И. К. Карпенко
Древние о себе и соседях.
(Том.1. Античный мир и Древний Восток)
Предлагаемый сборник первый из задуманной
серии.
Его цель познакомить интересующихся историей
с материалами из жизни древних в том виде, как излагали их сами древние.
Это не красочные домыслы историков и
литераторов XIX и XX веков, а
оригинальные тексты древних без какой-либо отсебятины современных комментаторов
из ученых историков и их «критиков».
Собранные из различных источников, зачастую
труднодоступных или малотиражных, предлагаемые материалы дают некоторое
представление, какие обычаи имели древние, о чем думали, во что верили, как
вели себя в тех или иных случаях.
Часть материала, собранного в сборнике, –
это случаи из жизни древних, описание которых по тем или иным причинам попали в
хроники древних ученых, хронистов и собирателей курьезов и дошли до нас в их
трудах.
Часть же – это байки и слухи (например,
рассказ как царь Киаксара съел своего сына и др.), ходившие среди простых
людей, весьма смутно знавших, что происходило при дворах их правителей; байки,
подобранные заезжими купцами и переданные, как истина, легковерным историкам,
вроде Геродота. Но это не литературные домыслы историков, как любят утверждать
современные «ниспровергатели науки» - это то, чем жили древние, чему они подчас
искренне верили – это дух эпохи. Именно поэтому они попали в этот сборник.
Сборник может быть использован в
качестве учебного пособия для учителей
истории, учащихся школ, студентов.
Женщины и брак.
Африка (Египет
и соседи).
За всю историю Египта до его захвата Александром Македонским известны всего лишь две грамотные женщины. Одна служила писцом в период 26 династии (6 век до н.э.), другая была приближенной царицы 13 династии (18 в. до н.э.).
В Египте девочек учили пению, танцам и игре на музыкальных инструментах.
За измену мужу в Египте жену сжигали живьем. Разрешалось жениться на родных сестрах.
Обычаи ливийских племен:
- у гетулов каждый жил с множеством женщин;
- когда несколько махлийцев сватались к девушке, то, обедая у будущего тестя в присутствии избранницы, они обменивались колкостями, и кому девушка улыбнулась, с тем она вступала в брак;
- дапсоливийцы, собравшись вместе, все одновременно вступали в брак в один и тот же день, после захода плеяд; после пира, потушив светильник, они входили в огромный шатер к отдельно от них возлежащим девушкам, и каждый брал в жены первую попавшуюся;
- авсеи сходились с женщинами сообща, не вступая в брак. Если у женщины рождался вполне крепкий ребенок, то спустя три месяца мужчины собирались вместе, и тот, на кого он похож, считался его отцом;
- адирмахиды, прежде чем выдавать дочь замуж, предлагали ее царю. Если девушка ему понравилась, царь лишал ее невинности, после чего ее выдавали замуж; если нет, отпускал нетронутой, и ее тоже можно было выдавать замуж;
- у гиндан женщины носили множество кожаных колец на лодыжке, так как каждый раз после совокупления с новым мужчиной, женщина надевала на себя новое кольцо. Та, у которой наибольшее число колец, считалась самой лучшей, так как у нее было больше всего любовников;
- у каждого насамона было много жен, но он, подобно массагетам мог сходиться и с чужими женами, для чего ставил палку перед дверью избранницы и свободно посещал ее. Когда насамон женился в первый раз, то, по обычаю, невеста должна была в первую же ночь по очереди совокупиться со всеми гостями на свадьбе. Каждый гость, с которым она сходилась, давал ей подарок, принесенный с собой из дома.
Сирия – Палестина
– Аравия.
У евреев (1 тыс. до н.э.) невеста, оказавшаяся не девственницей в первую брачную ночь, предавалась смерти – ее забрасывали камнями перед домом ее отца. Если обвинение оказывалось ложным, то жених обязан был уплатить почти килограмм серебра.
У жителей Счастливой Аравии по обычаю на весь род (то есть патриархальную семью) была одна жена. Первый, вошедший в дом, имеет право на половое общение с ней, поставив свою трость у двери (по обычаю каждый должен был носить трость). Однако ночь жена проводила с самым старшим членом рода. Поэтому все дети являлись братьями. Они имели общение даже с собственными матерями. За прелюбодеяние полагалась смерть. Прелюбодей – это всякий представитель чужого рода.
У дочери одного царя, удивительной красавицы, было пятнадцать братьев, которые все ее любили и поэтому беспрестанно приходили к ней, пока она, истомленная их ласками, не придумала хитрость. Она сделал себе трости, похожие на трости братьев. Всякий раз, когда кто-нибудь из братьев уходил от нее, она всегда ставила перед дверью трость, похожую на трость ушедшего брата, и немного спустя – другую, стараясь, однако, чтобы тот, кто собирался прийти к ней, не нашел трости, похожей на свою. Но вот однажды, когда все братья были на городской площади, один из них подошел к ее двери и, увидев трость перед дверью, решил, что кто-то есть у нее. Но так как все братья оставались на рынке, то он предположил, что у сестры прелюбодей. Тогда он побежал к отцу и, приведя его в дом, убедился, что ложно обвинил сестру.
У троглодитов женщины и дети были общие, кроме принадлежащих властителям. Тот, кто соблазнял жену властителя, в наказание должен был отдать овцу.
Месопотамия.
Шумеры
говорили: «Счастье – в женитьбе, а подумав – в разводе».
У шумеров в 4 тыс. до н.э. существовал обычай многомужества.
У шумеров в 3 тыс. до н.э. измена жены не считалась слишком большим проступком. Девушки и юноши до свадьбы могли свободно выбирать себе партнеров.
В государстве Ур (Шумер) при третьей династии (22 - 21 вв. до н.э.) был закон, что если замужняя женщина по доброй воле отдается любовнику, то муж вправе убить ее, но не любовника.
Если муж захочет развестись с женой, то он должен уплатить жене одну мину серебра, если она замужем впервые; полмины, если она замужем вторично; и ничего не платить, если имело место сожительство без оформления брачного договора.
В Вавилонии 2 тыс. до н.э. вопрос о браке дочери или сына решался родителями. Обычно девушку выдавали замуж в возрасте 7 – 9 лет. Заключался брачный договор с родителями жениха, после чего еще несколько лет до достижения половой зрелости дочь жила со своими родителями. Согласия девушки на брак не требовалось. Если в брачную ночь девушка оказывалась не девственницей, то ее наказывали домашними средствами, не передавая это дело в суд. Если же выяснялось, что жених оклеветал невесту, то он платил денежный штраф родителям невесты.
По законам Вавилона (18 в. до н.э.): если юноша принес выкуп за невесту, а потом женился на другой, то выкуп оставался отцу невесты. Если же отец девушки, получив за нее выкуп, выдавал ее за другого, то он обязан был вернуть выкуп вдвойне. Такой же закон действовал в соседней Эшнунне.
