КОНСЕРВАТИЗМ КАК ТЕЧЕНИЕ ОБЩЕСТВЕННОЙ МЫСЛИ И ФАКТОР ОБЩЕСТВЕННОГО РАЗВИТИЯ

КОНСЕРВАТИЗМ КАК ТЕЧЕНИЕ ОБЩЕСТВЕННОЙ МЫСЛИ И ФАКТОР ОБЩЕСТВЕННОГО РАЗВИТИЯ
(Материалы "круглого стола")

От редакции. В рамках исследовательского проекта "В поисках современной социальной концепции" Международный фонд социально-экономических и политологических исследований (Горбачев-Фонд) проводит серию дискуссий и обсужде ний, цель которых — проследить: как видится динамично меняющийся мир с позиций основных исторически сложившихся течений общественной мысли. Два из серии этих масштабных мероприятий уже получили освещение на страницах "Полиса". См.: Возможности либерализма в осмыслении современного мира (Обзор коллоквиума). — 1994, №3; Социалистическое видение современности, или Совре менное видение социализма (Обзор симпозиума). — 1994, № 5.

Ниже публикуются, в сокращении, материалы проведенного в Горбачев-Фонде очередного "круглого стола" — на тему: "Консервативная традиция обществен ной мысли, ее место в современном видении мира''. В обсуждении приняли участие: О.Н. Барабанов (Исторический факультет МГУ), д.э.н. А.Б. Вебер (Горбачев Фонд), к.ф.н. Р.М. Габитова( Институт философии РАН), д.и.н. А.А. Галкин (Горбачев-Фонд), к.ф.н. Н.Л. Коликов (Горбачев-Фонд), д.ф.н. Ю.А. Красин (Горбачев Фонд), д.ф.н. И.К. Пантин (Институт философии РАН, журнал "Полис"), д.и.н. С.П. Перегудов (ИМЭМО РАН), д.и.н. В.Я. Портяков(Институт Дальнего Восто ка РАН), д.и.н. Н.М. Степанова (Институт сравнительной политологии и рабочего движения РАН), д.ф.н. В.И. Толстых (Горбачев-Фонд), к.ф.н. М.М. Федорова (Институт философии РАН), д.ф.н. А.В. Шестопал (МГИМО МИД РФ). (Более полный текст см.: Современное общественное развитие: консервативное видение. Под ред. А. Галкина, Ю. Красина. М., 1995. — Горбачев-Фонд.)

Ю.А. Красин. Вступительное слово

(...) В условиях глубокого цивилизацион ного кризиса, переживаемого не только Россией, но и миром в целом, потеряны целостное видение общества, целостная концеп ция общественного развития. Может быть, в России это ощущается особенно остро — как потому, что у нас и кризис более глубо кий, так и потому, что наше общественное сознание долгое время подгонялось под же сткую марксистскую — скорее квазимарк систскую — концепцию, которая создавала иллюзию простоты и ясности в понимании социальной действительности и законов развития общества.

Беспрецедентно быстрые перемены затрагивают на исходе XX столетия самые основы бытия и мышления человечества (...) Меняется сам тип цивилизации (совершает ся переход от индустриального общества к постиндустриальному). Естественно, ста рые представления о мире — и не только марксистские, но и либеральные — уже не соответствуют современной реальности, а новые еще не сложились.

Концептуальное восприятие мира переживает кризис. Используя гегелевский образ, можно сказать, что мы имеем дело с разорванным теоретическим сознанием. На блюдаются смешение элементов разных подходов, их причудливые эклектические комбинации, широкое распространение иррациональных и мистических представле ний. Нынешняя духовно-идеологическая ситуация может быть довольно точно оха рактеризована словами русского поэта Максимилиана Волошина:

Наш дух разорван между "завтра" мира
И не изжитым предками "вчера".

Наше сознание по инерции продолжает обитать в среде прежних умственных конст рукций и стереотипов. А они не позволяют не только объяснить нынешний динамич ный мир, но даже достаточно точно описать его. Дезориентированный разум стремится найти новые точки опоры для адекватного видения социальной реальности.

Полагаю, сейчас невозможно обрисо вать это новое видение мира хотя бы даже в самых общих чертах (...) В нашем исследова тельском проекте мы не ставим претенциоз ных задач. Мы не намерены обозначать даже контуры новой социальной концепции, а хо тим лишь наметить основные направления поиска.

34 Проблемы и суждения

Как мне кажется, дело идет не просто о пересмотре или развитии какой-либо соци альной концепции — марксистской, либе ральной или консервативной — примени тельно к современной общественной реаль ности. По-видимому, встает вопрос о смене парадигмы в самом подходе к осмыслению функционирования и развития общества, к его рассмотрению через призму разных те оретических традиции.

До сих пор считалось, что общественные явления и процессы могут быть описаны в категориях различных социальных концеп ций, что можно спорить, какая из них дает более адекватное описание и более глубокое понимание происходящего, но что в принци пе возможны разные теоретические модели, которые вполне сопоставимы. Нынешняя действительность настолько сложна, дина мична и разнообразна, что невольно возни кает сомнение в том, достижимо ли доста точно цельное восприятие развития совре менного мира в рамках понятийного аппара та и концептуального инструментария од ной какой-либо теоретической традиции. Возможно, сегодня речь идет о некоем слож ном и противоречивом теоретическом про цессе, в котором органически взаимодейст вуют разные исторически сложившиеся традиции общественной мысли; не этот ли процесс как раз и следовало бы назвать со временной социальной концепцией или, ес ли хотите, метаконцепцией, охватывающей широкое взаимодействие,

В первом приближении я изложил свое понимание этой темы в статье, озаглавленной "В поисках социальной доктрины" ("Обозреватель", 1994, №16—17). (...) В моем понимании современная социальная концепция—это бесконечный процесс взаимодействия разных теоретических подходов, методов, традиций. Каждый субъект этого процесса — ученый, интеллектуал — волен придерживаться концептуальных принципов либеральной, марксистской или какой-то иной традиции, вправе отстаивать преимущества свойственных ей подходов. Однако только из совокупности различных подходов, точнее, из их взаимодействия, высвечивающего разные грани многомерного и динамичного мира, способно возник нуть более или менее адекватное представ ление о том, что происходит в обществе, о механизмах его развития.

В качестве первого этапа нашего исследовательского проекта мы решили под утлом зрения этой темы рассмотреть существующие, исторически сложившиеся традиции общественной мысли (...) По этой тематике проведено два симпозиума: один был посвящен социалистической традиции общественной мысли, другой — либеральной. Наступил черед консерватизма. И здесь в самом подходе к предмету обсуждения воз никают специфические трудности (...)

Во-первых, долгое время у нас господствовала крайне тенденциозная оценка кон- серватизма. Сложился стойкий стереотип негативного к нему отношения. В сущности, консерватизм отождествляется с реакционным мировоззрением. Быстро освободиться от этого стереотипа невозможно. Он все еще тяготеет над общественным сознанием, и даже специалисты отдают ему известную дань.

