Николай Федорович Федоров (1829
-1903) - странный, парадоксальный ум,
несущий отпечаток русской гениальности. Внебрачный сын князя П.И. Гагарина, в
ранней молодости под впечатлением от смерти отца он пережил откровение и с тех
пор всю оставшуюся жизнь был поглощен одной, я бы сказал, «египетской идеей» -
воскрешение сыновьями своих отцов. В прямом смысле – из праха. В голове
Федорова она обрела форму деятельного христианства. Воскресший Христос указал
человечеству истинный путь к своему Создателю – победить смерть. Федоровское учение пронизано апокалиптическим
настроением. Развернув идею воскрешения в грандиозный общечеловеческий проект общего дела, Федоров стремился дать ему
всестороннее - не только религиозное - обоснование. Его работы изобилуют оригинальными
интерпретациями и оценками разнообразных историко-политических феноменов и
процессов. Достаточно отметить, что ни один крупный социально-политический
вопрос не был обойден вниманием Н. Ф. Федорова. Поэтому не случайно Н.А.
Бердяев отметил, что «его мышление было очень социальным»[1,
216]. Причем многие его мысли воспринимаются сегодня как прозрение. Между тем
политологический аспект федоровского учения, до сих
пор, насколько известно, специально в литературе не рассматривался. Этот пробел
и призвана отчасти восполнить эта статья.
Автор подходит к анализу федоровского дискурса в контексте
проверки универсальности собственной концепции взаимодействия политики и
нравственности в поле макиавеллианско-кантианского метадискурса [2]. В плане классификации федоровское
политическое учение представляет собой прелюбопытный случай.
Н.Ф.
Федоров категорически не согласен с аристотелевским определением человека как
политического животного. Во-первых, человек - не животное, а во-вторых, не
политика характеризует его сущность. Человек - существо нравственное, в себе он
дух. Вполне в традиции христианства Федоров разводит по полюсам человека и
природу, дух и материю, животность.
Сущностно
человека характеризует отношение к Богу, актуально присутствующему в своем творении. Это
отношение выражено в понятии нравственность.
Она есть само ядро человечности, критерий критериев, смысл смыслов всех видов
его жизнедеятельности. Понятие нравственности настолько существенно для Федорова,
что его учение можно коротко характеризовать как учение о нравственности.
В чем проблема человека? Где-то в процессе
земного существования человек утратил смысл
своего существования и встал на путь реализации ложной (безнравственной)
парадигмы. Так называемый прогресс
представляет собой дробление единой человеческой сущности. Некогда единый мир человека раскололся на сотни локальных мирков со своими
частными законами. В результате человек изменил своему призванию, долгу, который следует трактовать двояко: во-первых,
обуздать слепую, смертоносную силу природы, занявшись ее разумной регуляцией;
и, во-вторых, это долг воскрешения своих предков. Долг человечества можно
выразить однозначно: победить смерть во всех ее проявлениях.
Вместо этого история человечества
реализует парадигму розни, вражды, внутривидовой конкуренции. Тотальная борьба, хищничество, истощение природы, истребление себе
подобных в нескончаемых войнах заполнили ее страницы. Человечество
неоднократно изменяло самому себе, развивая разнообразные формы отчуждения. Эти
измены связаны с подменой истинных ценностей лжеценностями. Власть, богатство, слава, комфорт получили
абсолютный приоритет. Такова в общих чертах картина глобального кризиса
человечества, который в последние века имеет явную тенденцию к обострению и
который в принципе не может быть преодолен без сознательного активнейшего
участия самого человечества, ибо это кризис в самом его ядре.
Таким образом, еще в конце Х1Х века
русский мыслитель провозгласил: человечество в опасности! И предложил свой проект спасения. Он предложил человечеству
ни много ни мало изменить парадигму своего
существования и от всеобщей розни и вражды перейти на путь всеобщего объединения вокруг дела воскрешения своих предков.
“Пока нет у человека надлежащего исхода его жажде деятельности, до тех пор она
будет растрачиваться на превозношение друг перед другом, на зависть, ненависть
и гнев, на собирание богатства и расточение его, - рассуждал Федоров, - <...>
Только открытие поприща для спасения жизни может освободить человечество от
пороков”[3, 48-49]. Речь шла не о внешнем, чисто политическом объединении
народов и государств в единый союз. Всеобщее объединение мыслилось Федорову как
синтез на религиозно-нравственном уровне. “Храм есть форма, в которой человечество
принимает вид братства”, - писал он [4, 300].