По законам Эшнунны (20 в. до н.э.), если жених внес выкуп, а другой похитил невесту и принудил к сожительству, то похитителю – смерть. Если же человек возьмет в жены девушку, не спросив ее отца и матери, а также не заключит с отцом и матерью письменного соглашения о браке, то даже, если она проживет в его доме год времени, она не жена.
В Вавилоне женщина не считалась законной женой, если при заключении брака не был составлен соответствующий брачный письменный договор.
Подарки мужа жена была вправе не возвращать ни при каких условиях.
Если муж и жена наделали долгов, после начала совместной жизни, то они совместно несли ответственность за возвращения долга. Если же кто-то из супругов имел долги до заключения брака, то он нес ответственность по ним один.
Прелюбодеяние замужней женщины (в том числе и «жены», жившей еще в отцовском доме) каралось смертью и ее, и любовника. Муж, застигший любовников на месте преступления, имел право их обоих утопить. Если муж решил оставить жену в живых, то он не имел право требовать смерти любовника.
В случае тяжелой болезни жены, муж имел право взять себе вторую жену, но первую был обязан содержать до самой смерти, или же был обязан вернуть ее приданное и отпустить к отцу. Если жена оказывалась бесплодной, то муж мог взять вторую жену, но она была в подчиненном положении у первой жены.
Муж мог развестись с женой по причине ее бесплодия, но в этом случае, он обязан был вернуть ей сумму выкупа и ее приданное, если выкупа не было, то обязан был дать жене одну мину серебра в качестве разводной платы. Бесплодная женщина имела право сама найти мужу рабыню, чтобы он имел от нее детей. Если же жена не хотела искать рабыню для мужа, то муж имел право взять себе наложницу, чтобы иметь от нее детей, но наложница не могла быть равной жене по положению.
Если в квартале считали, что жена «гулящая», да к тому же проматывает деньги мужа, то по жалобе мужа суд мог приговорить ее к смертной казни, через утопление.
Если жена лишь разоряла мужа, то он имел право дать ей развод без разводной платы, или взять себе вторую жену, а первую содержать, как рабыню.
Жена же могла развестись с мужем только в случае, если он ложно поклялся в ее неверности, или, пользуясь ее тяжелой болезнью, ввел в дом другую жену, или же сбежал из семьи.
По законам государства Ларса, если жена возненавидит своего мужа и скажет: «Ты не мой муж», то есть пыталась развестись, то ее топили; если муж говорил жене: «Ты не моя жена», т.е. давал ей развод, то он обязан был уплатить жене полмины серебра. В соседней Эшнунне этот закон имел серьезное дополнение. Развод разрешался, если у них не было детей. Если же были дети, то о разводе и речи быть не могло.
По законам государств Эшнунна и Вавилон, если мужчина попал в плен, а другой женился на его жене, и она родила ему детей, то в случае возвращения первого мужа из плена, он имел право забрать свою жену назад; дети же оставались с отцом. Если же муж сбежал от жены, то он терял какие-либо права на нее, и она могла выходить замуж за кого хотела. В отличие от Эшнунны в Вавилоне было важное дополнение: если мужчина попадал в плен, то его жена не могла выйти замуж, если в доме «было пропитание», если же в доме не было «пропитания», то, жена попавшего в плен, имела право выйти за другого.
В Вавилоне, если кто-то оговаривал жрицу «энтум» или замужнюю женщину, то его за это превращали в раба.
Если жена организовывала смерть собственного мужа, чтобы выйти замуж за другого, то ее сажали на кол.
В Эшнунне казнили за гибель чужой жены (но не должника!).
За изнасилование девушки, просватанной за другого, в Вавилоне насильнику полагалась смерть. Девушку не наказывали.
Если отец лишал девственности жену своего сына, то девушке платили полмины серебра и разрешали самой выбрать себе другого мужа. Если же отец осмеливался тронуть жену сына, с которой сын уже имел половые отношения, то такого отца топили.
За сожительство с матерью, сына и мать сжигали живьем.
За сожительство с мачехой, имеющей детей от покойного отца, полагалось изгнание.
Порядочная девушка или женщина на улице или в другом общественном месте могла появляться только в сопровождении провожатых мужского пола и лишь во время праздника – в компании других девушек и женщин. Девушка, оказавшаяся на улице одна, уже тем самым давала повод считать ее гулящей.
Ассирийцы
говорили: «Красота женщины в здравом смысле ее речей».
В Ассирии разрешалось жениться с десяти
лет.
За совращение девственницы совратитель обязан был на ней жениться, при условии, что отец девушки согласен. В противном случае, он платит за девушку тройную цену. Если у совратителя есть жена, то он обязан отдать ее в рабство отцу совращенной девушки.
За оговор чужой жены, клеветник получал сорок ударов палками, месяц работал на царя и платил один талант свинца штрафа.
Если мужчина
попал в плен, а другой женился на его жене, то в случае возвращения первого
мужа из плена, он имел право забрать свою жену назад, но обязан был найти жену
второму мужу. Если же муж где-то
задержался, то жена должна была его ждать пять лет; на шестой год она могла
выходить замуж за другого, и первый муж не мог требовать свою жену обратно.
Если же царь послал мужчину в другую страну, то жена ждала мужа, пока он не
вернется.
Поцеловать чужую жену считалось преступлением. За это мужчине отрезали нижнюю губу.
Муж, застигший любовников на месте преступления, имел право убить их обоих. Но, если муж отводил жену и любовника в суд, то любовнику то же, что и провинившейся жене. Это при условии, что любовник знал, что его любовница жена другого человека. Если мужчина не знал, что его любовница жена другого человека, то ему ничего, а с женой решает муж. Если муж решил оставить жену в живых, то он не имел право требовать смерти любовника. Если суд решал отрезать прелюбодейке нос, то ее любовника кастрировали или уродовали ему лицо. Сводницу или сводника наказывали так же, как и схваченных любовников. Если выяснялось, что сводница обманом заманила женщину в чужой дом, чтобы мужчина овладел ею, то сводницу и мужчину казнили.
За искусственный выкидыш женщину сажали на колья и оставляли без погребения.
Если жена воровала в доме мужа какую-то вещь и передавала ее другому, то в случае, если муж жив и здоров, он сам наказывал жену, если муж был болен или мертв, то жене смерть. Принявший от жены вещь, наказывался так же, как и жена – воровка. Если жена закладывала что-либо на стороне, то принявший залог считался вором.
Если женщина совершала кражу в чужом доме, и потерпевший приносил клятву словами: «Будь я проклят, если позволил ей взять! В моем доме произошла кража!» - то муж мог выкупить свою жену. В этом случае муж обязан был вернуть украденное и отрезать жене уши. Если же муж отказывался выкупать жену, то она оставалась рабыней обворованного, или же ей отрезали нос.