Во-вторых, специалистов по консерватизму можно пересчитать по пальцам. Никто не занимался консерватизмом: тема считалась бесперспективной, и консервативная идеология в лучшем случае рассматривалась как объект для критики, часто весьма вульгарной.

В-третьих, существуют трудности методологического порядка. Консервативная система ценностей выходит за рамки рационалистической традиции, получившей мощный импульс в эпоху Просвещения и занимающей с тех пор доминирующее положение в общественной мысли. Все мы сформировались в русле этой традиции, включающей в себя и либеральные, и социалистические теории: у них в этом смысле, при всех различиях, общий язык, позволяющий понять предмет спора и содержание аргументации, ибо дискуссия идет по общепринятым "правилам игры" рационального мышления.

Иное дело — консерватизм: в его мировоззренческой конструкции существенную роль играют иррациональные, религиозно-мистические, подсознательные моменты. Это не значит, что консервативная идеология целиком порывает с рационализмом, как я постараюсь показать в процессе дискуссии (...) По-видимому, в вопросе о разуме и его месте в истории в консервативном мировоззрении есть свое внутреннее противоречие. Как бы то ни было, иррационализм, с моей точки зрения, несомненно, является неотъемлемой частью консервативных ценностей. Поэтому в любой диалог с консерватизмом врывается поток иррациональности, к чему мы не привыкли. Здесь нет общепринятых "правил игры" для конструктивной дискуссии. Критиковать иррационализм не составляет труда. А вот конструктивный разговор на этой платформе затруднителен, так как отсутствует общий язык, обеспечивающий взаимопонимание. Необходим перевод с одного языка на другой. Найдутся ли достаточно квалифицированные переводчики? Мне кажется, здесь таится одна из методологических трудностей адекватного восприятия консервативной идеологии.

Заканчивая свое краткое вступительное слово, позволю себе напомнить присутствующим те вопросы, которые вынесены нами сегодня на обсуждение, но которыми, разу меется, в ходе дискуссии вовсе не обяза тельно ограничиться. Итак:

1. Есть ли основания различать консерватизм как способ оценки и поведения, про являюшийся в самых разнообразных идей но-политических течениях, и консерватизм как самостоятельное, подобно либерализму и социализму, течение общественной мыс ли? Можно ли зафиксировать это различие понятийно и содержательно?

2. В чем состоят специфические черты консерватизма как метода? Его биологические, социопсихологические и общественные корни. Каков набор отличительных ценностей консерватизма как самостоятельного идейного течения?

3. Споры вокруг оценки исторической роли консерватизма. Его типология. Ответы консерватизма на вызовы времени. Его пер спективы. Консервативная традиция в Рос сии. В чем могла бы состоять позитивная роль консерватизма в осмыслении действи тельности и формировании современной со циальной концепции?

А.А.Галкин.
Консерватизм в ценностно-идеологической "системе координат"

(...) Юрий Андреевич Красин говорил о том, что при изучении консерватизма возникают методологические трудности, и на звал некоторые из них. Я согласен с тем, что эти трудности реально существуют. Но я бы не стал называть их методологическими. Это, скорее, технические трудности. Между тем существуют действительные методоло гические трудности. Связаны они с чересчур широким пониманием консерватизма. По сути дела, произнося слово "консерватизм", очень часто имеют в виду совокупность раз личных понятий.

(...) С моей точки зрения, слово "консерватизм" объединяет, по крайней мере, три феномена.

Первый — функциональный. В любой системе реализуются две основные функции, поддерживающие ее существование. Одна — накопление и передача накопленной информации. Другая — восприятие новой информации и адаптация к ней. Сказанное относится к любой системе: физической, биологической, общественной. Так вот, функция сохранения и передачи накоп ленной информации может быть охаракте ризована, и обычно характеризуется, как консервативная. Поскольку существует консервативная функция, наличествуют и ее носители. В структурированном обществе это — определенные социальные и демографические группы. (...) Такой консерватизм, проявляясь прежде всего в позиции по отношению к процессам, происходящим в обществе, в больших и малых группах, в ближайшем и дальнем окружении, может быть общественным, политическим, бытовым. Он органичен и будет существовать, пока существуют человеческое сообщество и homo sapiens (...)

Второй феномен, описываемый словом консерватизм, проявляется в поведенческой сфере и определяет формы и методы поведения при решении общественных проблем. Любая политическая сила, любое движение должны считаться с необходимостью реализации названных выше функций (...) Различным является лишь значение, придаваемое той или же другой из этих функций. (...) Из сказанного следует, что в каждом движении, к какому бы идейному, политическому и социальному направлению оно ни относилось, существует некое специфическое соотношение консервативных и обновленческих сил. В тех случаях, когда превалирует готовность к выполнению консервативных функций, движение воспринимается как консервативное, и наоборот. При этом в каждом из движений сохраняются консервативные и обновленческие фракции. Сказанное может быть отнесено ко всем идеологическим и политическим течениям; при определенных обстоятельствах вполне правомерно говорить, например, о консерватизме либералов или сторонников социализма, в том числе в крайне радикальном варианте.

И в-третьих, наконец, существует консерватизм как ценностная и идеологическая система. Вот о нем-то, как мне кажется, и следовало бы в первую очередь вести сегодня речь, хотя и первый, и второй феномен тоже заслуживают обсуждения в данной связи.

Неоправданно широкая трактовка консерватизма, при которой одним словом ха- рактеризуются различные феномены, дала пищу представлению, бытующему и среди части специалистов, будто консерватизм — это нечто неопределенное, не поддающееся научному анализу. Его, де, нельзя рассматривать в одной плоскости с либерализмом и социализмом, ибо это нечто такое, что растворено в обществе и наличествует повсюду (...) Однако если провести дифференциацию различных феноменов, объединяемых словом консерватизм, выделив консерватизм как систему ценностей, то последний вполне укладывается в ту же систему координат, что и либерализм и социализм.

Но если консерватизм—действительно система ценностей, то в ней должна наличе- ствовать некая определяющая, структурирующая ценность, из которой могут быть выведены все остальные. Не определив этой структурирующей ценности, мы не сумеем понять суть феномена и будем вынуждены ограничиться перечислением признаков, чаще всего неполным. По моему представлению, главная, структурирующая ценность консерватизма может быть определена как недоверчиво-отстраненное отношение к че- ловеческой личности, рассматриваемой как несовершенный продукт творения, "сосуд греха", нуждающийся во имя собственного блага в твердой руководящей руке. Данное определение не носит оценочного характера и не ставит своей целью установить оправ данность или неоправданность такого под хода. Оно представляет собой простую констатацию.

Проблемы и суждения

На указанную ценность, как на стержень, нанизываются все остальные ценности, свойственные консерватизму. Среди них — сдержанно-ограничительное отношение к разуму, неприятие абсолютизации его возможностей, его гордыни, заводящей человеческое сообщество в тупик.

