УДК
32.019.5:141.8
Г. П. Гребенник
К ВОПРОСУ О
ПОНЯТИИ «СТИЛЬ ПОЛИТИЧЕСКОГО
МЫШЛЕНИЯ»
Важность понятия «стиль политического
мышления» для анализа политических текстов состоит в идентификации
идеологических дискурсов с точки зрения их соответствия определенной идейной
традиции. Это понятие ввел в научный оборот и начал разрабатывать выдающийся
социолог Карл Манхейм (1893-1947). Он высказал идею, что человеческая мысль
развивается «стилями» так же, как и различные школы искусства. Дело в том, что
объективная действительность, «бытие» никогда не совпадает с тем субъективным
образом, который возникает на почве этого «бытия» в индивидуальном и
общественном сознании. Что касается политики, то здесь групповой субъективизм формировался в соответствии с партийными направлениями.
Отталкиваясь от К. Манхейма, в своей
статье «Парадигма социалистического стиля мышления» автор дал следующее
определение: «Стиль мышления – это проникнутая внутренним единством система
взглядов, охватывающая не только политику, но и другие сферы общественного
сознания – искусство, литературу, философию, историю и т. д.» [1, с. 382]. Основными качественными
характеристиками, параметрами стилей политического мышления (прежде всего
классических – либерального, социалистического, консервативного) являются
методологические принципы, или идеи. Среди них есть системообразующая идея, так
сказать, принцип принципов, определяющий мировоззренческую целостность данного
стиля мышления как подхода к жизни. К. Манхейм назвал его «основополагающим
мотивом». Я предпочел тождественный ему термин «парадигма».
Поскольку, говоря словами К. Манхейма, «степень
объяснения каждого данного понятия никогда не бывает абсолютной» и всегда
соответствует исследовательским задачам, постольку здесь хотелось бы продолжить
анализ содержания этого понятия, имея в виду перспективу большой работы по описанию
классических стилей политического мышления. Наша идея состоит в том, чтобы
выделить два аспекта понятия «стиль политического мышления», характеризующие
его целостность: структурно-логические связи
и то, что относится к художественно-эстетической форме стиля,
оказывающее убеждающее, агитирующее, мобилизующее или мотивирующее воздействие
на субъекта политики на уровне психологии и подсознания.
Феномен стиля строится вокруг парадигмы, его основные
параметры взаимодействуют с парадигмальной основой и могут быть рационально осознаны
как последовательные, логически связанные или необязательные черты стиля.
Исследование стиля подразумевает обнаружение и объяснение закономерных связей и
компонентов стиля. Иначе оно невозможно.
Стиль – это система. Система – это элементы, компоненты стиля, образующие его целостность. Стилеобразующие элементы этой системы, ее состав и организация диктуются логикой. Это касается описания прежде всего относительно устойчивого «ядра» стиля, его концепта. Чистота, классическое выражение стиля обусловлены исторической эпохой его формирования, контекстом политического и идеологического противостояния тех социальных сил, которые напрягались сами и напрягали все общество в стремлении одержать реальную или символическую победу. Именно в процессе актуальной борьбы происходит выявление и формирование особенных черт политического мышления. Когда мы говорим о «классическом стиле», то это означает, что речь заходит о Новом времени, о рубеже 1789 года, который для Европы был годом окончательного вступления в буржуазную эпоху, преодоление средневекового мышления. Стилевые особенности, черты стилей мышления укладываются в методологические стандарты, которые позволяют их четко различать. «Стиль научного познания (как и любой другой стиль, например искусства, моды, жизни) предполагает определенные стандарты, характеризующие особенности данного стиля и отличия его от других, - пишет С. Ю. Пискорская. - Способ формирования стилей неотрывно связан с формированием самих стандартов: когда стандарты приобретают отчетливо выраженный характер, возникает объединяющий их стиль. В этом смысле, стиль представляет собой диалектическое снятие стандартов, характеризующее диалектику единичного (отдельного) и общего, где в качестве единичного выступают отдельные стандарты (или группы стандартов), в качестве общего - стиль, как единое во многом» [2, с. 15]. И хотя С. Ю. Пискорская разрабатывает понятие «стиль научного познания», ее рассуждения справедливы и для политического стиля. Исходя из понимания стиля политического мышления как системы принципов, пронизанной единством, необходимо в первую очередь брать во внимание принципы, имеющие конституирующее значение для данного стиля мышления. Так, например, таковым для консервативного стиля является органицизм. Взгляд на общество как на организм разделяли такие классики западноевропейского либерализма, как В. фон Гумбольдт, Г. Спенсер, Ф. фон Хайек. Очевидно, что этот подход не может браться во внимание при определении существа их либеральных концепций. Он характеризует «всего лишь» их специфику, особенность, несколько смещающую их либерализм в сторону консерватизма.