Путь спасения есть путь собирания храмины расстроенных и разрозненных миров с их локальными истинами в один целостный мир человека. Либо человек восстановит нравственность во всей полноте и цельности, либо погибнет от собственной же дурной активности или пассивности. Либо Царство Божие на земле, либо страшный суд - третьего не дано. В любом случае Провидение будет осуществлять идею единства человечества, но цена, которую оно заплатит за отказ от сознательного участия в этом процессе, значительно возрастет, а может даже стать непомерной. В конце концов страшный суд, которым католичество пугало незрелое человечество, может стать реальностью уже на этом свете. Так писал Федоров задолго до того, как над человечеством навис дамоклов меч термоядерного самоуничтожения.
Политика, по Федорову, - ущербный в нравственном отношении мир. В политических решениях отсутствует безусловное добро. Оно, как правило, вступает в определенный компромисс со злом. Да и сами эти понятия теряют свою абсолютную определенность: то, что для одной стороны является добром, для другой - зло и наоборот. В политической сфере нельзя разрешить в принципе ни один основательный для человечества вопрос, в лучшем случае можно лишь снять конфликтность его существования, ввести его, так сказать, в цивилизованное русло.
Мир
политического - это царство Кесаря, царство необходимости, человек политический проявляет себя
как несвободное существо. Политика предлагает способы решения проблем
социума через борьбу, через явные или скрытые формы насилия. Действительно, до
сих пор верхом политической мудрости и ее политологического отражения является
признание существующей расстановки сил. Сила
- понятие физическое, напрочь лишенное
нравственного содержания. Такова природа политики,
в соответствии с которой мир делится на победителей и побежденных, реальных или
потенциальных, причем первые предпочитают диктовать свои условия вторым.
Природа
политики нуждается в обуздании разумом, в просветлении высшим сознанием.
Торжество истинного разума в политике будет означать... конец политики и вообще
конец истории. Здесь напрашивается сравнение федоровского
понимания проблемы конца истории с фукуямовским. Ф. Фукуяма видит конец истории в торжестве либеральных, то
есть политико-юридических по своей природе, ценностей. Федоров под концом
истории понимал объединение всех народов
на нравственной основе в единое
человечество и становление последнего в качестве Космического Разума,
управляющего всей Вселенной.
Федоров
прекрасно сознавал, что путь человечества к совершенству долог, извилист и, к
сожалению, кровав. И здесь он не морализирует. Допускает, например,
справедливые войны. Истинно благ один лишь только Бог, рассуждает он, истинно зол один лишь только дьявол. Из этого следует вывод, что не стоит представлять политику как
борьбу добрых дядей со злыми или, того более, «добродетельных государств» с
“империями зла”.
По
Федорову, политическое дело - это дело внешнего объединения, оно не будет
прочным, если не достигнуто единство внутреннее, то
есть братское состояние. Устранить причины вражды - не значит согласовать
интересы, достичь компромисса и т. п. Нет, речь идет о том, чтобы вообще сойти
с точки зрения интересов, «законных прав» наций и т. п. и встать на точку
зрения общего дела.
Политику
объединения народов на основе братства Федоров
характеризует как «процесс собирания» и называет “бессмертной”. Собирать может
мощный центр, и здесь, по мысли Федорова, дело обстоит так, что
либо необходимо выделение и добровольное признание всеми народами и
государствами первенствующей роли такого центра (постоянно действующей
Конференции мира), либо опять- таки добровольное
признание всеми права одного государства на управление миром на благо всех.
Как
известно, идея соборности занимает одно из центральных мест в славянофильской
концепции. Федоров распространяет императивно принцип соборности на все
человечество. Собирание мира для общего дела идет медленно, непоследовательно,
большей частью неосознанно, но идет. Провидение орудует в истории за людей.
Человечество не как абстрактная категория, а как сознающая себя реальная
общность уже созревает. Всякий раз, когда удается предотвратить войну между
государствами, человечество нравственно подрастает на одну голову. Дело вечного мира, о котором мечтали самые великие умы, может состояться лишь
как всемирное дело. Сегодня, как
никогда раньше, очевидна федоровская правота.
В
настоящее время у народов и их политиков еще не хватает духовной силы, чтобы
возвышаться над национальными интересами во имя общего дела. Но тенденция к этому пробивает себе путь. Современный глобализм, при всей его неоднозначности и политической
противоречивости, – тому свидетельство. Федоров стал пророком этого процесса.