Из отношения к человеческой личности вытекает и отрицание принципа равенства. Несовершенство и греховность человеческой натуры делают необходимым вычленение (или целенаправленное формирование) группы людей, способной подняться над обыденностью, приблизиться если не к совершенству, то к более высокому состоянию, а, следовательно, призванной взять на себя бремя руководства обычными людьми.

Несовершенство человеческой натуры обуславливает необходимость строго иерар- хического, пирамидального построения общественных структур. Отсюда же вытекает потребность в лидерах, наделенных особыми полномочиями (в одних случаях исходя- щими от потусторонней силы, в других—от способности выразить потребности сообще ства) , а также потребность в системе контролирующих институтов: управленческих, идеологических, религиозных, традиционалистских и т. д.

Правда, не все ценности можно прямо вывести из структурообразующей. Для со- временного консерватизма характерно, например, рассмотрение нации как основного фактора человеческой истории, феномена, подверженного жизненному циклу и обладающего набором позитивных и негативных качеств. Но эта ценность—не типично кон сервативная. Консерватизму изначально был свойствен универсализм. А нация, как ценность, — детище Просвещения. В XVIII в. борьба между консерватизмом и либерализмом проходила как раз на площадке универсум — нация. Однако уже в XIX в., особенно в его конце, консерватизм инкорпорировал эту либеральную идею и органически вписал ее в свою систему ценностей. Но это— вопрос очень сложный, требующий особого рассмотрения.

(...) Если консерватизм — специфическая; система ценностей и идеология, то он не может оставаться монолитом. Таким монолитом не является ни одна идеология: ни либеральная, ни социалистическая. При всей общности исходных ценностей внутри каждой из них существуют большие различия.

В рамках консерватизма как системы ценностей и идеологии можно выделить три основных течения.

Во-первых, традиционалистский консерватизм. В нем превалирует фунда- менталистский подход к происходящему, ориентация на сохранение устоявшихся по рядков, на историческую преемственность, воспринимаемую как воспроизведение сло- жившихся образцов, стремление максимально подавить ту функцию, которая связана с получением новой информации и адаптацией к ней.

Во-вторых, реформистский консерватизм. Он проявляется в разных вариантах: в либеральном, неоконсервативном, технократическом. Иными словами, существует целое гнездо реформистских консерватизмов.

И наконец, в-третьих, революционаристский консерватизм. В его основе — неприятие того общества, которое сложилось в результате адаптации к новой информации, готовность разрушить его во имя первичных, исконных ценностей. Одной из форм революционаристского консерватизма является правый радикализм.

Н.П. КОЛИКОВ. Может быть, имеет смысл конкретизировать разговор? Кого мы можем, например, определенно назвать консерватором в русской общественной мысли? Просматривается ли у нас это на правление мысли или нет? Это же относится и к Западу. Какие течения можно назвать консервативными?

А.А. ГАЛКИН. Консерватизм как система ценностей и идеология четко прослеживается и у нас, и в Западной Европе. На Западе он сложился достаточно давно, во время Реформации — в виде контрреформации ("ультрамонтанства"), а затем и в процессе противостояния идеям Просвещения; у нас (наиболее заметно) — как реакция на петровские реформы.

Сегодня на западе Европы консерваторы концентрируются: во Франции — в структурах неоголлистского движения, в Великобритании — среди правого крыла тори, в Германии — в ХДС и ХСС.

Заметно были представлены консерваторы и в России новейшего времени — как среди теоретиков, так и среди политиков. Среди первых можно, для примера, назвать Леонтьева и Ильина, среди практикующих политиков — Победоносцева, Столыпина, Шульгина и т. д.

А.В. Шестопал.
Прогрессизм — консерватизм: контроверза исторического сознания

Вопрос о современном консерватизме связан с общим кризисом европейских фи лософско-исторических моделей и прогрессистских утопий Нового времени — либе ральных, социалистических, технократических, гуманистических, национальных, ин тернациональных и т.д. Это кризис самых глубоких, априорных основ исторического мышления.

Идея истории, тем более всеобщей истории — плод вполне определенных культур, связанных с так называемыми "авраамистическими религиями" — Ветхим и Новым Заветами и Исламом, с их Священной исто рией, эсхатологией. Теряя христианский за пал, Европа проходит период исторического прогрессизма, его сменяют теории циклич ности, затем неизбежно приходит отрица ние принципов историзма и закономерности истории как таковой.

Разрыв с трансцендентальными основаниями исторического сознания привел евро- пейскую общественно-политическую мысль Нового времени к двум полюсам — прогрессистскому и консервативному, парадоксально связанным друг с другом. Откро- венный консерватизм Юма, отрицающий временную связь и причинность и апелли- рующий к привычке как к последнему аргументу, несет в себе заряд резких и неожи данных изменений. Ведь привычка — это только привычка. Исторический прогрессизм Гегеля застывает — в его собственной идеальной картине сословной монархии, в коммуне Маркса или же в "скуке" мирового либерализма у Фукуямы. И даже осторожный реформизм Поппера не защищен ни от консерватизма, ни от прогрессизма. Ведь, следуя его собственной логике, "открытое общество" — лишь одна из возможных гипотез.

Более радикальный консерватизм — возвращение к духовным традициям патристики и схоластики, вопреки ожиданиям, восстанавливает христианскую "стрелу времени", неизбежность перемен, уникальность исторических событий и их участников.

И только слом всей христианской и, бо лее того, всей авраамистической культур ной традиции создает глубокие онтологиче ские основания для консерватизма как принципиальной неизменности, вечного по коя или круговращения. Тогда становится возможно "всерьез" говорить о "нулевом развитии", "тысячелетнем Рейхе", "мировом льде" Горбигера и "десяти тысячах лет счастья" Председателя Мао.

Отыщется ли замена априористике Библии и Корана во всеобщей истории? Пока такой путь не предложен, и не думаю, чтобы он вообще был возможен. Традиционные во сточноазиатские культуры (такие, как и дохристианская античность Ближнего Востока и Средиземноморья) "стрелы времени" не знают. (Вопрос о "предысторическом" сознании оставим в стороне: цыпленок, не проклюнувший скорлупу, как говорят, "не состоялся".) Их огромный вклад в решение современных проблем может выразиться в другом — в индийском духе ненасилия (сдерживающем и уравновешивающем даже самые благие порывы чрезмерного акти визма авраамистических культур), в моральной ответственности и законопослушании Дальнего Востока, которому могут позавидовать категорические императивы Европы.

Восстановление духа всеобщей истории, без чего, как мне представляется, невозможны эффективные решения всеобщих глобальных проблем современного человечества (и в том числе налаживания новой системы международных отношений) —задача, требующая критического самоанализа тех культур, в которых этот дух истории зародился. Но это не путь философии охранительного консерватизма, а путь духовных традиций в их живом, творческом развитии, путь М. Шелера, Ж. Маритена, П. Тейяра де Шардена, Е. Трубецкого, Л .Карсавина, П. Сорокина. Список имен можно продолжить и включить в него таких выдающихся мыслителей Юга и Дальнего Востока, соединивших дух европейского историзма с культурой своих регионов, как Неру и Сунь Ятсен. Олицетворением европейской исторической традиции, осваивающей духовные ценности Юга и Востока, могут служить А. Швейцар в Африке и Н .Рерих в Индии.

