I.
ПЛАТОНОВСКИЕ ПРЕДЕЛЫ
Начало европейской философии теряется где-то в глубине веков среди преданий, свидетельств и версий историко-философской науки, однако можно сказать, что с именем Платона связано ее второе и на этот раз реальное начало. Дело в том, что доплатоновский период, отмеченный именами семи мудрецов, Орфея, Пифагора и других легендарных или полулегендарных персонажей, известен нам лишь по разрозненным и отрывочным сообщениям из вторых и третьих рук, тогда как Платон и следующий за ним Аристотель – это не только громкие имена, окруженные ореолами славы и почтения, сопровождаемые шлейфами разноречивых свидетельств и мнений, – это прежде всего два крупных собрания сочинений – Платоновский корпус и Аристотелевский корпус, – два литературных памятника высочайшего достоинства, имеющих перед фрагментарным наследием предшественников неоценимое преимущество цельности. В цельном литературном произведении яснее, чем в цитатах или пересказах, обнаруживаются замысел и композиция, образ мыслей и строй чувств, волеустремление и художественный дар автора, иными словами, авторская личность во всей ее индивидуальной особенности и в ее историческом своеобразии, в ее способности воспринимать требования времени и отвечать его требованиям на понятном этому времени языке.
Время жизни Платона
(1) античные источники определяют,
можно сказать, на редкость единодушно – с 427 (по некоторым сведениям – 429) по
Примерно за полвека
до рождения Платона, победив персидского царя, афиняне приписали эту победу преимуществам
демократического государства, в центре которого стояла свободная и всесторонне
развитая человеческая личность. Культом
человека пронизана была идеология державы Перикла. Мировоззренческая свобода,
расширение кругозора, расцвет наук и искусств, развитие возможностей человека
перед лицом познаваемой им природы – вот пафос умонастроения, выразителями
которого были поэты и художники классического века Афин. Великие трагики нашли
идеальную модель отношений между государством и личностью: хор и протагонист
(2). До этого открытия все граждане пели в унисон. Однако очень быстро с
появлением второго актера хор отошел на место третейского судьи в споре двух
противоборствующих правд, постепенно сходя на роль глазеющей толпы или
кордебалета. Протагонистами без хора стали и афинские философы, когда им
пришлось осмыслить политический и нравственный упадок родного города, но
афинянин по природе своей еще не научился обходиться без хора, поэтому
первейшее направление усилий Сократа и Платона – обрести или создать свой хор. Для Сократа важно было, чтобы каждый
научился слушать себя, слушая другого, конечная цель – восстановить утраченный
благодатный унисон. Забота Платона –
гармоническая симфония, упорядочение беспорядочно разбросанного, подчинение
неразумного власти разума, а вместо прежнего упоения возможностями человека –
стремление указать человеку меру его несовершенства и направить его к
совершенствованию своей природы.
Как показывает содержание платоновского наследия, философская деятельность Платона развивалась сразу по нескольким направлениям. Во-первых, это истинное достоинство личности, так называемая “добродетель” (“арете”) и проблема воспитания добродетельного человека. Во-вторых, это наилучшее государственное устройство, законоуложение, сообразное идеалу. В-третьих, самое понятие идеала, совершенного образца, на уподобление которому должны быть направлены устремления совершенствующихся копий. В-четвертых, проблема познания, место понятия о совершенстве в системе миропонимания. В-пятых, проблема соединения абсолютной истины и практического действия. В-шестых, проблема овладения миром природы, устройство мироздания, место мироздания в целом бытия. Наконец, самое это бытие.
Реально эта проблематика выявлялась в процессе обсуждения широчайшего круга предметов, мнений и легенд. Разработанный Платоном жанр диалога (3), который напоминал, с одной стороны, агон аттической драмы (словесную дуэль, выражавшую духовное единоборство главных героев), а с другой – словопрения сторон в афинском суде или в народном собрании, позволял автору вместе с разнообразными персонажами вводить в свои произведения разноречивые мнения (а тем самым подвергать предмет всестороннему рассмотрению), опираться на житейский и профессиональный опыт различных социальных групп, поскольку в обсуждение одного предмета включаются поэты и ученые, политики и подростки, афиняне и чужеземцы, философы и непосвященные. Такая форма, в свою очередь, позволяла вести философское рассуждение на уровне, доступном широкому кругу читателей – тех же конюхов, атлетов, мастеровых, юношей и старцев, простых граждан и политических лидеров. Философия, таким образом, в сочинениях платоновского корпуса представлена в стадии становления – быстро нарастающий профессионализм не отменяет в то же время просветительской функции философии, что заставляет философа сколь угодно высокие абстракции обращать к сознанию простых сограждан. Соответственно этому в содержании платоновских произведений можно выделить следующие крупные тематические комплексы.