За изнасилование на улице насильника убивали. Если изнасилование происходило в доме, и насильник знал, что его гостья жена другого человека, то казнили и насильника и жертву.
Если у женщины умирал муж, и детей у них не было, то братья умершего могли забрать у женщины все украшения, которые подарил ей муж.
Если у женщины умер муж, и нет детей, то за кого отдать ее замуж определяет свекор; если у женщины есть сыновья, то она живет с сыновьями; если у нее нет детей и свекра, то женщина сама определяет, как ей жить дальше.
Если вдова проживет в доме другого мужчины два года, то она его жена по закону, и уйти от него уже не может.
Если вдова войдет в дом человека, то все, что она принесет с собой, принадлежит мужу; если же мужчина поселится в доме жены, то все, что он принесет с собой, принадлежит жене.
Порядочные девушки и женщины могли выходить на улицу только с покрытой головой. С непокрытой головой ходили только храмовые блудницы и рабыни. Если храмовая блудница покрывала голову, то ей за это присуждали пятьдесят палок, а на голову выливали смолу. Если рабыня покрывала голову, то ей отрезали уши.
При царе Ассирии Тукулти-апал-Эшарра I (XII-XI вв. до н. э.) женщины дворца своим поведением вынудили Тукулти-апал-Эшарру издать указ, согласно которому мужчине, который разговаривал с «женщиной дворца», запрещалось подходить к собеседнице ближе, чем на семь шагов. Мужчин же (слуг, воинов и офицеров охраны, евнухов и т. д.), которые осмеливались разговаривать с «женщинами дворца» (или смотреть на них), что вышли к ним нагими, избивали едва ли не до смерти. Мужчин, которые попадались на том, что подслушивали разговоры или ссоры «женщин дворца», избивали до полусмерти и отрезали им ухо. Женщинам же запрещалось находиться на маршруте, по которому проходили офицеры охраны дворца.
Арии
(иранская ветвь).
Браки у персов совершались в начале весеннего равноденствия. Жених вступал в брачный покой, предварительно отведав яблока и верблюжьего мозга, и в этот день уже ничего больше не ел. Персы брали себе в жены много женщин и одновременно содержали еще несколько наложниц, чтобы иметь много детей. Ежегодно цари давали награды за многодетность.
У персов был распространен обычай жениться на матерях, особенно у магов. Почетным также считался брак на родной сестре. Разрешалось жениться на собственной дочери.
Персам была свойственна дикая и жестокая ревность. Не только жен, но даже рабынь и наложниц они страшно оберегали, чтобы никто из посторонних их не видел. Дома женщины жили взаперти, а в дороге их возили в закрытых со всех сторон повозках с занавесками.
Смерть грозила не только тому, кто приближался и касался какой-либо из царских наложниц, но и тому, кто хотя бы обгонит на дороге повозку, в которой они едут.
Допустить, чтобы жена или наложница попали в руки другого мужчины – было величайшим позором.
Похищение женщин – дело несправедливое, но стараться мстить за похищенных безрассудно. Мудрым является тот, кто не заботится о похищенных женщинах, так как их не похитили бы если бы те сами того не хотели (мнение персов , 5 в. до н.э.)
Парфяне имели по несколько жен, и ни за какое преступление они не наказывали тяжелее, чем за прелюбодеяние. Поэтому они не только запрещали женщинам присутствовать на пирах вместе с мужчинами, но даже видеться с другими мужчинами.
У тапиров (соседей парфян) существовал обычай отдавать замужних женщин другим мужьям, как только они родят двоих или троих детей. Мужчина, признанный самым мужественным, женился на какой захочет женщине.
У сигиннов, женщина, которая лучше всех управляла четверкой лошадей, могла сожительствовать с каким захочет мужчиной.
У жителей Кармании никто не смел жениться, пока не приносил царю отрезанной головы врага. Царь клал череп в царском жилище, а язык разрезал на мелкие части и, смешав их с мукой и сам отведав, отдавал есть принесшему и его родственникам. Самым славным считался тот царь, которому приносили больше всего голов.
У гирканцев не существовало браков.
Индия.
У некоторых индийских племен девушек выдавали замуж за победителей в кулачном бою.
У индийцев
был обычай, что женщина, убившая пьяного царя, в награду вступала в супружество
с его преемником.
У индийцев жен, которые добровольно не
отваживались на сожжение с мужьями, предавали позору.
Индийские арии брали себе в жены много девушек, покупая их у родителей; последние получали взамен упряжку быков. Одних жен они брали для обслуживания, других ради наслаждения и чтобы иметь от них большое потомство.
У индийских кочевников – падеев половое общение совершалось совершенно открыто.
Индийские кафеи раскрашивали свои бороды множеством пестрых красок, чтобы стать красивыми. Жених и невеста сами выбирали друг друга, но жен сжигали вместе с умершими мужьями.
У индийцев Таксилы был следующий обычай. Люди, которые по бедности не могли выдать замуж дочерей, выводили их в цветущем возрасте на рынок; затем созывали народ под трубные звуки и барабанный бой. Потом перед каждым приблизившимся обнажали сначала задние части девушки до плеч, затем передние. Если девушка понравилась и сама соглашалась на предложенные ей мужчиной условия, то заключали брак.
Кочевники
степей Евразии.
У массагетов каждый мужчина женился только
на одной женщине, но имел право посещать и чужих жен. Если массагет чувствовал
влечение к чужой жене, он вешал свой колчан на ее кибитке, и если она не возражала,
сходился с ней. А ее муж возражать не имел права.
У сарматов
девушка не выходила замуж, пока не убьет врага. Некоторые умирали старухами,
так и не выйдя замуж, потому что не в состоянии были выполнить обычай.
Агафирсы сообща сходились с женщинами, и все считались братьями друг другу.
Кавказ.
У жителей стран Ацци и Хайасы (2 тыс. до н. э.) обычай разрешал мужу претендовать также на сожительство с сестрами и кузинами жены, а также с женами братьев и даже с родными сестрами. В соседнем же Хеттском царстве за все эти проступки полагалась смертная казнь.
Жители Кавказа, живущие на берегах Каспия, совокуплялись совершенно открыто.
Малая Азия.
У хеттов подойти близко к дворцовой женщине, заговорить с ней или даже взглянуть на нее, считалось тяжелым преступлением.
Как-то во времена хеттского царя Тудхалии III, по двору шла царская наложница, а один из придворных по имени Марияс глазел на нее. В этот момент из окна выглянул царь, увидел любопытствующего, и Марияса казнили.
По хеттским законам, если кто-то похитит девушку и будет погоня, и во время нее убьют двух или трех человек, то никто ответственности за это не несет.
Если мужчина отдал за девушку выкуп, но не взял ее в жены, то выкуп оставался у родителей девушки.
У хеттов запрещалось сожительствовать с матерью, дочерью и мачехой при живом отце, с женой брата при живом брате, а так же с дочерью, матерью или сестрой жены.