Проблема региональной и национальной культурной идентичности, самобытности, акцентируемая многими зарубежными и отечественными теоретиками консерватизм маг, необычайно актуальна, а для сегодня ней России особенно. В этой проблеме пере плелись и вопросы внутренней целостно сти, органичности новой культуры, рожда ющейся в сложном процессе этнической и духовной сопричастности, и болезненные вопросы размежевания национальных куль тур, долгие годы сосуществовавших под од ной государственной крышей, и отпор куль турной нивелировке, информационному прессингу со стороны мировых технологи ческих центров.

Однако и эту проблему, как мне пред ставляется, можно плодотворно решать только в масштабе всеобщей истории, об щей судьбы человечества. Тогда на первый план выступает не конфликт, а сотрудниче ство, не взаимоотталкивание, а взаимовли яние и взаимообогащение религий, культур, народов.

Становление и обновление националь ной культуры всегда связаны с ее открыто стью. Осознание веера корней, взаимовлия ний, породивших эту культуру, дает ощу щение ее будущих потенциальных возмож ностей, свободы выбора, творчества, много вариантности национальной исторической судьбы.

Вспомним, что именно так, через призму всеобщей и Священной истории рассматривался вопрос о роли России в первой русской философско-исторической работе — "Слове о Законе и Благодати" Илариона. Во всемирной отзывчивости видели особенность русской истории и культуры Пушкин, Достоевский и В. Соловьев.

38 Проблемы и суждения

В.И. Толстых.
Портрет конссрватора: мировоззренческое противостояние на уровне абсолютов

Не будучи специалистом по консерватизму и не претендуя на теоретическую значимость своих суждений, поделюсь лишь тем, что можно назвать личным восприятием данного феномена. (...) Я выскажу несколько суждений в пользу консерватизма, а точнее, о пользе консерватизма, наверняка спорных.

(...) Консерватизм интересует меня пре имущественно не как "видение", или идеология, а как некая позиция внутри того или иного видения, между различными идеологическими укреплениями, мировоззренческими установками. В этом смысле вряд ли верно ставить консерватизм в один ряд с либеральной и социалистической идеями. (Попутно замечу: после рассмотрения двух последних было бы логично поговорить не о консерватизме, а о национальной идее: именно эта "троица" доминирует сейчас в общественном сознании нашего общества.) На мой взгляд, консерватизм принадлежит к другому ряду феноменов и как некая позиция противопоставляет себя всем существующим в данное время идеям ("видениям") и при этом присутствует в каждом из них. Консерваторы есть и среди либералов, и среди социалистов, и среди националистов, образуя "фундаментальное" крыло любой из существующих идеологий.

Для ясности приведу такую аналогию, сознавая ее шаткость. В политическом спектре принято различать "левых" и "правых", а бывают еще и "центристы". Эти последние, не отказываясь от собственных идеологических представлений и пристрастий, стремятся занять своего рода межеумочную позицию во имя достижения компромисса, согласия. Нет, консерватор, разумеется, не центрист, он вообще не ''соглашатель" (в отстаивании своей позиции он более упрям и последователен, чем любой "правый" или "левый"), но он скорее метафизичен, чем идеологичен. Он мыслит на другом уровне мировоззренческого противостояния — на уровне абсолютов. Для консерватора вер ность принципу важнее, чем партийный ин терес и сиюминутный выигрыш (именно в этом, и только в этом, смысле он метафизи чен, а не идеологичен). Его не проймешь упреками в "застойности", "отсталости", "замшелости". Он гордится своей принципиальностью, неуступчивостью в отстаива нии излюбленных идей и позиции. Глядя на мир "поверх барьеров и голов", консерватор знает, что его представления о человече ском бытии и общественном устройстве имеют свой резон, несут свою правду, и надо признать, он имеет в своем распоряже нии немало фактов и аргументов, подтвер ждающих его правоту. Его взгляд на ход событии, как говорится, в конечном счете подтверждается, пусть не полностью, но в чем-то существенном, важном — обяза тельно.

Дело тут не в "твердолобости", хотя внешне, может быть, консервативная позиция так и выглядит. Для консерватора центральная проблема — связь времен, взаимоотношения прошлого, настоящего и будущего. Именно в этих категориях и параметрах он размышляет, рассуждает и оценивает реальность, ход истории и событий. Неверно, что консерватор застрял" и ''весь в прошлом", что он апологет застоя, неподвижности, враг любых изменений и новаций. (...) Консерватизм сам не стоит на месте, меняется, сохраняя при этом верность собственному принципу и логике. Вернее сказать, ему по душе социальная инверсия, которая не нарушает сложившегося порядка вещей, а не ломка и катастрофизм. Он подозритель но относится к идее ''прогресса" в ее революционаристском понимании. Консерватор — чистой воды эволюционист, "постепеновец", не приемлющий резких тело- и духодвижений.

(...) Я отдаю себе отчет в том, что рисую портрет консерватора, не укладывающийся в привычные представления. Ведь консерва тор, согласно определениям в словарях и энциклопедиях, — это реакционер, против ник прогресса, всяких новаций, преобразо ваний. Такое представление о консерваторе и консерватизме мне кажется узким, невер ным, хотя, конечно, немало развелось и кон серваторов-реакционеров. Не о них сейчас речь. Ведь и либералы, и коммунисты тоже бывают разные, весьма далекие от либера лизма или коммунизма в собственном смыс ле слова (...) Я пытаюсь воссоздать "порт рет" не особого, положительного, а нормального консерватора (...)

Скажу более определенно и жестко. У консерватора есть своя "Idee fixe" — это идея сохранения, а не идея изменения, ко торой руководствуются, которую делают принципом своего действия и поведения ре форматоры и революционеры. Консерва тор не просто обращен вообще в прошлое, он сторонник сохранения всего жизнеспо собного и жизнедействующего в этом про шлом. Да, он традиционалист, охранитель традиций, ценностей, подтвердивших свое право на существование. Для него не суще ствует проблемы "светлого будущего" и "золотого века", все равно — впереди или позади сегодняшнего дня. И потому он — "вечный антиреволюционер", противник полного разлома и смуты, разрушения об щественных устоев, культурного основа ния, "ядра" или "архетипа" того или иного социума.

Консерватор выступает против любого радикализма и экстремизма, будь то "справа" или "слева". Принципы его поведения и действия — "поспешай, не торопясь", "не гонись за прогрессом", "новое — часто всего лишь модное» и т.д. Консерватор не будет ломать здание и отказываться от привычки только на том основании, что здание "старое", а привычка "надоела". Он скажет "прогрессистам": постройте рядом новое здание. А старое, если оно представляет хотя бы малейшую ценность, отреставрируйте — и пусть они "соревнуются" во времени. И старые веши, привычки тоже имеют право на существование, имеют свое будущее (циклическая эволюция моды, которая возвращается на "круги своя" через определен ные промежутки времени, повторяя образцы прежней моды, — тому убедительное подтверждение). Согласимся: консерватор частенько оказывается прав, толкуя новое как "хорошо забытое старое"!