Взгляды
Н. Ф. Федорова на государство, естественно, коррелируют
с его воззрениями на политику. Государство узаконивает отношения господства и
подчинения. Оно бездушно, как бездушен и формален закон юридический, этот язык,
на котором государство общается со своими гражданами. “...земля
не может еще жить под нравственным законом и потому нуждается в законе
юридическом, ...земля стонет под игом юристов”, - думает Федоров [4, 405].
Нетрудно заметить, что он воспроизводит характерную для славянофилов антиномию
закона как правды внешней, формальной и морали как правды внутренней,
правды-справедливости.
Государство
обязано своим рождением языческому миру. Символом государственности у Федорова
является римский орел. Одержавший духовную победу над римским орлом,
христианский мир не сумел удержаться на высоте своей идеи, поддался соблазну
самому стать вселенским государством, что и предопределило его нравственное
падение. Движение крестоносцев, инквизиция отразили историческую тенденцию
перехода христианства от миссии нравственного объединения путем религиозного
убеждения к государственному насилию над инакомыслящими.
Дробление самой церкви - такова цена за измену Духу ради царства Кесаря.
Несмотря
на весьма нелестную характеристику государства, Федоров не занял анархистской
позиции. Он утверждал, что государство - исторически необходимая, хотя и не
вечная форма человеческого общежития. Он так и писал: “Государство с его
юстициею, полициею есть печальная необходимость... Государство
возникло как чрезвычайная мера против опасности взаимного истребления родов или
же в виде защиты одной группы родов против другой, соединившейся для истребления
или порабощения. Государство необходимо, пока не образовалось всемирное
родство. Несознательно дело всемирного родства началось уже, но в искаженном
пока виде” [4, 104].
Федоров
не обвиняет власть и государство во всех бедах людей. Наоборот, по его мнению,
люди, общество, изменив своему долгу, обрекли себя в земном существовании,
единственно реальном, на такую власть
и на такое государство. Логика розни,
борьбы и ненависти продиктовала и форму организации розни, борьбы и ненависти.
Это и есть государство. Оно соответствует несовершеннолетию человечества, ибо
“нельзя назвать совершеннолетним общество, которое не может обойтись без
надзора, принуждения и наказания” [4, 104].
Следовательно, государство по отношению к обществу выполняет
роль опекуна, дядьки при недоросле. Это - роль блюстителя мира и
порядка, надсмотрщика и судьи.
Нынешний
патриотизм, превозносящий, идолизирующий национальную
форму государства, по мнению мыслителя, есть не что иное, как разновидность
сепаратизма, ибо “человечество есть также отечество”. С точки зрения становящейся
семьи народов, национализм есть
именно сепаратизм, внесение момента противопоставления, подчеркивание выделенности, особой миссии и т. п. Всякая научная доктрина,
отстаивающая подобный подход, есть наука о войне.
Каково
будущее государства? Путем снятия всех форм отчуждения оно должно превратиться
из политического союза в нравственный союз осознающих свое родство. Такой союз
Федоров назвал “психократией”.
При всей своей оригинальности учение Н. Ф.
Федорова вписывается в славянофильскую традицию с
присущей ей антибуржуазностью.
В «Зимних заметках о летних впечатлениях» Достоевский едко высмеял знаменитый
лозунг Великой французской революции «Свобода, равенство и братство». Западный
человек был тогда сам не похож на себя, видно, «вино свободы» в голову ударило.
Но если дискурс свободы и равенства еще находит какие-то
основания в европейской истории, то братство – это то, о чем западный человек
даже не имеет представления. Он никогда не был и не будет братом себе
подобному, не говоря уже о других народах. Он всегда следовал своему
эгоистическому интересу, мыслил в категориях конкуренции, борьбы, недоверия, то
есть политики. В общем, по своей природе европейский человек – это буржуа.
Теперь
можно себе представить, как Федоров с его радикальным требованием перехода к
братским отношениям вместо отношений гражданских, леденяще-холодных,
юридических относился к Западу, который он обвинял в принципиальном отказе от
нравственности в пользу права. По его мнению братство
французских революционеров, как и их лозунг “свобода, равенство, братство”,
ложен, ибо если свобода и равенство могут быть осуществлены экономически и
политически, то братство – никогда. Французские революционеры пожелали достичь
братства небратским путем, путем насилия и закономерно провалились. Цель и
средства не могут быть разведены. С позиций своего критерия Федоров обличает и
критические к капитализму, левые направления западной мысли. В частности, он
пишет: «Социализм – обман; родством, братством он называет товарищество людей,
чуждых друг другу, связанных только внешними выгодами; тогда как родство действительное,
кровное, связывает внутренним чувством…» [4, 59].