В случае смерти мужа на вдове женился его брат или его отец.
За изнасилование женщины в горах насильника
убивали, за изнасилование женщины в доме – убивали женщину: считали, что
виновата она.
Муж, застигший любовников на месте
преступления, имел право убить их обоих. Но, если муж оставлял жену в живых, то
и любовника оставлял в живых.
Хетты говорили: «У женщин ум короткий. От
власти ей ничего нельзя давать».
Девушки лидийцев до брака могли заниматься проституцией и тем самым зарабатывать себе приданное (речь идет о храмовой проституцией).
У лидийцев считалось великим позором, если мужчину (не говоря уже о женщине) увидят нагим.
Если у писидов кто-нибудь был схвачен, как прелюбодей, то в течение установленного числа дней его и женщину возили по городу на осле.
Эллины.
У жителей Ахейской Греции (2 тыс. до н. э.) жениха для дочери подыскивали родители. Девушка до свадьбы часто даже и не знала его. Юноше иногда разрешали искать себе жену самому, но чаще родители определяли выбор будущей супруги. Жених давал за невесту свадебные дары, но девушка обязана была получить от родителей приданое. На свадьбе невеста обязательно была под покрывалом.
У греков первого тысячелетия до н. э. сосуществовали два обычая: в одних государствах родители искали детям супругов, в других – молодые люди сами находили пару на жизнь. Девушка обязательно должна была иметь приданое, но в случае развода муж был обязан вернуть приданое жены.
По смерти мужа вдова могла вступить в новый брак, но долгое вдовство пользовалось почетом.
Развод допускался, но считался позором для обеих сторон.
Возраст вступления в брак: для девушек не раньше 15 лет, для мужчин - не раньше 20.
В Афинах рабыням, вольноотпущенницам, продажным женщинам запрещалось носить имена в честь праздников.
У афинян разрешалось жениться на родных сестрах.
В Афинах также был обычай: если девушка-сирота, выйдя замуж, обнаруживала, что ее муж не способен сожительствовать с нею, то она имела право завести себе любовника из числа родственников мужа.
По законам Солона (6 в. до н. э.) в Афинах запрещалось девушке, выходящей замуж, иметь приданое.
Убийство за оскорбление супружеской чести разрешалось во всех государствах Греции, кроме Спарты.
В Спарте действовал принцип «здоровые дети только у здоровой матери», а потому для всех девочек, девушек и женщин Лакедемона (свободных, разумеется) были обязательны занятия спортом. Браки в Спартанском государстве заключались не раньше, чем девушка достигнет цветущего возраста, того, когда она может родить детей без ущерба для своего и их здоровья. Ранние браки запрещались. Девушки должны были выходить замуж без приданого, с тем, чтобы юноши брали их по любви, а не из корыстных побуждений.
Невест брали уводом. В первое время жену разрешалось посещать только ночью.
Свободных женщин освобождали от трудов по дому – всю работу делали рабыни.
В Спарте были установлены позорные наказания для холостяков: их не пускали на гимнопении; зимою, по приказу властей, они должны были нагими обойти вокруг площади, распевая песню, сочиненную им в укор, и, наконец, они были лишены тех почестей и уважения, какие молодежь оказывала старшим.
Наказывали не только за безбрачие, но и за поздний или недостойный брак.
Спартанский законодатель Ликург первый решил, что дети принадлежат не родителям, а государству, и потому желал, чтобы граждане рождались не от кого попало, а от лучших отцов и матерей. В касающихся брака установлениях других законодателей он усматривал глупость и пустую спесь. Те самые люди, рассуждал он, что стараются случить сук и кобылиц с лучшими припускными самцами, суля их хозяевам и благодарность и деньги, жен своих караулят и держат под замком, требуя, чтобы те рожали только от них самих, хотя сами они были безмозглы, ветхи годами, недужны!
В Спарте действовал следующий закон на случай, если старый муж брал молодую жену. Муж обязан был приглашать для своей жены в свой дом такого молодого мужчину, который нравился ему своими внешними и внутренними достоинствами.
Действовал также закон, что если кто не хочет жить со своей женой, но желает иметь хороших детей, он может договориться с мужем женщины, от которой уже есть хорошие и здоровые дети, чтобы она и ему родила детей.
В Спарте также разрешалось женщинам иметь детей от красивых и сильных мужчин, которые ей нравились. Муж в этом случае не мог препятствовать жене.
У критян доля приданого девушки составляла половинную долю наследства ее брата.
У критян были особые дни, когда можно было вступать в брак.
В Кимах, женщину, уличенную в неверности, выводили на площадь и ставили всем напоказ, на специальный камень. Затем ее сажали на осла и провозили вокруг города, а потом она опять должна была стоять на том же камне. После этого женщина оставалась обесславленной на всю жизнь.
В Сиракузах запрещалось старикам жениться на молоденьких, а молодым - на старухах. Запрещалось молодым иметь любовником старика, или любовницей старуху.
В Массалии был ограничен размер приданого для девушки, выходящей замуж.
Женщины в Греции носили длинные волосы. Короткая стрижка у женщин была признаком рабства.
В зяте можно найти сына; но у кого дурной зять, тот потерял и свою дочь (Эпиктет).
Греки говорили: «Против супружеской неверности, как против смерти, нет никаких средств».
Кианипп, родом фессалиец, беспрестанно ходил на охоту. Его молодая жена, заподозрив его в связи с другой женщиной, пошла следом за ним в чащу. Ветви деревьев заколебались, а собаки, решив, что там спрятался зверь, бросились в чащу и растерзали женщину. Кианипп от горя покончил с собой.
Один византиец, застав у своей некрасивой жены любовника, сказал: «Бедняга, что у тебя за необходимость? Ведь вино-то скисло».
Гиппомен, правитель Афин, узнав, что его дочь, тайно предается любви с одним из горожан, запер ее в конюшне, привязав к коню, и не давал пищи ни ей, ни животному. Конь, терзаемый голодом, растерзал девушку. Узнав об этом, афиняне возмутились и изгнали Гиппомена, а его дом и конюшню срыли.
Однажды, когда большое войско фессалийцев ворвалось в Фокею, и фокеяне готовились к битве с многочисленным врагом, их жены заключили между собой следующее соглашение: «Подготовим дрова и, если увидим, что наши мужья побежали с поля боя, подожжем дрова и вместе с детьми сами бросимся в огонь». Узнав о соглашении женщин, фокеяне сражались с редким мужеством и одержали победу.