После этой общей характеристики самое время подчеркнуть, что консерватизм кон- серватизму — рознь. Не надо путать, например, консерватизм К. Победоносцева и Н. Бердяева. Последний, кстати, отличал консерватизм "косный", "ложный" и "злой" от "творческого", "глубинного" консерватизма, к которому сам тяготел и при мыкал. Одно дело — ратовать и бороться за сохранение отжившего, исчерпавшего свое историческое содержание. Такой консерватизм, действительно, реакционен и даже бессмыслен, т.к. направлен против ("попе рек") течения самой жизни, не терпящей застоя, неподвижности. И другое дело — консерватизм охранительного рефлекса (здравого смысла) в политике, идеологии, психологии, повседневном поведении, на правленный против разрыва времен, поко ленческих связей и традиций, обладающих жизненной силой. Без опоры на собственное прошлое не может быть будущего. Черчилль, заявлявший свой консерватизм открыто, говорил: кто тратит все силы на борьбу с прошлым, не имеет и будущего.

Верно, что консерватор более всего озабочен проблемой сохранения страной своей истории, своих традиций, своей идентичности, как принято ныне говорить. Но и тут, заметим, он занимает вовсе не глупую, не "дуболомную" позицию. Многие нынешние "прогрессисты", теоретики, политики и публицисты либерального толка видят смысл модернизации России в поиске и обретении ею своей идентичности. Для них Россия еще не страна, достойная называться цивилизованной, а нечто, располагающее вместо истории "кучей безобразных событий". Ее народ — не народ, а население; нация — не нация, а всего лишь набор этносов, соединенных общим пространством. И все потому, что все у нее "не так, как на Западе", взятом авторами "политики ре форм" за эталон, которому надо неуклонно и безукоризненно следовать. Для тех, кто путает, отождествляет модернизацию с вестернизацией, это нечто само собою разуме ющееся.

В отличие от "прогрессистов" (именно они, заметим, совсем недавно связывали прогресс совсем с другими идеями), консервативно мыслящие политики и интеллекту алы исходят из того, что Россия свою идентичность давно уже обрела, и, встав на путь преобразований, не должна ее потерять, а, напротив, должна во что бы то ни стало сохранить. Спор давний и принципиальный, и, как показывают события последнего времени, смысл его не так уж прост и однозна чен. Чаадаев считал, что Россия обретет себя и свое будущее, если станет "Европой", а Пушкин — тоже не самый "отсталый" из россиян — полагал, что в Европу, конечно, надо "войти", но при этом надо "остаться Россией". Если прибегнуть к современной терминологии, для Чаадаева Россия еще только должна стать цивилизацией, а для Пушкина она уже является особой цивилизацией. Прекрасно сознавая, что России от Европы нельзя — не нужно, да и невозможно! — отгораживаться, он вместе с тем ясно видел то, чем Россия может гордиться, на что опираться и чем держаться. Пушкин не был консерватором, да и однозначно патри отом язык не повернется его назвать, но элементы "здорового консерватизма", неподдельного, "естественного" патриотизма в его мировоззренческой и творческой позиции проглядывают ощутимо. Как говорится, дай Бог такого консерватизма каждому, глядишь, что-нибудь путное получится и у современных торопыг-прогрессистов!...

Так является ли консерватор врагом реформ и вообще инноваций? Разумеется, нет! Но однозначными "нет" и "да" тут не обойтись. Сейчас, в свете сложившейся ситуации в стране, вопрос этот встает очень остро. Ясно, что чисто либеральная модель модернизации в России не проходит, и не пройдет, что, кажется, начинают осознавать многие поклонники либерализма. Чувствуется растерянность даже среди тех, кто пытается всерьез разобраться в том, почему реформы в России опять попали в "заколдованный круг". Проще всего сослаться на ошибки и тактические промахи "команды Гайдара", а теперь Черномырдина, на сопротивление "красно-коричневых" и новоявленных "сталинистов", мечтающих о возврате к прошлому. Но это стрельба по "лож ным мишеням", хотя каждый из действую щих свою роль сыграл и играет. Сам вопрос не столько идеологический и политический, а, как когда—то было уже сказано, прежде всего метафизический, онтологический, в чем как раз и сильны консерваторы.

40 Проблемы и суждения

Суть дела не в том, способны ли значи тельные слои общества изменить привыч ный, сложившийся образ жизни (как считает, например, А.С. Ахиезер), а в том, что можно и нужно менять в исторически сложившихся порядке и устройстве жизни в России (и в царской, и в коммунистической) , а что надо, напротив, сохранить, обязательно взять с собой в будущее. Может быть, я чего-то не понимаю, но подозрительно само по себе тотальное отрицание всей предшествующей истории, отказ отто го, что было накоплено, создано в далеком и недалеком прошлом. Образовалась зияющая и пугающая пустота, на которой соби раются осуществить "великий скачок", про рыв в будущую постиндустриальную циви лизацию (...) Диву даешься — на каком же основании, "базисе", собираются люди, именующие себя реформаторами, постро ить новую, богатую и счастливую Россию. Всего того, что есть, что было создано мно гими поколениями до них, им откровенно не жаль — ни производства (а это не только здания и механизмы, но и люди с их знани ями, навыками, талантами), ни культуры, признанной во всем мире, ни системы обра зования и здравоохранения, достоинства ко торых отмечают даже самые ярые против ники социализма, и многое другое.

Тут, хочешь — не хочешь, станешь консерватором и противником реформ, больше похожих на вакханалию саморазрушительства. В этой ситуации оживление и распро- странение консервативных настроений и идей просто неизбежно (...) Бердяев в свое время проницательно заметил, что Россия слывет консервативной страной, а на самом деле ей всегда не хватало здорового консерватизма (он считал это даже "фатальной особенностью" России). Сейчас наблюдается накат именно консервативной волны, ко- торая может "накрыть" собой столь необходимые стране и обществу изменения, преоб разования. И ведь накроет, если не охладят свой пыл и не умерят свою ретивость горе- реформаторы, для которых Россия всего лишь пространство для очередного социального эксперимента. Накатывающийся консерватизм является естественной реакцией на безудержный радикализм, что надо бы вовремя понять (...) Консерватизм, как мы, надеюсь, договорились, бывает разный (...)

А.В. ШЕСТОПАЛ. Мне показалось инте ресным упоминание моим предшественни ком позиции Пушкина. Представляется, что никто так не прояснил и глубоко не понял эту позицию, как Достоевский в своей всем нам известной юбилейной речи. А в ней он, как мы помним, подчеркнул отзывчивость Пушкина ко всему происходящему в мире.
Традиция русской культуры — не в том, чтобы цепляться за внешние формы, а в способности усваивать очень разный духовный опыт, будь то греческий, восточный или опыт Европы нового и новейшего времени, — и в то же время оставаться самой собой.
Понимание этого особенно важно при обращении к имени Пушкина.