1. Политика и поглощенная ею этика. Идеальное государственное устройство. Воспитание доблестного гражданина. Составляющие факторы гражданской доблести. История и сравнительная типология государственных укладов. Место литературы и искусства в воспитательном процессе, специфика художественного творчества, эстетика.
2. Научное знание и профессиональные навыки. Объективность научного знания, возможность точного знания, предмет точного знания. Речь, логика, диалектика.
3. Природа человека. Психология. Мир души и мир идей. Жизнь и смерть. Бессмертие души. Жизненный подвиг души.
4. Философия и специфика философского знания. Методы философского исследования.
Все эти темы рассматриваются не порознь, а в разнообразных сплетениях, выявляющих тот или иной аспект исследуемого предмета, отдельные диалоги включают в себя сразу несколько тем из различных тематических комплексов, одна и та же тема может переходить из одного диалога в другой и, как правило, в одном диалоге не находит полного разрешения; о решении той или иной темы приходится судить на основании всего комплекса цельных произведений и отдельных эпизодов, где она фигурирует и с разных сторон обсуждается.
Начиная с Платона, а вероятнее всего, с Платона и Демокрита, можно говорить об окончательном переходе философии от мудрости и мудрствования к статусу научной дисциплины. Философия пытается определить себя по аналогии с профессиональными знаниями, среди них и для них. Философия находит свой предмет, который с течением времени почти не изменился, – это человеческое самоопределение в мире. Отсюда многоликость философии, которая есть и высшая физика, и этика, биология, история, метафизика и эстетика – соединение в едином комплексе и в общем методе антропологических и космологических концепций. Формируется сам метод философии – в диалектическом рассуждении сводящий многообразие вещей к единству идеи, а иерархию идей – к единому принципу. Впервые открывается та область мышления, которая впоследствии получила наименование метафизики (4).
Наиболее очевидное и значительное достижение Платона – это создание одной из фундаментальных философских систем – философского идеализма (5). Идеалистическая линия развития философии признает Платона своим родоначальником. Однако идеализм Платона по-настоящему не имел ни продолжателей, ни подражателей. Он был подвергнут критике уже Аристотелем, его ближайшим духовным наследником, а последующей эллинистической философией попросту оставлен без внимания. Лишь в неоплатонизме возрождается учение об идеях, но уже в послеаристотелевской его трансформации – когда идеи и вещи приравниваются друг другу как форма абсолютная и форма имманентная, различаясь, так сказать, лишь местопребыванием. Платоновское понимание идеи как идеала, который представляет собой ключ бытия и познания, ибо идеи и вещи получают смысл лишь в меру их приближения к совершенству верховной идеи Блага, когда познание возможно лишь как познание меры совершенства и блага любой вещи, не получило дальнейшего развития, возможно, в первую очередь, оттого что не было до конца понято. Быстро развивающаяся логика понятия, отвечавшая потребностям законодательства и науки, логика достаточного основания, а не высшего предела, усвоила у Платона то, что было ей на руку, – классификаторскую потенцию идеи – и опустила то, что казалось ей балластом, – идеализаторский пафос, дух воспитания и самовоспитания, самосовершенствования и повышенных требований к действительности мира и души. И напротив, поздняя античность, стоявшая на пороге христианства, а затем и христианское средневековье назвали Платона в числе своих первейших учителей, слово Платона приобрело для них едва ли не божественный авторитет. Эти века обожания, в свою очередь, принесли исторической традиции Платона не меньше вреда, чем годы непонимания или иронической критики. Авторитетом Платона спешили подкрепить любую идею, которая хоть сколько-нибудь поддавалась сближению с платонизмом, в результате чего тот Платон, из Афин послеперикловского и доалександровского времени, еще не обожествленный, ищущий, страдающий, критичный и самокритичный, реально уже никого не интересовал. Ничего не узнали бы о нем и мы, если бы не добросовестность античного и средневекового “книгоиздательства”: сочинения Платона переписывались полностью, а не сборниками цитат, как это случилось с досократиками и многими послеаристотеликами.