То же самое можно сказать о социализме, который многое заимствовал у либерализма в процессе критического преодоления либеральной ограниченности. Современный западный «демократический социализм» уже не питается бедностью как своим корнем. Он наравне с либерализмом ставит «свободу» на первое место в своей системе ценностей, что означает признание за личностью безусловный приоритет, цель общественного развития. Однако, в резком отличии от либералов, социалисты в своей трактовке свободы никогда не делали акцент на индивидуализм, на самодостаточность творческой личности. Это не их тема, это не их язык. В проблеме свободы они видят прежде всего социальные условия, обеспечивающие права человека во всем их объеме, то есть не только личные и политические, но и социальные и культурные. «Для социалистического мировоззрения именно и характерно глубокое понимание ничтожности и беспомощности отдельного человека, предоставленного своим собственным силам. Принцип братства, солидарности людей в достижении их общих целей есть естественное основание социалистической этики» [3, с. 269]. Это фактически означает, что солидарность как принцип выражает самую сущность социализма, тогда как установка на свободу – его специфику. Точно так же, если брать пару категорий свобода – равенство, то социалисты по общему правилу отдают предпочтение равенству, тогда как у либералов равенство «подпирает» свободу и трактуется исключительно как правовое равенство. Есть выражение: «Понятия, как грибы или люди, в большинстве случаев живут семьями». В данном случае речь идет о необходимости учитывать «семейственность» отдельных параметров-принципов политических стилей мышления, их тесное взаимодействие и иерархическое взаимовлияние.
Чувство стиля В
литературе «стиль мышления» определяется, главным образом, как способ функционирования сознания,
научного познания действительности, ее рационального моделирования. И
приведенное нами определение стиля политического мышления грешит подобным
односторонним упором на логику, рациональность. Все-таки логика не покрывает
полностью границы нашего мира, не исчерпывает наших возможностей познания и
самовыражения. Это особенно очевидно в современной политике, перенасыщенной
технологиями мифотворчества, рассчитанного на некритическое усвоение информации.
А.
Эйнштейн: «Если восприятие выражается на языке логики, то это научная
деятельность. Если оно передается в формах, связи которых недоступны сознательному
уму, но интуитивно постигаются, как имеющие смысл, тогда это художественная
деятельность».
«Бытие» не только «мыслится», рационально осваивается, но и «переживается», оформляется в чувственные образы, представления, идеалы, которые обволакивают действительность исторически обусловленной субъективностью. Поэтому в этих образных картинах всегда есть место элементам утопии, мифу, идеологическому образу. Идеологические образы – это образы, которые формирует общественное сознание (вернее, политические представители классов и слоев, из которых состоит общество) в политической сфере в качестве неких эталонных норм жизнеустройства, к которым нужно стремиться, реформируя, взрывая или укрепляя существующий порядок. Понятие «стиль политического мышления» схватывает эти образы, отливает их в художественно-эстетические формы, иррациональные по своей природе, оказывающее порой магическое, завораживающее воздействие на участника политического процесса. Таким образом, понятие «стиль политического мышления» включает этические и эстетические ценности, которые дают качественную информацию о действительности на иррациональной, интуитивной, художественной основе. Стиль мышления – это не только ход, но и образ мыслей.
Применительно к характеристике того или
иного стиля политического мышления мы можем и должны говорить о «чувстве
стиля».
Например, исследователь фашистского стиля А. Мёлер пишет: «Фашизм
не безмолвен. Скорее, наоборот. Он любит слова, но они у него служат не для
того, чтобы обеспечить логическую взаимосвязь. Их функция скорее заключается в
том, чтобы задать определённый тон, создать нужный климат, вызвать соответствующие
ассоциации» [4]. Тот же А. Мёлер
указывает на такие характеристики стиля как
жест, ритм. Они интутивно угадываются и практически вырабатываются по мере
усиления политического движения (партии). Поиск и
предложение формы бодрствования, нового мироощущения в борьбе с культурным распадом, нарастающим
хаосом, политическим безволием, идущим от общей усталости. Вот привлекательная
стилистика боевых идеологий ХХ века, таких как коммунизм или фашизм. Как
известно, многие культурно рафинированные люди попали на эту приманку.