М.М. Федорова.
Традиционализм как суть общественно-политического проекта консерватизма и обращен ность его к проблеме Истории

(...) Как историку философии в большей степени, нежели политологу, позиция А.Л. Галкина мне ближе, чем позиция В.И. Толстых, хотя, на мой взгляд, они не противостоят друг другу: консерватизм в равной степени может существовать и как общественно-политический проект, и как позиция внутренней моральной убежденности. Но в чем бы я хотела поспорить с Александром Абрамовичем Галкиным, так это в вопросе об основной структурирующей ценности, определяющей всю систему координат консерватизма, — каковой, по мнению профессора Галкина, выступает такая отрицательная в логическом смысле ценность, как "недоверчиво-отстраненное отношение к человеческой личности". Но (...) общественный проект предполагает не только критическое отношение к иным, конкурирующим с ним проектам, но и некоторое положительное утверждение относительно того, как должно строиться общество, каков его главный смыслообразующий элемент. В либерализме, например, такой главной цен ностью и смыслообразующим элементом выступает самоопределение и автономия личности.

Ну, а в консерватизме?

Истоки консервативного мышления раз ные исследователи относят и к XVI, и к XVII вв. Но если мы говорим о консерватизме как об общественно-политическом проекте, т.е. как о сложившейся относительно стройной и структурированной системе взглядов на функционирование общества, то исходной точкой является рубеж XVIII и XIX вв. В становлении консерватизма сыграли роль два значительных обстоятельства. В идейном отношении это, конечно, Просвещение, реакцией на которое и стал консерватизм, — здесь я полностью согласна с проф. Галкиным. А в политическом плане мощным ката лизатором консервативной идеологии выступила Великая Французская революция. В исследованиях последних лет век Просвещения и тесно связанной с ним либераль ной идеологии XIX в. провозглашается эпохой модернизма, принимающей в качестве аксиомы положение о том, что мир устроен рационально, т.е. что в нем действуют зако ны, которые могут быть не только познаны человеком, но и использованы для освобождения человечества от природного и социального гнета. Поэтому консерватизм, выступивший с критикой просвещенческой и либеральной мировоззренческих установок, можно считать антимодернизмом. И с этой точки зрения выдвинутое проф. Галки ным утверждение об основной смыслообра- зующей ценности консерватизма вполне правомерно. Но оно работает только тогда, когда мы рассматриваем консерватизм в его критическом измерении, в его отношении к главному оппоненту — либерализму.

Однако в консерватизме всегда, а особенно в революционные эпохи, присутствовал и другой момент — стремление выявить универсальный смысл мирового целого, связать человека с идеальным порядком. Подобную "ностальгию" всегда ощущали те, кого внезапные общественные катаклизмы повергали в состояние неопределенности, нужды и отчаяния. Поэтому консерватизм в самом широком смысле составляет важнейшую часть культурного достояния самых различных народов. Именно эти моменты и легли в основу "позитивного заряда", который нес в себе консерватизм. Не только критика революционных общественных преобразований и призыв вернуться к "золотому веку" давно минувшего составляли главную отличительную черту консервативного образа мышления. Люди, стоявшие у его истоков, — Э. Берк в Англии, Ж. де Местр и Л. Бональд во Франции — были достаточно трезвыми мыслителями, прекрасно сознававшими, что историческое время необратимо и абсолютный и полный возврат к идеалам прошлого, сколь бы привлекательны они ни были, невозможен. Де Местр, например, со всей определенностью говорил о том, что "любое крупное революционное преобразование общества всегда в той или иной степени воздействует на людей, даже сопротивляющихся силе вещей, и не позволяет осуществить полное восстановление прежнего порядка и былых идей"; изменяется сама основа общества, и для общества же будет хуже игнорировать происшедшие в нем изменения и пытаться жить по-старому. Он говорил, что проект возврата к старому порядку во Франции столь же абсурден, сколь нелеп проект разлить Женевское озеро по бутылкам. Заметьте, это говорит консерватор!

Таким образом, консерватизм означал не просто возврат к прошлому, но и определенный проект переустройства общества, но на иных началах, чем это предлагал в ту пору либерализм, а позднее — социализм. Таким началом и смыслообразующим элементом для консерваторов, на мой взгляд, выступает традиция, понимаемая как сохранение и развитие всего ценного, что было накоплено тем или иным народом за всю его историю, и реконструкция политических институтов в соответствии с этими культурно-историческими ценностями, отличающими один народ от другого.

С этим главным постулатом тесно связаны и все прочие, не менее важные с теоре тической точки зрения идеи и понятия консерватизма. Например, такие понятия, как жизнь, история, природа, опыт; идея объединения, ассоциации в самых различных формах (естественное объединение — семья, местные, профессиональные объединения и т.п.); особое внимание к проблемам морали, воспитания гражданских чувств, патриотизма и проч.; наконец, придание особого значения идее порядка (хоть он и толкуется крайне неоднозначно).

Вот почему, как мне кажется, общественно-политический проект консерватизма в целом следовало бы назвать традиционализмом, а не выделять традиционализм в качестве одной из тенденций в рамках консерватизма наряду с реформистским и революционным консерватизмом. То есть консерватизм в целом подразумевает: во первых, теоретический уровень освоения мира (традиционалистская доктрина), во вторых, совокупность более или менее связанных с ним социальных практик, развива ющихся в рамках партий, провозглашаю щих свою приверженность к консерватизму.

(...) Еще один существенный, на мой взгляд, момент. Мне кажется, что наиболее значительным вкладом консерватизма в общественно-политическую мысль является его обращенность к проблеме истории, историчности человеческого бытия.

Ни в коем случае не отрицая и не умаляя значения для развития политической мысли в целом выводов раннебуржуазных теоретиков, в частности провозглашения ими ради- кального равенства и свободы индивида, относящихся к самой сущности человека и независимых от прочих акциденций и от пространственно-временной ситуации, в которой находится индивид, — равенства и свободы, на которые государство не только не имеет права посягать, но которые оно призвано всячески поддерживать и защищать, — я хочу отметить определенную ограниченность их воззрений. Речь идет прежде всего о своеобразной статичности и антиисторичности раннелиберальной доктрины. Критикуя либеральный индивидуализм в той мере, в какой он был изоляционизмом, традиционализм обратился к осмыслению коллективного действия, интерпретируемо го как непрерывное творчество многих по колений, т.е. как История, которая пред ставляется не простой последовательно стью, цепочкой разрозненных событий, но Единой Всеобщей Историей, в которой дей ствуют различные нации, классы. Пожалуй, едва ли не впервые в истории политической мысли к Истории открыто апеллировал Э. Бёрк, взявший на себя задачу защиты ис тории в противоположность революционно му проекту реконструкции общественного порядка и общественного опыта. Но, как ни парадоксально, эта глобальная задача и пол ученные им выводы, надолго определившие развитие всей консервативной мысли, у не го оказались подчиненными задаче более частного характера, а именно — доказа тельству того, что Французская революция разрушила ткань французской политиче ской истории и не имела ничего общего с прославленной Английской революцией 1688 г., направленной не на установление абстрактных прав абстрактного человека, но на утверждение прав англичан, приобре тенных ими в ходе истории. В отличие от Берка, другой представитель традиционализма — Ж. де Местр — не ограничивается лишь опорой на историю: он ясно сознает противоположность между априоризмом и историческим методом и, в противоположность руссоистскому методу логического развития "личных идей, вознесенных до уровня незыблемых принципов", впервые в истории политической мысли пытается построить свою систему на основе метода исторического.