Несомненное, казалось бы, преимущество Платона перед философами более раннего и более позднего периодов – Платоновский корпус – является тем не менее для исследователей не только драгоценным даром, но и источником многих непреодолимых трудностей и проблем. Во-первых, имеющаяся у нас сохранившаяся от античности легендарная и научно-критическая традиция, касающаяся Платона, в некоторых своих сообщениях с данными корпуса не всегда совпадает или находится в допустимом разногласии. В частности, имеются сообщения о так называемом “неписаном” учении Академии, по отношению к которому сочинения корпуса играли, якобы, вспомогательную роль и не только не давали адекватного изложения платоновской философии, но, напротив, как бы намеренно мистифицировали читателя, запутывая в противоречиях, сбивая с толку отступлениями, скрывая предмет рассмотрения в досадном многословии или под неумеренной пышностью слога. Реконструкция “неписаного” учения Платона на основании непрямой традиции, выяснение соотношений между писаной и неписаной философией Платона составляют одну из фундаментальных проблем современного платоноведения.
Диалогические сочинения Платона, хотя и были предметом изучения и толкования на протяжении более чем двух тысячелетий, не являются в настоящее время текстами, досконально понятыми. Формула выявления и интерпретации их философского содержания все еще не найдена. Видимого тематического или концептуального единства в сочинениях корпуса нет, обнаружены непримиримые противоречия в концепции между различными диалогами и даже внутри того или иного диалога, взятого как отдельное целое. Тем самым проблематичным остается описание системы платоновской философии на основании данных корпуса.
Далее, не только содержательная, но и формальная разнородность сочинений корпуса поставила под сомнение единое их авторство, породила так называемый “платоновский вопрос” (6) – какие из сочинений корпуса написаны самим Платоном, какие нет.
Кроме того, проблема систематического единства или авторской аутентичности сочинений корпуса вызвала к жизни вопрос о хронологии платоновского творчества – в какой последовательности отдельные сочинения были созданы и как изменялась во времени философская концепция Платона, – т. е. источник и оправдание противоречий предложено было искать в исторически развивавшейся личности самого Платона. Таким образом, биография Платона стала также историко-философской проблемой, причем едва ли не наиболее важной для понимания философии Платона и его литературного творчества.
Несмотря на то что ни одна из этих фундаментальных проблем не получила еще общепринятого и окончательного решения, ни в коем случае нельзя утверждать, будто бы о Платоне современная наука не имеет точного понятия и в истории философии мы имеем дело лишь с отдельными попытками понимания этой крупнейшей фигуры, так что какой-либо цельный очерк философии Платона и ее исторического местоположения и своеобразия в настоящее время был бы преждевременным и неизбежно гипотетическим. Дело в том, что Платон в истории философии давно уже фигура несомненная, его авторитету и влиянию нисколько не мешает расплывчатость контуров или неопределенность структуры Платоновского корпуса. Авторитетом этим Платон обязан не легендарной традиции, а силе своего творческого гения, впервые нарисовавшего такую картину истинного мира, в отличие от мира иллюзорного, которая не только вызвала всеобщее восхищение своей красотой, но и позволила решить многие неразрешимые раньше вопросы человеческого миропонимания, а главное, дала продуктивный импульс развитию научного изучения мира и человека. Картина эта получила впоследствии название идеалистического дуализма, ее главный сюжет – раздельное существование двух миров: прекрасного и вечно неизменного мира совершенных идей и наряду с ним – бренного, ущербного мира несовершенных вещей; ее главный персонаж – человек, принадлежащий душой миру вечному и прекрасному, а плотью – миру несовершенному и преходящему. Этим дуализмом, этим раздвоением объяснялось многое – прежде всего способность человека в познании выходить за пределы своего порой убогого существования, способность гения творить, исправляя и улучшая, доводя до совершенства произведение, образца которому невозможно выискать в окружающем мире, наконец, самое стремление человека к добру и благу, к лучшему из того, что он видит (которое всегда встречается реже, чем посредственное или дурное), и к лучшему того наилучшего, что он когда-либо встречал.