Милетских девушек когда-то постигла
без видимой причины непонятная и внушающая
страх душевная болезнь. Можно было только предположить,
что распространившаяся в воздухе болезнетворная зараза вызвала у них
расстройство разума: все они внезапно были охвачены самоубийственным стремлением к петле, и многие, ускользнув от надзора, повесились. Мольбы и слезы родителей, уговоры
друзей не достигали цели, и, впав в это безумие, девушки преодолевали
всякую бдительность окружающих. Казалось,
что борьба с этим демоническим бедствием превышает человеческие возможности, пока по чьему-то мудрому
совету не был принят закон — повесившихся девушек выносить на похороны
через городскую площадь нагими. Это подействовало, и самоубийства девушек
полностью прекратились. Великое доказательство благородства и добродетельности
такая боязнь бесславия: те, которые не колеблясь шли навстречу самому страшному — смерти и страданию, отступали перед мыслью
о позоре, который ожидал их после смерти.
У девушек города Киоса было в обычае встречаться между
собой на общественных празднествах и проводить вместе дни, а их женихи
присутствовали при их играх и плясках; а по вечерам они ходили в гости к каждой
поочередно и прислуживали ее родителям и братьям вплоть до омовения ног. Часто
бывало, что многие влюблялись в одну и ту же девушку, но при этом соблюдалась
такая сдержанность, что после ее помолвки с
одним из них все остальные женихи тотчас отступались. Но высшим проявлением
женской скромности было то, что на протяжении семисот лет не было ни одного случая прелюбодеяния и
ни одной соблазненной девушки.
Когда какая-то афинянка спросила Горго, жену спартанского царя Леонида: «Почему вы, спартанки, единственные из женщин командуете мужами», - Горго ответила: «Потому что мы единственные и рожаем мужей».
Спартанка, услышав, что ее сын, храбро сражаясь, погиб в битве, сказала: «Да, это был мой сын!» Но когда она узнала, что другой сын струсил, но спасся, она воскликнула: «А этот был не мой».
Один человек велел спросить у спартанской женщины, склонна ли она вступить с ним в связь. Она ответила ему: «Еще девочкой я научилась слушаться отца и так поступала всегда; став женщиной, я повинуюсь мужу; если этот человек делает мне честное предложение, пускай обратиться с ним сперва к моему мужу». (Спартанец разрешал вступать в связь со своей женой тому, кто его об этом просил.)
Бедную девушку спартанку спросили, что она принесет в приданое. «Отцовский нрав», - был ответ.
Одну спартанку спросили, сближалась ли она с мужчиной. «Нет, - ответила она, - но муж мой сближался со мной».
Хилонида, жена спартанца Феопомпа, узнав, что муж ее содержится в плену у тегейцев, отправилась добровольно к врагам. Те, изумленные привязанностью женщины к мужу, позволили ей входить к нему в темницу. Во время одного из свиданий, Хилонида убедила мужа поменяться с ней одеждой и выйти из тюрьмы, оставив ее вместо себя. Феопомп, освободившись из плена хитростью жены, первым делом захватил жрицу Артемиды, одну из знатнейших тегеянок и увел ее с собой. После чего обменял ее на жену.
Во время войны Наксоса с Милетом и Эритреей, Диогнит, военачальник эритрейцев, как-то захватил в плен большое число наксосских женщин и девушек. Среди последних была и Поликрета. Она понравилась Диогниту, и тот стал обращаться с ней не как с пленницей, а как с женой. Однажды, когда в лагере союзников, по случаю праздника, весело угощались, Поликрета выпросила у Диогнита разрешение отправить к своим братьям в осажденный город, остатки праздничного ужина. Получив согласие Диогнита, Поликрета вложила в пирог вырезанное на свинце письмо, а рабу, что нес ужин к наксосцам, сказала, что пусть они сами съедят все, что она им посылает. Братья обнаружили свинцовую пластину, на которой было написано следующее: «Ночью ударьте на врагов. Из-за праздника они все пьяны и беспечны». Военачальники наксосцев, получив такое сообщение, атаковали ночью союзный лагерь и одержали полную победу. Диогнит попал в плен и по просьбе Поликреты был отдан ей в награду за известие.
Кто-то попрекнул тирана Гиерона Сиракузского (правил в 478 – 467 гг. до н.э.) дурным запахом изо рта, и он стал корить жену, что она ему никогда об этом не говорила. Но жена сказала: «Это потому, что я думала, что такой запах у всех мужчин».
Во время войны Афин с Эгиной, афинская армия, высадившись на Эгине, попала в засаду союзных аргосских и эгинских войск, и была уничтожена. Спасся только один человек, который прибыл в Афины с вестью о несчастье. Жены воинов, участников похода на Эгину, узнав, что из всех спасся только он один, пришли в сильное возбуждение, окружили уцелевшего воина со всех сторон, и с вопросом: «Где их мужья?» - закололи его на смерть булавками от своих застежек на платьях. Поведение женщин опечалило афинян больше, чем само поражение. И, чтобы их наказать, афиняне запретили женщинам носить застежки и булавки на платьях (5 в. до н.э.).
Где
властвует женщина, там часто желанья важней, чем дела (Эсхил).
Афинский философ Антисфен (жил в 450 – 365 гг. до н.э.), встречая женщину в пышном наряде, немедленно отправлялся к ней домой и требовал, чтобы ее муж показал ему свои доспехи и коня: если они у него есть, он может позволить ей наряжаться, если нет, он должен снять с нее дорогой наряд.
Алкивиад
Афинский был женат на Гиппарете, дочери Гиппоника. Гиппарета была послушной и
любящей женой, но, страдая оттого, что муж позорил их брак сожительством с
гетерами из чужеземок и афинянок, она покинула его дом и ушла к брату.
Алкивиада это нисколько не озаботило, он продолжал жить в свое удовольствие. По
закону письмо о разводе супруга должна была подать архонту не через второе лицо,
а собственноручно, и когда Гиппарета уже подавала требование, явился Алкивиад,
внезапно схватил ее и понес через всю площадь домой, причем никто не посмел
вступиться и вырвать женщину из его рук. Гиппарета оставалась с мужем вплоть до
его смерти (до
Один юноша
спрашивал у Сократа (уб. в
Диоген (ум. в
Кто-то
спросил философа Менедема (ум. в
Греческий
философ Бион (ум. в
Красавица Таргелия, гетера, что заводила связи только с высокопоставленными мужчинами, соединяла обаяние с ловкостью в политических интригах. Она жила с очень многими мужчинами из эллинов и всех, бывших с нею в близких отношениях, привлекала на сторону персидского царя, а через них, как людей занимающих высокие посты и очень влиятельных, сеяла в городах начала персидского влияния (4 в. до н.э.).
Тиран Фокейский Филомел (правил в 356 – 355 гг. до н.э.) преподнес танцовщице Фарсалии золотой венок. Этот венок погубил ее. Когда Фарсалия приехала в Италию и танцевала в Метапонте у храма Аполлона, на этот венок бросились юноши, и, подравшись из-за золота, разорвали женщину.
