому абсолютная мораль есть мотив мотивов. Ее специфика в том, что она не создает какие-либо внешние предписывающие нормы, которые можно предъявить другому индивиду, а есть форма самообязывания и выражается в категоричных запретах не делать того, чего делать нельзя ни при каких условиях [2]. Если этот запрет нарушается, то в жизни человека образуется бытийственная пробоина. Это ведет к разрушению личности. После этого дальнейшая цепь его жизненных поступков складывается уже не так, как должна была бы сложиться, будь он на высоте своего человеческого достоинства. Это только на первый взгляд кажется, что речь идет о высокопарных вещах, не имеющих отношения к политической прагматике. Политические деятели чаще других оказываются в ситуациях выбора, который отягощен тяжелейшим нравственным грузом. Здесь можно говорить о морально-политической амортизации политической личности: она тем выше, чем сложнее альтернативы, требующие от нее выбора.

Кантовский дискурс в политике начинается с утверждения, что общество составляют автономные индивиды, обладающие свободой самоопределения. Свобода – сущностное определение человека. Она есть причина самой себе, то есть не имеет внешних причин для самовыражения. Но тогда возникает вопрос: как возможна свобода в эмпирическом мире или, применительно к нашему предмету, в мире политического? Ведь если руководствоваться макиавеллистской моделью человека политического, то его действия обусловлены внешними обстоятельствами – групповыми интересами, реакцией на поведение оппонентов и союзников, предположениями о вероятном ответе на собственные шаги и т.д. и т.п. Если это так, то теряется смысл говорить о какой-либо нравственности, свободном волеизъявлении, моральной ответственности политика.

Итак, кантианский мир населен свободными индивидуумами, сознательно полагающие свой долг в делании добра окружающим людям, в уважении их свободы. Вопрос ставится Кантом так: каким должно быть государство, чтобы удовлетворять требованиям таких субъектов, чтобы быть достойным своих граждан? Это очень важно: не граждане для государства, а государство для граждан. За одну такую постановку вопроса все либералы мира должны “скинуться” и поставить Канту памятник из золота выше американской статуи Свободы. Ответ Канта на это вопрос таков: в государстве должна жить политическая свобода, значит оно должно быть правовым; государство должно быть республикой, значит исполнительная власть должна быть отделена в нем от законодательной.

Итак, если мы вошли в кантовский мир, в мир кантовского мышления, то “вынуждены” подчиниться закону движения кантовской мысли, а он устанавливает правило: говорить о политике в контексте наличия в ней свободного самоопределения и моральной воли. Иначе существует большая угроза выпасть из него.

Из того, что уже сказано, понятно, насколько трудно в практической политике протекает диалог между макиавеллистами и кантианцами, ведь они “молятся разным богам”, исповедуя разные системы ценностей. Тем не менее этот диалог необходим для общего баланса. Для примера – Горбачев и Сахаров. Первый – макиавеллист, пожелавший принять кантианские принципы. У него из этого ничего не вышло. Второй – последовательный кантианец, ощущавший свою чужеродность в мире политики. Общение им давалось чрезвычайно тяжело, однако оно явило нам редчайшую в истории России попытку дружественного диалога власти и гражданского общества. Ее неудача имела символическое значение и фактически определила катастрофу “перестройки” и советской государственности.

Я вполне допускаю, что существуют или есть возможности создания других типологий политического дискурса. Речь идет о степени универсальности их применения. В нашем случае угол зрения создает отношение морали к политике. Оно тождественно отношению личности к социуму, свободы к порядку. Это – фундаментальное отношение, которому в политическом дискурсе соответствует различие между кантианцами и макиавеллистами. Аргумент в отношении “неполитичности”, “практического бессилия”, “формализма” и т.п. кантовской морали в данном случае бьет мимо, поскольку речь идет не о политической практике, а о политической теории.

Основываясь на этом положении Манхейма, можно дать следующее определение: стиль мышления – это проникнутая внутренним единством система взглядов, охватывающая не только политику, но и другие сферы общественного сознания – искусство, литературу, философию, историю и т. д. Со временем он испытывает определенные изменения, модификации вплоть до слияния с другими стилями. Судьба стиля мышления тесно связано с судьбой его носителя – той или иной социальной группы (класса, нации, этноса, партии, профессионального отряда).

Для углубления характеристики стиля мышления Манхейм ввел также понятие “основополагающего мотива” по аналогии с понятием эстетического мотива. Основополагающий мотив есть системообразующая идея, определяющая мировоззренческую целостность данного стиля мышления как подхода к жизни.

Чтобы описать характер стиля мышления, надо разложить его на отдельные элементы, которые мы назовем принципами. Принципами поздний И. Кант называл далее неразложимые факты. По Канту, принципы как внутренние исходные причины поведения субъекта образуют его характер, то есть способ устойчивого реагирования на внешний мир. “… иметь характер, - замечал Кант, - значит обладать тем свойством воли, благодаря которому субъект делает для себя обязательными определенные практические принципы, которые он собственным разумом предписывает себе как нечто неизменное”[4]. Следовательно, если дать описание характера чистого либерала, чистого консерватора, чистого социалиста, то это и будет характеристикой классических стилей политического мышления.

То же самое можно сказать об идеях равенства и справедливости. Казалось бы, идея равенства является “коньком” социализма. Почему же тогда в среде либералов не утихает спор о том, какая из идей – идея свободы или равенства – является ключевой в либеральных проектах? Так, ведущий западный теоретик либерализма второй половины ХХ-го столетия Р. Дворкин утверждал, что “главным нервом либерализма является определенная концепция равенства” [6]. Получается, что идеи являются универсальными формами, которые заполняются разнообразным ценностным содержанием, по-разному воспринимаются представителями различных политических течений. Поэтому и судить об этих идеях в их стилевом выражении нужно конкретно.

Осталось ответить на вопрос, каково соотношения типов и стилей политического мышления.

Если подытожить высказанные аргументы, то получается следующая картина. Представители всех трех классических стилей мышления могут принадлежать к одному и тому же типу политического мышления, а внутри каждого стиля можно встретить образчики и кантианского, и макиавеллистского типа.

Опубликовано в журнале “Перспективи” : науковий журнал. - 2004. -1(25). – С. 26 – 30.