Лишь имея в виду это главное в Платоне, можно приступать к обсуждению и решению других платоноведческих проблем, постоянно следя за тем, чтобы уточнение биографии философа, аутентичности его сочинений, системы мировоззрения или системы неписаного учения не мешало пониманию этого главного, а делало это понимание более глубоким, конкретным, обоснованным и актуальным.
Объем предлагаемого очерка не позволяет входить в подробности обсуждения вышеназванных проблем на протяжении развития самой историко-философской науки. Обзор истории и литературы вопроса так или иначе присутствует в любом исследовании по Платону, для данной книги важно обозначить современное состояние основных платоноведческих проблем, тем более что в последние годы платоноведение сделало несколько решительных шагов в направлении критической переоценки всех, казалось бы, прочно устоявшихся характеристик жизненного и творческого пути Платона (7). Библиографические экскурсы придется ограничить лишь наиболее фундаментальными трудами и оригинальными концепциями, а в изложении общепринятых сегодня представлений, даже сильно расходящихся с убеждениями прошлого века, отказаться от обсуждения драматических перипетий их формирования.
Первейшая задача платоноведения сегодня состоит в том, чтобы приблизиться, насколько это возможно, к восприятию исторической фигуры Платона в ее цельности, от интерпретаций отдельных моментов или даже системы его учения перейти к воссозданию внутренней логики творческой мысли этого выдающегося художника, со всеми ее ассоциативными переходами и связями, иными словами, научиться понимать Платона не “поверх” его сочинений, а в них, через них и ради них. Лишь на этом пути возможно достижение исторически точного понимания индивидуальности Платона и его места в последующем развитии философии в античности, в средние века и в Новое время.
Испытанным методом такого углубленного прочтения текстов является обстоятельный филологический и историко-философский комментарий, великолепные образцы которого имеются в активе современного платоноведения. Однако этот жанр научного исследования не может быть здесь использован ввиду недостатка места, а также необходимости сохранять в изложении обозримую историческую перспективу. Вот почему обзор текстов приходится ограничить самым общим изложением, отмечающим развитие лишь нескольких центральных для всего платоновского творчества тем, что заведомо предопределит вынужденную схематичность и неполноту очерка, который может претендовать на роль скорее предварительного руководства к самостоятельному чтению Платона, нежели итогового документа, отражающего последние достижения современной историко-философской науки.
Цель, которую подобного рода издание может, а следовательно, должно достичь – это определить и выдержать ту меру совмещения бесспорного и проблематичного в современном понимании Платона, которая позволит дать позитивное и в то же время недогматическое представление о Платоне, способное и удовлетворить того, кто хочет впервые познакомиться с этим мыслителем, и открыть горизонт тому, кто стремится внести собственный вклад в изучение его наследия.
ПРИМЕЧАНИЯ
Глава I. ПЛАТОНОВСКИЕ ПРЕДЕЛЫ
1. Немецкая традиция ученого историзма дала несколько превосходных книг о Платоне, где исследование платоновского творчества начинается с подробного описания и обсуждения исторической ситуации, сложившейся в Афинах ко времени Платона. Таковы прежде всего: K. Fr. Hermann. Geschichte und System der Platonischen Philosophie, Heidelberg, 1839; U. von Wilamovitz-Moellendorf. Platon, Bd. 1 2, Berlin, 1919; P. Friedlander. Platon, Berlin, 1928, дополненное издание Berlin, 1954, английский перевод N. Y., 1958.
К сожалению, на русском языке ничего подобного мы не находим. Однако мы располагаем даже бульшим замечательным изданием речей Лисия в переводе и с комментариями С. И. Соболевского. Лисий современник Сократа и Платона, один из персонажей платоновских диалогов, автор судебных речей, составляющих в совокупности своеобразную энциклопедию тогдашней афинской жизни ее быта, человеческих характеров и взаимоотношений, политических перипетий, писаных законов и неписаных традиций. С. И. Соболевский выдающийся знаток античности своими пояснениями доводит энциклопедию Лисия до академического совершенства. См.: Лисий. Речи. Перевод, статьи и комментарии С. И. Соболевского. ACADEMIA, М. Л., 1933. Довольно цельную картину самосознания афинских жителей на фоне ближайших исторических событий рисует Исократ, высоко оцененный Платоном, оратор в своей знаменитой речи Панегирик :. См. Ораторы Греции. М. 1985. С. 39 и далее.