42 Проблемы и суждения

Как мне кажется, эти идеи консерватизма — его призыв не разрушать ткань исто- рического прошлого народа, но, напротив, способствовать актуализации прошлого, его попытка дать человеку точку опоры в революционизированном хаотичном мире, наконец, его обращенность к национальной идее— важны сегодня и для нас. И они, безусловно, находят свое место в характерных для последних лет попытках формулирования об- щественного проекта современности, который вобрал бы в себя все позитивные моменты из идейного багажа, накопленного человечеством, и смог бы преодолеть ограниченность одностороннего коллективизма и одностороннего индивидуализма, найти "золотую середину" между всесилием государства и суверенитетом гражданского общества, связать воедино прошлое и настоящее, инди вида, социальные группы и государство.

И.К. Пантин.
Идеология "сдержек и противовесов" на пути в незнаемое.

Не затрагивая проблем консерватизма как доктрины, как системы ценностей, я по пытаюсь нащупать то рациональное ядро, ту смысловую нишу, которую приобрел консерватизм в современную эпоху гигантских перемен.

Я думаю, что наш прежний подход к консерватизму устарел, причем даже не сегодня, а гораздо раньше, когда из исторической науки и общественного сознания ушла идея прогресса, связанная с просветительским проектом.

У нас слово "прогресс" употребляется сплошь и рядом. И большинство людей не задумывается о генезисе этого понятия. Коль скоро "работает" идея прогресса, то и понятие "консерватизм" принимает соответствующий смысл. Если раньше мы могли говорить (правда, без достаточных оснований) , что революционные изменения означают прогресс, а все, кто выступает против, — это консерваторы, или, хуже того, реакционеры, то сегодня, когда люди поняли, что прогресс является романтической идеей первых шагов человечества на пути экономического и социального развития, идея консерватизма меняет свой смысл. Я бы сказал, что сейчас консерватизм превращается в идеологию "сдержек и противовесов", которая необходима прежде всего потому, что человечество переживает гигантские — и технические, и социальные, и моральные, и психологические — изменения, результирующая которых неясна, непредсказуема, порой опасна.

Революционный разрыв со старым, который в особенности российские коммунисты восславляли как скачок в светлое будущее, сегодня в свете прожитого опыта пред ставляется далеко не столь идиллически — как движение в неведомое, чреватое катак- лизмами такого масштаба, какого никто не мог предположить. В этой обстановке обра- щение консерватизма к корням, к традициям, к вечным ценностям жизни общества приобретает совершенно иной смысл.

Когда-то, лет 30 лет назад, один ученый-естественник, нарисовав на доске замкнутую кривую линию, сказал: это — область наших знаний, вне ее — непознанное, проблематичное, а, может быть, и непознаваемое. Представьте себе, продолжал он, пройдет 50-60 лет, и область знаемого увеличится. Но на краях этой замкнутой кривой— проблемы. Таким образом область непознанного, неведомого расширится. Помню, как поразил меня тогда этот образ расширения зоны проблем.

И вот сейчас, когда человечество все дальше уходит в своем познании, овладении, а иногда и покорении природы, в том числе природы человека, все больше увеличивается область опасностей, проблематизируется незнаемое, приобретает грозный характер путь в неведомое. В этом я и усмат риваю смысл и "нишу" консерватизма. Как человек, который занимается политической историей — российской и мировой, — я знаю, что мировая тенденция изменений за хватывает не только страны, готовые к этим переменам, но и те, где предпосылки для них практически находятся в фазе становления. А это значит, что опасность этих изменений возрастает, удваивается, утраивается. В этом смысле проблема консерватизма не случайно начинает дебатироваться сегодня именно в России.

Наш народ после Октябрьской революции 1917г.столкнулся совершенно не с теми результатами, какие предполагали социалисты. Сейчас мы, хочется думать, стали мудрее, опытнее. И все-таки, когда в 1991 г. была провозглашена демократизация России, российское общество в основном поверило "демократам". Какова эта демократизация (приватизация), кому она в первую очередь выгодна, к каким результатам ведет, становится понятым только теперь.

Поэтому я думаю, что для российской ситуации проблема консерватизма — это одна из проблем выживания общества, его возрождения и развития.

Второй момент, на котором я бы хотел остановиться: консерватизм приобретает у нас резон и смысл, потому что Россия никак не может нащупать свою дорогу исторического развития. В обыденной речи, а иногда и в научной литературе, путают две вещи: изменение и развитие. Далеко не всякие изменения, вопреки утверждению Энгельса, являются развитием. Более того, чтобы превратить изменения в развитие, нужны гро- мадные усилия общества, нужна история.

Почему об этом следует говорить? Потому что в России в последнее десятилетие произошли колоссальные изменения, которые, к сожалению, еще не превратились в развитие, которым еще предстоит укореняться в жизни и стать элементом продвижения этого общества к обновлению.

Вы спросите, с что же я подразумеваю под термином "развитие"? Вопрос не легкий. Во всяком случае, Г. Щедровицкий выдвигал три признака развития, отличающих его от просто изменения: структурное усложнение как системная характеристика процесса, имманентность процесса и, наконец, охват изменением всей системы функционирования общества. Конечно, это абстрактное определение развития. Но пока приходится ограничиться им — другого просто нет.

Почему для России проблема превраще ния изменений в развитие является акту альной? Да потому, что у нас в России в условиях "догоняющей модернизации" все изменения шли сверху. У нас были самодер жавные революции или революции плебей ско-пролетарские, коммунистические, где либо личный опыт государя, либо жесткая доктрина навязывали радикальные измене ния в стране. Однако далеко не всегда эти изменения оборачивались развитием. И мы сейчас как раз присутствуем при том, что неизбежные, неотвратимые изменения, на которые вынуждено было пойти российское общество (иначе оно было бы отброшено назад), не превращаются в его развитие.

Не могу сказать: консерватизм — это позиция или мировидение?

В одном лишь уверен, что сейчас ни консерватизм, ни социализм, ни либерализм в одиночку не могут стать настоящим мировидением, "дотянуться" до современности. В этом-то и за ключается трудность — каждый из них берет определенную грань проблемы модернизации. Можно ли объединить эти грани в одном "кристалле"—вопрос открытый. Вероятен, пожалуй, дискурс всех трех направлений.