Жена Фокиона
сказала приехавшей из Ионии гостье, которая с гордостью показывала ей золотые,
усыпанные драгоценными камнями ожерелья и диадемы: «А мое украшение – это
Фокион, который вот уже двадцатый год командует войсками афинян» (до
Кто-то натерся душистым маслом. Зенон из Кития (жил в 336 – 263 гг. до н.э.) спросил: «От кого это так запахло женщиной?».
Когда погиб
царь Лисимах, муж Арсинои, в Эфесе произошло величайшее смятение. Сторонники
Селевка подняли восстание, открыли городские ворота, откуда им на помощь пришли
еще отряды, и принялись убивать сторонников Лисимаха. Арсиноя, видя, что
происходит, одела в царские одежды служанку, посадила на свою кровать и
приставила к ней большое число телохранителей. Сама же, надев рваное платье и
запачкав лицо, вышла из дворца, добралась до кораблей, и на одном из них
удалилась из города. Служанку же, принятую за царицу, убил Менекрат, когда
мятежники ворвались во дворец (
При Анкире галаты разгромили армию сирийского царя Селевка Каллиника и захватили его лагерь. В числе прочих в плен попала жена Селевка.
Убедившись,
что бежать не удастся, она быстро переоделась из царских одежд в простые и под
видом служанки попала в плен к врагам. Свою добычу галаты решили продать на
Родосе. В числе прочих туда пригнали и Мисту (жену Селевка). Здесь, выведенная
на рынок, она немедленно объявила родосцам о своем происхождении. Родосцы тут
же выкупили ее и отправили к мужу, в Антиохию (
Балканский полуостров.
У иллирийских энетов был такой обычай. Раз в году в каждом селении обычно собирали в одном месте всех девушек, достигших брачного возраста. Их обступали толпы юношей, а глашатай заставлял каждую девушку вставать, и начиналась продажа невест. Сначала выставляли на продажу самую красивую девушку и продавали тому, кто давал за нее больше всех. После продажи красивых продавали безобразных или калек и предлагали взять ее в жены с суммой денег. Таким образом, деньги, вырученные от продажи красивых, шли в приданое дурнушкам и калекам. Выдать же замуж свою дочь за кого хочешь, не позволялось. Также нельзя было купленную девушку уводить без поручителя. И только если поручитель установит, что получивший девушку действительно хочет жить с ней, ее можно было уводить домой. Если же кто-то не сходился со своей девушкой, то по закону требовалось возвращать деньги. Женихи при этом могли быть и из других селений.
Либурны имели общих жен и сообща содержали детей до пятилетнего возраста; затем, собрав всех мальчиков пяти лет, судили о сходстве их с взрослыми мужчинами, и каждому отдавали на него похожего. Каждый, взявший мальчика у его матери, признавал его своим сыном. Их женщины имели право сходиться не только со свободными либурнами, но также и со своими рабами, и мужчинами других народов.
У фракийцев царило многоженство.
У племени пеонов, живущих в свайных поселках на озерах, каждый собирающийся жениться, должен был принести с горы под названием Орбел и вколотить за одну женщину по три опорные сваи.
Девушкам у фракийцев разрешалось вступать в сношение с любым мужчиной. Напротив, замужним это было запрещено. Жен себе фракийцы покупали у родителей девушек за большие деньги.
Германцы.
У германцев браки соблюдали очень строго. Они довольствовались только одной женой. Очень немногие имели несколько жен: это был знак отличия за военные подвиги или знак королевского рода.
Если жена изменяла мужу, то последний обрезал ей волосы, раздевал ее донага и ударами кнута гнал через все селение. После такого позора найти себе нового мужа женщине было практически невозможно.
У германцев не жена приносила приданое мужу, а муж давал жене, а именно, он должен был подарить волов, взнузданного коня, щит, копье и меч. Такими подарками ей давалось понять, что она жена воина и должна иметь таких же детей. Жена иногда тоже дарила мужу оружие, что считалось наилучшим подарком.
Браки у германцев заключались не раньше, чем юноше и девушке исполнялось двадцать лет. Знать до двадцатилетнего возраста, что такое женщина или мужчина, они считали величайшим позором.
Галлы.
У галлов муж к деньгам, которые он получал в приданое за женой, прибавлял такую же сумму из своего имущества на основании произведенной оценки. Этому соединенному капиталу велся общий счет, и доходы с него откладывались. Тот из супругов, кто переживал другого, получал обе половины капитала с наросшими на него за все время процентами.
Жен британцы, человек по десять или по двенадцать, имели общих, особенно братья с братьями и родители с сыновьями; родившиеся от таких союзов считались детьми тех, кто взял за себя их мать девицей.
Хиомара, жена Ортиагонта была в числе женщин, захваченных в
плен римлянами, когда римляне под командованием Гнея нанесли галатам поражение
в битве. Центурион, которому она досталась в добычу, обошелся с ней
по-солдатски и обесчестил ее. Это был человек, преданный не только любострастию,
но и корыстолюбию. Уступая жадности и деньгам, он согласился вернуть Хиомаре
свободу за изрядную сумму золота и сам вывел ее к реке, протекавшей между
лагерем и городом. Когда галаты, переправившись через реку, выплатили ему
обусловленную сумму и он отдал им Хиомару, по ее знаку один из них прикончил
римлянина в тот момент, как он ласково прощался с Хиомарой, и отрубил ему
голову. Хиомара подняла ее и, завернув в одежду, унесла с собой. Вернувшись к
мужу, она бросила эту голову ему под ноги, и когда он, пораженный, воскликнул:
«Прекрасное доказательство верности, жена!» — она ответила: «Еще прекраснее,
что в живых остался только один, кто имел со мной общение». (
Правитель Понтийского царства Митридат Шестой Евпатор
вызвал к себе в Пергам в качестве друзей шестьдесят знатнейших галатов, но
обращался с ними высокомерно и деспотически, вызывая этим их общее негодование.