2. Широко известно сообщение Аристотеля о том, что началом трагедии было появление солиста (протагониста) перед хором и диалог между ними ( Поэтика , 49а9 II). Вероятно, здесь же можно искать и начало философии в Афинах диалога между единичным и всеобщим, ибо до образования подобного противостояния и собеседования между ними ни та, ни другая сторона не могли даже осмыслять себя как нечто отдельное, т. е. единичное как единичное или всеобщее как всеобщее, и лишь после этого мог быть поставлен вопрос о том, что же такое есть всеобщее и что же такое есть единичное, равно как и все прочие философские вопросы. О предшествовавшем началу трагедии состоянии хорового единогласия в античном полисе см. прекрасный очерк М. Л. Гаспарова Древнегреческая хоровая лирика в изд.: Пиндар. Вакхилид. Оды. Фрагменты. М., Наука , 1980, с. 331 360. О начале философии в Афинах см. также: Т. В. Васильева. Афинская школа философии. М., Наука , 1985. Понять, какие исторические условия и предпосылки вытолкнули протагониста на авансцену и поставили его между хором, с одной стороны, и зрителем с другой, это и значит, вероятно, понять историческое начало философии, а может быть, и самое философию. См. П. П. Гайденко. Эволюция понятия науки. М., Наука , 1980, с. 120 134.
3. Согласно античной традиции, Платон не был изобретателем жанра философского диалога. Сократические диалоги, т. е. беседы на философские темы с участием Сократа, писали, как свидетельствует Диоген Лаэртский, едва ли не все пережившие Сократа и не порвавшие с философией его ученики. См.: Диоген Лаэртский. О жизни, ученых и изречениях знаменитых философов. М., Мысль , 1979. Для сравнения с диалогами Платоновского корпуса можно указать воспроизведенные беседы Сократа в составе сочинения Ксенофонта Воспоминания о Сократе , неоднократно издававшиеся в русском переводе уже упомянутого С. И. Соболевского. Собственно платоновский диалог получил, по-видимому, жанровое оформление внутри платоновской философии, под воздействием ее идей и применительно к ее задачам, поэтому справедливо может считаться специфическим изобретением Академии. К сожалению, в историко-литературном отношении этот жанр изучен значительно хуже, чем большинство других жанров античной прозы или поэзии, не в последнюю очередь потому, что его формальное описание немыслимо без понимания содержательной архитектоники, а последнее лежит за пределами истории литературы.
4. Метафизика буквально то, что после физики термином этим пользуются философы уже много веков, однако однозначного и общепринятого определения именуемой им сферы умственной деятельности по сей день не существует. Первоначально он был школьным рабочим термином, порядковым обозначением одного из сочинений в аристотелевском корпусе, как бы не имевшего определенного предмета, следовавшего за лекциями по физике (учение о природе). Однако этот школьный порядок рассмотрения вел от физических явлений к их не-физическим причинам, стоящим где-то вне собственно физической науки, за пределами вещей, по ту сторону ( ep ekeina). Вот эти-то запредельные области и составили предмет метафизики , понятой уже как особая область мысли. О платоновской метафизике см.: В. Виндельбанд. Платон. Спб., 1990 (репр. Киев, 1993), с. 81 и далее.
5. Как и метафизика, идеализм тоже послеплатоновский философский термин, столь же неоднозначно понимаемый в разное время разными философами или историками философии. Тем не менее всякий идеализм так или иначе восходит к учению об идеях стоящих за словами образах мысли, усматриваемых интуитивно, безотчетно, или определенных в понятиях и составляющих содержание познания, его предмет, цель и результат. Об идеализме Платона см.: В. Ф. Асмус. Платон. М., Мысль , 1969, с. 5 и далее, а также с. 31 60.
6. См.: Т. В. Васильева. Платоновский вопрос сегодня и завтра. Вопросы философии , 1993, № 9, с. 110 125.
7. См.: сб. Материалы к историографии античной и средневековой философии . Институт философии АН СССР, М., 1990, с. 44 63.