Федоров начисто лишен
иронии Достоевского и с нескрываемой гневливостью нападает на самый дух Запада
- дух индивидуализма, ничем не ограниченного прогресса, правового абсолютизма.
Он в пух и прах «разбил» западных учителей - Сократа, Декарта и Канта. Сократовский девиз «познай себя» он переиначил в «знай
только себя», в когитарном принципе Декарта («мыслю, значит существую») также усмотрел установку на крайний
индивидуализм. Ну, а Канта он невзлюбил особенной нелюбовью за его
«теоретический разум», который, по убеждению Федорова, несет главную
ответственность за пагубное разделение людей на бездеятельных ученых и неученых
практиков.
Еще
один, новомодный тогда, европейский мыслитель дал Федорову прекрасный повод
утвердиться в правоте своего критического отошения к Западу. Этим мыслителем был Ф. Ницше. С
удивлением для себя Федоров узрел в ницшеанстве негатив, оборотную сторону
своего учения. Если он утверждал абсолютизм добра, победу нравственности над
голой силой, жизни над смертью, то Ницше воспел торжества зла, веселую волю
человека к власти. Воля к власти есть воля к смерти. Если Федоров видел истину
для человека в христианстве, то Ницше усмотрел ее в язычестве. Но ведь
язычество и есть идеология войны, возводящая борьбу за выживание в ранг
естественного закона. Ницшеанский сверхчеловек – этой крайний индивидуалист,
хищник, презревший все установления морали ради удовлетворения своей жажды
жизни. Федоров же видел возможность для человека подняться над собой, стать
сверхчеловеком через объединение всех людей в единое человечество вокруг
проекта преодоления смерти.
По
словам Федорова, Запад всем навязывает свой материализм, страсть к комфорту,
промышленным игрушкам, в общем, к пустякам.
Цивилизация - это тупик, западня,
которую организовал человечеству западный человек. Нельзя не признать федоровскую критику цивилизационных
достижений Запада по меньшей мере односторонней, тем
не менее он один из первых понял, какую угрозу несет человечеству неуправляемая
цивилизация. Цивилизация предстает как процесс совершенствования смерти:
умереть от СПИДа «цивилизованнее», чем умереть от туберкулеза. Нравственно не обусловленный прогресс есть
стихийная сила, такая же, как и сила природы, только порожденная природой
человека, темной стороной его разума, детской неспособностью управлять своим
гением. Таков сильный, по-существу неотразимый
аргумент федоровской критики западного пути. С
завидной постоянностью этот аргумент воспроизводит, подкрепляя его новыми
фактами западного неразумия, наш современник великий славянофил А.И.
Солженицын.
При
всем своем критическом настрое в отношении западной цивилизации, Федоров тем не менее не исключал, что мир может объединиться
на основе добровольного признания
западных ценностей и стандартов.
5.
«Православный большевизм» Н.Ф. Федорова
Николай Федорович серьезно повлиял на
Достоевского, Толстого, Вл. Соловьева,
Бердяева. Последний написал о нем
и его учении специальную работу [5]. Именно Бердяев определил федоровское учение
как «православный большевизм», и он прав: в федоровском
дискурсе действительно наличествуют черты большевистского
типа мышления.
В чем именно нашел выражение «большевизм»
Федорова? Во-первых, в его «деловитости», в ненависти к русскому пороку забалтывать
дело, строить маниловские прожекты и благополучно хоронить их. Философия
Федорова - это философия активизма. Во-вторых, в органичной антибуржуазности,
в ненависти к идеологии потребительства, излишествам
культуры комфорта, внешнего благополучия, ведущего к духовному оскудению.
В-третьих, в вере в науку, которая у него, пожалуй, соперничала с верой в Христа. С этой верой связано его поистине большевистская
установка на организацию планетарной системы управления человечеством и
природой, оптимизацию его усилий и, в конечном счете, концентрации на
суперглобальном проекте, каковым является победа человечества над своей
смертной природой.
По многим параметрам федоровское
представление о будущем человечества перекликается с коммунистическим проектом,
и оба восходят к платоновской модели идеального государства. В своем стремлении
к облагодетельствованию человечества Федоров был
бескомпромиссен и, думаю, одобрил бы насильственные меры большевиков, раз они
ведут к осуществлению проекта объединения человечества в одно целое. Федоровское православие очень суровое, старообрядческое. В
его одержимости превратить весь мир в храм, в котором люди постоянно служат молебны,
просматривается большевистская установка на идеократию.