Один из них, тетрарх тосиопов Эпоредориг, человек мужественный и обладающий
большой телесной силой, взялся схватить Митридата, когда он будет разбирать
дела, сидя на судейском кресле в гимнасии, и выбросить на улицу вместе с
креслом. Но по случайности Митридат в тот день не пошел в гимнасий, а вызвал
галатов к себе на дом. Эпоредориг и для этого случая убедил остальных галатов, когда
они соберутся там вместе, напасть на Митридата и разорвать его в на части. Но
этот заговор по доносу стал известен царю, и он приказал истребить всех галатов
одного за другим. Вскоре он, однако, вспомнил об одном из них, по имени
Беполитан, совсем молодом юноше замечательной красоты, и пожалел о нем, думая,
что тот погиб одним из первых. Все же на случай, если он окажется еще в живых,
царь послал распоряжение отменить его казнь. И выпало тому какое-то
удивительное счастье. Когда его захватили, на нем была прекрасная дорогая
одежда, и палач, желая присвоить ее в незапятнанном кровью состоянии, понемногу
снимал ее с юноши. Тут он и увидел посланцев царя, бегущих к нему и
выкликивающих имя юноши. Так корыстолюбие, для многих причина гибели,
неожиданно спасло жизнь Беполитану. А Эпоредориг лежал казненный и выброшенный
без погребения, и никто из друзей не смел приблизиться к телу. Но одна
пергамская девушка, с которой он при жизни был близок, отважилась одеть и
похоронить труп. Это было замечено стражами, и ее отвели к царю. Передают, что
уже самый вид этой девушки, совсем молодой и простодушной, как-то подействовал
на Митридата, но еще больше тронут он был, узнав, что причина ее поступка —
любовь. Он разрешил девушке убрать и похоронить покойника и предоставил ей из
своих средств погребальную одежду и убранство. (
Стратоника, жена царя Галатии Дейотара, понимая, что ее мужу необходимо иметь законных детей для передачи по наследству его царской власти, и не рожая сама, убедила его произвести детей с другой женщиной и позволить ей, Стратонике, принять их как своих родных. Дейотар, восхищенный ее самоотвержением, предоставил ей свободу действий, и она, выбрав из числа пленных прекрасную девушку по имени Электра, свела ее с Дейотаром, а родившихся от этого союза детей воспитала как своих законных, с любовью и великолепной щедростью. (сер. I в. до н.э.)
Племена Италии.
У лигурийцев женщины рожали детей между делом; родив, и искупав новорожденного, они сразу же возвращались к прерванному родами занятию.
У самнитов не разрешалось выдавать замуж дочерей за кого хотят родители. Каждый год и юноши и девушки подвергались у них публичному суду. Из них выбирали по десять лучших. После чего первые девушки выходили замуж за первых юношей, вторые за вторых и т.д. И если молодой человек, получивший этот почетный дар, менялся и становился плохим мужем, то его подвергали позору, а женщину, данную в жены, отнимали.
Римляне.
Женщины в Риме носили длинные волосы. Короткая стрижка у женщин была признаком рабства.
В Риме женщинам обязаны были уступать дорогу. Никто не смел в присутствии женщин сказать что-нибудь непристойное, или появиться перед ними нагими. Нельзя было привлечь их к суду по обвинению в убийстве.
Во времена Республики римлянки не носили золота, исключая брачного кольца, которое им на палец надевали мужья. Употребление вина строго запрещалось. Одна из римлянок только за то, что открыла винный погреб, должна была умереть с голоду. Во времена Ромула римлянин Мецений умертвил безнаказанно жену только за то, что она попросила вина. В Риме был даже обычай, по которому женщины должны были целоваться с ближайшими родственниками, чтобы можно было удостовериться, что они не пили вина.
В мартовские календы (1 марта) был женский праздник метроналий, когда женщины приносили жертву богине Юноне и получали подарки от мужей.
Римлянок выдавали замуж в двенадцать лет.
Брачная фата у римлянок была буро-красного цвета.
У римлян не принято было жениться на племянницах. Первым эту традицию нарушил император Клавдий (правил в 41 – 54 гг.).
Подарки между супругами по римским законам запрещались: все, что муж давал жене, после развода возвращалось к нему.
Муж имел право выгнать жену, уличенную в отравительстве, подмене детей или прелюбодеянии, и при этом не давать ей ничего из имущества.
Любовника жены в наказание высылали за двести миль от Рима.
Отец имел право без суда убить дочь, если она совершила прелюбодеяние.
В Римской Республике (6 – 1 вв. до н.э.) братьев и сестер, если они сожительствовали, предавали смерти, а во времена империи на это смотрели сквозь пальцы.
Древний закон Рима считал достаточным наказанием для развратниц, если они открыто признавались в своей порочности.
У римлян мать семейства занимала первое место в доме и пользовалась почетом, у греков, по сравнению с мужем, она была бесправна.
Римлянин, полагавший, что у него достаточно детей, мог, вняв просьбе того, у кого детей не было вовсе, уступить ему свою жену, обладая правом снова выдать ее замуж. И даже неоднократно.
В Риме верили, что если птицу-вертишейку привязать к вращающемуся колесу, то можно вернуть любовь.
По римским законам, если римлянин вступал в брак с иностранкой (римлянка выходила за иностранца), то лишь те браки и дети от этого брака считались законными, если иностранцы происходили от народа, которому римским сенатом было даровано «право брака и родства» с гражданами Рима.
У римских женщин существовал обычай при встрече с близкими приветствовать их поцелуем.
Клавдия из рода Клавдиев в конце Первой пунической войны была первой из женщин обвинена пред народом в оскорблении величества Рима за то, что она, с трудом пробираясь на повозке сквозь густую толпу, громко пожелала, чтобы ее брат Пульхр воскрес и снова погубил флот, и этим поубавил бы в Риме народу (ок.242 г. до н.э.).
Жена Марка
Лепида, казненного за заговор против Августа (в
Некий римлянин, разводясь с женой и слыша порицания друзей, которые твердили ему: «Разве она не целомудренна? Или не хороша собою? Или бесплодна?» - выставил вперед ногу, обутую в башмак, и сказал: «Разве он не хорош? Или стоптан? Но, кто из вас знает, где он жмет мне ногу?».
Семья
и дети.
Африка (Египет
и соседи).
У египтян выкармливали всех новорожденных детей; также подвергали обрезанию мальчиков, а девочек – вырезанию. Обрезали своих детей также иудеи, колхи, финикийцы и макроны – племя в Малой Азии. Последние переняли этот обычай у египтян.
Сыновья у египтян не обязаны были содержать престарелых родителей, а дочери обязаны были это делать, даже вопреки своему желанию. Дети, как правило, наследовали ремесло отца.
У эфиопов татуировали маленьких детей.
Сирия – Палестина –
Аравия.
Арабский царь Геротим (жил во 2 в. до н.э.) имел семьсот сыновей.
Месопотамия.
Шумеры говорили: «Кто не содержал жены или ребенка, тот не носил кольца в ноздрях (то есть не был рабом)».
По законам государства Ларса (Шумер, 2 тыс. до н.э.), если сын отказывался от отца, то сына делали рабом; если сын отказывался от матери, то его изгоняли из общины; если отец или мать отказывались от сына, то они теряли свой дом.
В Вавилонском обществе (2-1 тыс. до н.э.) дети целиком находились во власти родителей. Отец и мать могли лишить наследства сына или дочь, могли проклясть своего ребенка, выгнать его из города, продать в рабство. Даже взрослые и женатые сыновья обычно до смерти отца оставались под его властью.
Похитителей малолетних детей казнили. За сожительство отца с дочерью, отца изгоняли из общины.
После смерти отца, дети обязаны были содержать свою мать.
Арии
(иранская ветвь).