Стиль обязывает к соблюдению формы в
первую очередь. Возьмем героический
стиль. Примером героического стиля является уже упомянутый фашизм. Ницшеанский
мотив в фашистском стиле – привлекательность силы, политическое
как эстетическая мощь, военный парад как праздник формы. Стилизация гражданской
войны в героико-романтическом стиле в произведениях Н. Островского и А.
Гайдара, в фильмах «Чапаев», «Щорс», «Александр Пархоменко», «Котовский»,
«Красные дьяволята», «Неуловимые мстители», «Свадьба в Малиновке» и др.
мифологизировала ее и, таким образом, позволила «снять» в народном сознании ее
ужасы, отвести от катастрофического смысла, укрепить посредством этого мифа
легитимность победившей в войне большевистской власти.
Ясно, что логическая связь для идеологических
феноменов до известной степени необязательна. Стиль
политического мышления (идеология) не может претендовать на научность – в
известной мере она ему даже вредна, ибо негативно влияет на энергетику текста. Образ
сильнее воздействует на человека, чем логика. Чувство стиля передается в
красках, эмоциях, формах, музыкальной тональности, которые действуют на своих
адептов на подсознательном или сверхсознательном, трансцендентном уровне.
Особенно
впечатляюще это передает консервативный стиль. Он весь построен на чувствах,
эмоциях, тонких состояниях, изломах души. Его корневая связь с литературой века
несомненна. Сентиментализм, романтизм как литературные стили были порождениями
широкого консервативного настроения,
охватившего Европу в эпоху Реставрации. Текстам консервативных авторов в высшей
степени присущи пафос, экзальтация, чувственный перебор: если восторг – то со
слезами, если протест – то с суицидом,
если уж слезы – то в умопомрачительном количестве. Печаль, грусть, горечь,
ностальгия, религиозный трепет, фатализм – все это обертоны консервативной
музыкальной тональности, пронизывающей консервативные тексты. Консерватора
отличает аристократизм духа. Можно apriori
утверждать, что консерватор любит балет, классическую музыку, поэзию, в
общем, все то, что изолирует его от
царящего Модерна с его рационализмом, прагматизмом, позитивизмом.
В качестве иллюстрации вышесказанного приведем отрывок из
эссе «Христианство и Европа» (1799) немецкого романтика, поэта и писателя Новалиса (барон Фридрих фон Харденберг
1772-1801):
«Были прекрасные, блистательные времена, когда Европа была единой христианской
страной, когда единое христианство обитало в этой части света, придавая ей
стройную человечность; единый великий общий интерес объединял отдаленнейшие
провинции этого пространного духовного царства. Один верховный руководитель
возглавлял и сочетал великие политические силы, не нуждаясь для этого в обширных
мирских владениях. Одно многочисленное сословие, готовое включить в себя
каждого, непосредственно подчинялось этому руководителю и осуществляло его указания,
ревностно стремясь укрепить его благодетельную власть. Каждый член этого
общества был почитаем всеми, и если простолюдины искали у него утешения или
помощи, защиты или совета, щедро снабжая его всем, в чем он мог нуждаться, то
власть имущие тоже преклонялись перед ним, оберегали его и внимали ему, так что
об этих избранных мужах, обладающих чудотворными силами, все пеклись как о детях
неба, чье присутствие и чья благосклонность способствуют приумножению милости
Божией. С детской доверчивостью вверялись люди их наставлениям. Как отрадны
были для каждого его земные труды, когда надежное будущее было ему уготовано
этими святыми людьми, когда каждая оплошность могла быть исправлена их
предстательством, а каждое пятно в жизни изглаживалось или высветлялось ими.
Среди великого неведомого моря они были надежными кормчими, позволявшими
презирать бури и уповать, что не собьешься с верного направления и обязательно
причалишь к берегу своего истинного отечества.