Любопытно, Н.Ф. Федоров, несмотря на свою
христианскую кротость по жизни, становится нетерпимым к чуждым ему взглядам. И,
что особенно поразительно, в этой своей
нетерпимости он сбивается, подобно Ленину, на идеологические оскорбления.
«Поклонник индустриализма, раб фабрикантов и купцов»; «свободный мыслитель,
пожелавший стать тюремщиком»; «крайний догматик в проведении границ»; «фанатик
узости, доведенной до пошлости» - это Федоров о Канте. Таково проявление
всякого идейного фанатизма, а не собственно ленинского или федоровского.
Есть
и другой аспект у этой темы. Тот же Бердяев и некоторые другие мыслители
отмечали, что большевизм (русский коммунизм) представляет собой инобытие
русской идеи с ее религиозным мессианизмом. Дело обстоит таким образом, что
«большевизм» в русской жизни прорастал в разных ипостасях, не только в
ленинской, и в разных сферах, не только политической. Поэтому крайним наивом, если не сказать нелепостью, отдает бытующий ныне
тезис о чужеродности большевизма российской ментальности и случайности победы
Октябрьской революции. Большевизм – это качество политической культуры, это тип
мышления, это закономерность в алгоритме российской истории.
Учение, которое политику ставит в прямую и безусловную зависимость от нравственного критерия, должно быть отнесено к кантианскому метадискурсу. Таковым и является учение Федорова, несмотря на его личное неприятие философии Канта. Главное, в чем Федоров солидарен с Кантом, - это категорический императив человеку быть… человеком или исчезнуть как неудачная форма разумной жизни. Быть человеком значит выполнять свой долг творить добро, благо, нести в себе образ Бога.
С другой стороны, назначение политики Федоров видит в рациональном управлении совокупными силами общества. Здесь Федоров странным образом примыкает к большевикам. Последние по типу мышления - макиавеллисты в силу установки на целерациональность, а также по своей вере в политику как самое мощное средство преобразования мира в нужном для них направлении. Таким образом, федоровский дискурс представляет собой результат «смешения вод».
* * *
Н.Ф. Федоров при жизни был очень несвоевременным философом и остается, к
сожалению, таковым спустя сто с лишним лет. Большинство наших современников федоровский максимализм, идущий от его высокого идеализма
(в лучшем смысле этого слова) сочтет за чистую утопию (в худшем смысле этого слова).
Однако интеллектуальная совесть тут же требует признать: если человечеству все
же “грозит” будущее, то свет федоровского учения еще
вспыхнет для наших потомков. Федоров сумел соединить бескомпромиссно
поставленную задачу морально-христианского самосовершенствования человечества с
развитием науки и цивилизации, идею искупления с идеей прогресса, веру в Бога с
верой в Разум человека, стремящегося к соединению со своим Отцом. Возможно, это
именно то, что надо, чтобы выжить человечеству в ХХ1
веке.
1. Бердяев Н.А. Русская идея. – М.: Фолио, 2000. – 400 с.
2. Cм. См. Гребеннік Г.П. Макіавеллізм і цінізм // Держава і право. – Вип. 23. – К., 2004. – С. 111-114; Его же. Типи homo politicus і інтелігентьска свідомість // Інтелігенція і влада: наук. зб. – Вип. 2. – Одеса, 2004. – С. 42-53; Его же. Типы и стили политического мышления // Перспективи: наук. ж-л. – 2004. - № 1(25). – С. 26-30.
3. Федоров Н.Ф. Собр. соч. в 4-х томах. – Т. 2. – М.: Прогресс, 1995. – 544 с.
4. Федоров Н.Ф. Собр. соч. в 4-х томах. – Т. 1. – М.: Прогресс, 1995. – 518 с.
5. См. Бердяев Н.А. Религия воскрешения («Философия общего дела» Н.Ф. Федорова). – В кн.: Н. Бердяев о русской философии / Сост., вступ.ст. и примеч. Б.В. Емельянова, А.И. Новикова. – Ч. 2. – Свердловск: Изд-во Уральского ун-та, 1991. – С. 51-95.
Статья опубликована в сб.: Науковий вісник. – № 1(13). – Одеса, 2005. – С. 96-106.