Сейчас, когда в России речь идет о восстановлении государственности, все три измерения являются необходимыми.

Во-первых: для того, чтобы восстано вить российское государство, нужно прежде всего воспроизвести в каких-то параметрах уникальный опыт российской государствен ности. Это, пожалуй, не европейская или американская проблема, а специфически российская. И консерватизм именно данную проблему воспроизведения российской го сударственности должен ставить во главу угла. Уникальность российского государст ва связана с гигантскими различиями — культурными, цивилизационными в этой громадной стране, которая практически не страна (в обычном смысле), а целый куль турный, цивилизационный континент.

Во-вторых: конечно, надо укоренить в жизни то, что проповедуют либералы. А именно — установить соотношение связей, форм организации жизни в России с уров нем организации жизнедеятельности во всем мире, т.е. укоренить социально-право вые формы отношения между обществом и государством, личностью и государством.

Наконец, в-третьих: свою "нишу" име ет и социализм. Ибо, если демократия и сво бода касаются только части населения, то подобного рода ситуация неизбежно порож дает новое варварство и новые катаклизмы. Другими словами, либо демократия и свобо да коснутся большинства общества, либо это общество погибнет.

Анализируя актуальность проблемы консерватизма, приходится признать, что рассматривать консерватизм в отрыве от других измерений общественного движе ния, в отрыве от проблемы превращения изменений в развитие сегодня, на мой взгляд, уже невозможно. В этом смысле кон серватизм становится составной частью со временного мировидения в нашей россий ской действительности. Другое дело, в виде каких политических образований предстает консерватизм у нас в России. Но это — особый вопрос.

Реплика-вопрос. Вы сначала сказали, что идея прогресса ушла в про шлое. С другой стороны, Вы говорите о том, что Россия еще находится на стадии изме нений, а не развития. Все, что Вы дальше говорили, свидетельствует, что развитие произойдет. Нет ли противоречия между обеими предпосылками?

44 Проблемы и суждения

И.К. ПАНТИН. Нет. Потому что я исхо жу из посылки: развитие не прогресс. Запад ная наука в значительной степени освободи лась от идеи прогресса как ценности. Не знаю, может быть, в XXI в. понятие прогрес са будет заново переосмыслено я будет вы работано новое, содержательно эквивалент ное прогрессу. Но исторически с идеей про гресса все-таки связано всестороннее гума нистическое и гармоническое движение общества. А сейчас мы видим: общество спо собно развиваться, преобразовываться, но "новое" может быть весьма разным, иногда противоречащим интересам развития масс людей, ухудшающим экологическую обста новку и т.п. Да, мы, наверное, восстановим промышленность, разовьем нашу государ ственность и прочее, прочее. Но мы уже уничтожили столько в россиянине, в его ми роощущении, в его психологии, что назвать это историческое движение прогрессом, по моему, мало у кого повернется язык. Да и в дальнейшем вряд ли появится возможность объединить различные стороны развития общества, человека, техники в некое единое "прогрессивное" целое. Идея прогресса пол учила яркое выражение в марксизме. Имен но в марксизме предполагается, что техни ческое, материальное развитие необходимо влечет за собой и духовный прогресс, и фи зическое и моральное совершенство челове ка, и прогресс общественных отношений и т.д. История посмеялась над этими надеждами.

С.П. ПЕРЕГУДОВ. Говоря о консерва тивной составляющей нашей нынешней действительности, нынешней политики, что Вы конкретно имеете в виду? Консерва тивный манифест ПРЕС или что-то другое? Быть может, партию Гайдара? Позвольте мне приземлить вопрос, поскольку я бы хо тел получить более конкретный ответ.

И.К. ПАНТИН. С Консервативным маг нифестом я познакомился только перед на чалом нашего "круглого стола" и, к сожале нию, не смогу ответить на Ваш, как Вы вы ражаетесь, приземленный вопрос. Думает ся, что консерватизм как политическое направление в России только-только скла дывается.
Что касается самого манифеста, то с ря дом его положений я согласиться не могу. Почему, например, авторы утверждают, что в тех случаях, когда встает выбор между существующим строем, пусть не совершен ным, и его заменой новым, консерваторы — на стороне существующего? Это — консер ватизм, который не может отмежеваться от реакционности. Консерватизм при всем при том исходит из развития, но развития, свя занного с корнями общества, с его традици ями, его менталитетом. Вот почему я не раз деляю идеи манифеста. Что касается Гайда ра, то он не кажется мне консерватором. Это либерал, монетарист, который назвал себя демократом.
Ближе, пожалуй, к консерватизму дви жение "Держава", но и оно отмечено рядом реакционных (в политическом смысле) черт.

С.П. ПЕРЕГУДОВ. Но экономическая программа Гайдара — чистый монетаризм.

И.К. ПАНТИН. Я понимаю замечание С.П. Перегудова. Но думаю, что вопрос сложнее. Для Сергея Петровича главное — вопросы экономики. Верно, что Гайдар по своим экономическим взглядам неоконсер ватор. Но не надо забывать, что в России Гайдару-неоконсерватору объективно при шлось сыграть революционную роль. (Сло во "революционный" я употребляю без вся кого оттенка — положительного или отри цательного). Он и его соратники ломали, если угодно, старую государственную эко номику, чего консерватору ни в одной стра не не приходилось делать. Вопрос, таким образом, не исчерпывается экономически ми программами.
Так что, соглашаясь с Вами в принципе, я бы указал еще на огромный пласт чисто российских проблем, которые модифициру ют экономические установки.

А.Б. Вебер.
Различие идеологий — в акцентировке ценностей

Наши прежние представления о консер ватизме складывались под влиянием опре деленных идеологических стереотипов, ос нованных на требовании классового подхо да, на абсолютизации прогресса, революций как "локомотивов истории" и т.п. (...) Отвер гая эту крайне упрощенную схему, мы дол жны исходить еще и из того, что наступаю щая новая эпоха вообще заставляет заново осмыслить консерватизм — и как политиче скую идеологию, и как определенную жиз ненную позицию.

Следует ли различать консерватизм как способ оценки и поведения и консерватизм как самостоятельное, подобно либерализму и социализму, течение общественной мыс ли? И можно ли зафиксировать это разли чие понятийно и содержательно? Думаю, что ответ на эти вопросы должен быть ут вердительный. Есть консерватизм обыден ный, основанный на естественном стремле нии большинства людей к устойчивым усло виям существования, к сохранению при вычной среды, правил, норм, институтов. Это феномен, относящийся к сфере соци альной психологии, массового сознания (...) Как политическая идеология консерва тизм рационализирует охранительную по зицию, более того — выполняет мобилиза ционные, даже организационные функции. Определение консервативной идеологии, ее идентичности требует соотнесения с други ми идеологиями — либеральной, социалистической, популистской, фашистской. "Ес тественный" же консерватизм самодостато чен ("привычка свыше нам дана..."), хотя именно он образует в конечном счете соци ально-психологическую базу теоретиче ских и политических построений "идеоло гического" консерватизма.