Самые буйные всепожирающие страсти вынуждены бывали отступить перед их
словами, внушающими благоговение и послушание. Мир исходил от них. Они не
проповедовали ничего, кроме любви к святой, дивно прекрасной владычице христианства,
которая своими божественными силами всегда была готова спасти каждого
верующего от ужаснейших опасностей. Они повествовали о давно почивших небесных
человеках, пре-одолевших своей приверженностью и верностью той блаженной
Матери и ее небесному любящему Сыну соблазны земного мира, сподобившихся божественных
почестей и ставших теперь могущественными благодетельными хранителями своих
живых братьев, скорыми пособниками в нужде, предстателями человеческих
слабостей и деятельными друзьями человечества перед престолом Божиим. Какую
радость доставляли людям прекрасные собрания в таинственных церквах,
украшенных благодетельными образами, наполненных сладостными ароматами, оживленных
святой восхищающей музыкой. Там благодарно хранились в драгоценных раках освященные
останки некогда живших, богобоязненных людей. И в них проявлялась
великолепными чудесами и знаменьями божественная доброта и всемогущество, а
также благодетельная сила этих счастливых праведников. Так любящие сохраняют
локоны и письма своих усопших возлюбленных, питая этим свой сладостный жар до
всесоединяющей смерти.
…Перед отцом христианского мира, к его стопам слагали князья свои
разногласия, свои короны, свое величие, почитали за честь для себя вступить в
то высокое сообщество, завершить вечер своей жизни в благоговейных
размышлениях среди уединенных монастырских стен. В том, как благодетельно, как
сообразно внутренней природе человека было это установление, это правительство,
свидетельствует могучий подъем всех прочих сил человеческих, гармоническое
развитие всех способностей, невероятная высота, которой достигали отдельные
люди во всех искусствах и науках жизни, а также торговля духовными и земными
товарами, процветающая от Европы до отдаленнейшей Индии.
Таковы
были прекрасные, существенные черты истинно католических или истинно
христианских времен. Человечество не созрело, не воспиталось еще для этого
великолепного царства. То была первая любовь, почившая под гнетом деловой жизни,
когда себялюбивые заботы вытеснили самую память о ней, чьи узы впоследствии
прослыли обманом и бредом, осужденные позднейшим опытом и навсегда расторгнутые
для большинст-
ва европейцев. Этот внутренний
раскол, сопровождавшийся разрушительными войнами, примечательным образом
подтвердил, как вредит культура чувству невидимого и как она вообще вредна, по
крайней мере, в определенное время и на определенной ступени. Нельзя
уничтожить то бессмертное чувство, но можно его омрачить, парализовать или даже
вытеснить другими чувствами. Длительная общежительность подавляет взаимные
склонности людей и веру в род человеческий, приучает приноравливать всю
человеческую изобретательность и старательность к одним только ухищрениям
благоденствия; потребности и искусство их удовлетворять настолько изощряются
и своекорыстному человеку нужно столько времени для кропотливой выучки, что ему
уже не остается досуга для такой душевной созерцательности и сосредоточенности
в своем внутреннем мире. При столкновении различных интересов злоба дня кажется
ему насущнее, и прекрасный цвет юности, веры, любви опадает, уступая место
более жестким плодам, науке и приобретательству".
Критическое отношение к Модерну чувственно выражено в консерватизме спепсисом, сарказмом, иронией, негодованием – в зависимости от объекта критики. Скептицизм обусловлен генеральной установкой консерваторов на недоверие к разуму и доброй природе человека. Человек может устоять в этом мире только с помощью Бога. Его отступничество от Бога, проявленное в секуляризации всей культуры, в материализме, в преклонении перед наукой, ставит крест на перспективе спасения.
Это
говорится о творцах консервативного идеологического стиля, его художниках. Но
есть и народный консерватизм, обитающий в крестьянских душах. Силу
сопротивления Современности он черпает в повышенной религиозности, которая
иногда достигает большого градуса и выливается в формы старообрядчества,
фанатичной, непреклонной стойкости, готовности пойти на любые жертвы. Тут я
думаю о монументальной фигуре протопопа Аввакума.
Единство стиля – это единство культуры, в которой он
развивается. Это понял и прекрасно выразил О.
Шпенглер. Так, он писал: «Стиль, как и культура, есть первофеномен в строжайшем
гетевском смысле, все равно стиль искусств, религии, мыслей или стиль самой
жизни. Как и «природа», стиль есть вечно новое переживание бодрствующего
человека, его аltег еgо и зеркальное отображение в окружающем мире. Оттого в
общей исторической картине какой-либо культуры может наличествовать только один
стиль — стиль этой культуры. Было бы
ошибкой различать чистые фазы стиля, вроде романтики, готики, барокко, рококо,
ампира, в качестве самостоятельных стилей и приравнивать их к единствам
совершенно иного порядка, вроде египетского, китайского или даже
«доисторического» стиля. Готика и барокко — это юность и старость одной и той
же совокупности форм: зреющий и созревший стиль Запада» [5, с. 373].
Вычленив логическую структуру стиля, мы наблюдаем его скелет и только. Чтобы политический стиль ожил, предстал перед нами в качестве живой, одухотворенной формы культуры, он должен обрести душу и историческую судьбинность. Только судьба, по словам Шпенглера, «дает мертвому и неподвижному принципу причины и следствия исторически-живую возможность выступить в высоко развитых культурах в качестве формы и основного закона тиранического мышления» [5, с. 275]. Политика представляет собой аспект истории, поэтому в терминах казуальности полностью понята быть не может. Политическая наука влияет на язык идеологии, создающий образ соответствующей политики, но еще больше на нее влияет окружающая жизнь. И если первое влияние вносит логические компоненты, формирующие более-менее жесткую структуру идеологии, то второе влияние носит художественный, иррациональный характер, определяя ее такт, ритм, музыку, символику, архитектурную отделку.
В контексте
сказанного хотелось бы обратить внимание на соотношение морали и стиля. Мораль
обнажает принципы, глубинные основы поведения. Стиль есть призыв к соблюдению
единства формы, неразложимой целостности. Мораль – это работа человека над
собой изнутри себя. Стиль – это его работа над внешним рисунком своего
поведения. Стиль, манера узнаваемы. Мораль глубже стиля. Мораль – то, что
формирует стиль. Мораль долга перед нацией формирует националистический стиль.
Мораль долга перед собой – либеральный,
классовая мораль присуща марксистскому стилю мышления. Долг перед
Отечеством, перед поколениями своих предков – высшая ценность консервативного
стиля. Ценности прививаются, мораль воспитывается.
Итак, мы делаем моральный выбор,
интуитивно пленяемся стилем, а затем прибегаем к рациональной аргументации,
чтобы обосновать и то, и другое. Обосновать правоту своего выбора, свою
приверженность ценностям и формам с помощью аргументов разума, логики – значит
не столько распознать объективное в субъективном, сколько усилить последнее. «…нам выпало несчастье жить среди жестко
сформулированных политических идеологий», - пишет Оруэлл. И
он прав: мы отдаем себя во власть «партийных подходов», трусливо поступаясь
истиной, добровольно лишая себя права не соглашаться с неправдой своих
партийных единомышленников. Приверженность
любой политической доктрине с ее дисциплинирующим воздействием приводит к
духовной бесчестности, к необходимости закрывать глаза на те противоречия,
которые несет в себе та или иная ортодоксия.
Литература
1. Гребенник Г.П. Парадигма социалистического стиля мышления // Вісник Одеського національного університету. – Том 12. – Випуск 6. Соціологія і політичні науки. - Одесса: Астропринт, 2007. – С. 382 - 391.
2. Пискорская С. Ю. Стили научного познания
и их стандарты. Автореферат дис. на соиск. уч. степ. д-ра филос. наук. –
Красноярск, 2007. – 36 с.
5.
Туган-Барановский М.И. Социализм как положительное учение // Туган- Барановский М.И. К лучшему будущему. Сборник
социально-философских произведений. – М.: РОССПЭН, 1996. – 528 с.
4. Мёлер А. Фашистский стиль / Пер. с нем. А. М.
Иванова – Режим доступа:
http://nationalism.org/vvv/library/mohler-fascist-style.htm
5. Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории – Т. 2:
Всемирно-исторические перспективы / Пер. с
нем. И примеч. И.И. Маханькова. – М.: Мысль, 1998. – 606 с.
Опубликовано на русском языке в: Науковий
вісник: Збірник Одеського державного економічного університету / Науки:
економіка, політологія, історія. – 2009.
- № 10 (88). – С. 3 - 10.