У персов детей учили правдивости, словно какой-нибудь науке. До пяти лет ребенка не показывали отцу: он жил среди женщин. Это делалось для того, чтобы в случае смерти ребенка в младенческом возрасте не доставлять отцу огорчения. Чем больше сыновей – тем больше почета отцу. Дети персов с пятилетнего возраста до двадцати четырех лет упражнялись в стрельбе из лука, в метании дротика. Верховой езде и борьбе. Изучали грамоту, историю и легенды своего народа. Упражняли дыхание и легкие, приучались переносить жару, холод и дожди, переходить бурные потоки, сохраняя при этом сухим оружие и одежду. Кроме того, обучались пасти скот, проводить ночи под открытым небом, питаться дикими плодами, например, фисташками, желудями, дикими грушами. Учились воровать, сажать деревья, собирать целебные корни, делать оружие, плести сети и силки, а также охотиться. Мальчики украшали себя золотом, так как персы очень ценили его огненный блеск.
Парфяне с большим тщанием учили своих детей ездить верхом и стрелять из лука.
Индия.
Относительно всякого младенца, когда ему исполнялось два месяца, кафеи выносили публичное решение, имеет ли он требуемую законом красоту и, достоин ли он жить, или нет. Некрасивых убивали.
Кочевники
степей Евразии.
Сарматы разрисовывали тела новорожденных.
Эллины.
Лакедемоняне и критяне воспитывали своих детей и граждан на примерах, а не на словах. Афиняне и почти все прочие греки предписывали законодательным путем и правилами, что можно, а что нет, совершено пренебрегая при этом воспитанием на примерах.
У родосцев и афинян сын обязан был платить долги отца.
В Афинах разрешалось убивать собственного ребенка.
У спартанцев отец был не вправе воспитывать своего ребенка. Когда последний рождался, отец относил новорожденного к старейшим сородичам по филе. Те осматривали ребенка и, если находили его крепким и ладно сложенным, приказывали воспитывать, тут же назначая отцу один из земельных наделов. Если же ребенок был тщедушным и безобразным, его бросали в пропасть. Считали, что жизнь не нужна ни ему, ни государству, раз ему с самого начала отказано в здоровье и силе. Новорожденных обмывали не водой, а вином. Младенцев не пеленали, чтобы дать свободу членам тела, растили их неприхотливыми и не разборчивыми в еде, не боящимися темноты и одиночества, не знающими, что такое своеволие и плач. В семь лет государство отбирало сына у отца, и воспитывали его специально представленные старики. Причем мальчики вместе жили и ели, приучаясь играть и трудиться, друг подле друга.
Они учились грамоте лишь в той мере, без которой нельзя обойтись. Тщательно учились пению, музыке, четкости, краткости и чистоте речи. Учились терпеливо переносить насмешки, наказания, любые трудности и испытания, учились беспрекословно повиноваться старшим.
Кормили скудно, но разрешали воровать себе дополнительную пищу и дрова. Но кто попадался, жестоко избивали плетьми: не за воровство, а за неловкость и неумение. Наиболее ловких, драчливых, храбрых и изобретательных назначали старшими в своих отрядах и требовали, чтобы остальные им повиновались.
Для того, чтобы внушить молодежи отвращение к пьянству, спартанцы поили илотов до скотского опьянения, а потом приводили на общие собрания детей и молодежи, и показывали как безобразен человек, пьющий вино.
После большого восстания илотов в 5 в. до н. Э. Спартанцы ввели так называемые «криптии». Время от времени наиболее сообразительные молодые люди вооружались мечами, брали запас продовольствия и шли бродить по окрестностям. Днем они отдыхали, прячась в укромных местах, а ночью выходили из убежищ, и убивали всех илотов, каких захватывали на дорогах. Нередко они обходили поля и убивали самых сильных и крепких илотов.
Стариков в Спарте чрезвычайно почитали.
Все подростки, даже и свободные, обязательно работали в поле.
У спартанцев считалось позором изучать что-либо помимо необходимого для войны, охоты и спорта.
Одна спартанка, услышав, что ее сын плохо ведет себя в чужой стране, написала ему: «Дурная о тебе слава. Опровергни ее или умри».
Одна ионянка хвасталась перед спартанкой своим великолепным нарядом, но та, показав на своих четверых хорошо воспитанных сыновей, сказала: «Вот что отличает хорошую и благородную женщину, только это возвышает и лишь этим следует гордиться».
У критян мальчики объединялись в аггелы, получали строгое совместное воспитание: обучались военному искусству, занимались охотой и спортом, проходили закалку. Мужчины у критян ели совместно, у всех на виду; причем все получали в равном количестве одну и ту же пищу. Самый почетный дар у критян был оружие.
У беотийцев взрослый и мальчик, любящие друг друга, жили в самой тесной связи, вплоть до полового общения.
У элидян за пользование красотой мальчика обязательным было подносить мальчику подарки.
Афиняне категорически запрещали подобные отношения.
Спартанцы поощряли дружбу взрослого и мальчика и их взаимную любовь души, но строжайше запрещали любовь телесную.
У критян были распространены любовные связи среди юношей. Для юношей красивой наружности или происходящих от знатных предков считалось позором не найти себе любовников.
Балканский полуостров.
У фракийцев оплакивали новорожденных, сожалея о том, как много трудностей и бед им придется пережить.
Галлы.
У галлов мужья имели право смерти и жизни над женами и детьми.
Галлы позволяли своим детям подходить к себе при народе не раньше достижения ими совершеннолетия. Считалось неприличным, чтобы сын в детском возрасте появлялся на публике при отце.
Римляне.
По римским законам сын находился в полной власти отца до самой смерти последнего, если только тот не отпускал его на свободу по специальному обряду. Сын, трижды проданный отцом, выходил из-под его власти.
Отказавшийся от родительского состояния, не платил долгов отца.
Имя ребенку давали только на девятый день после рождения.
Отец имел право умертвить лишних младенцев.
Одежда и прически.
Африка (Египет
и соседи).
У египтян обувь на улице носили в основном знатные лица и воины. Простонародье, как правило, ходило босиком.
Ливийцы-максии отращивали волосы на правой стороне головы и остригали на левой, а тело окрашивали суриком.
Ливийцы-маки отращивали волосы только на макушке и чубы, остальное обривали.
Месопотамия.
В середине 3 тыс. до н. э. знатные мужчины Шумера на юге брили голову и бороду, но на улице носили накладную бороду и парик. Это был компромисс между уважением к бороде как символу мужского достоинства и стремлением избежать вшивости в стране, где еще не было мыла, а при стирке употребляли золу или мыльный корень. На севере Шумера волосы и бороды носили свои, а голову еще покрывали беретом.
У шумеров обувь на улице носили в основном знатные лица и воины. Простонародье, как правило, ходило босиком.
Арии (иранская ветвь).
Мужчины земли Сипирмена в стране Замуа, расположенной на восток от Ассирии, отращивали длинные волосы на манер женщин, чем очень удивляли своих соседей из Месопотамии.
Эллины.
Греки 2 тыс. до н. э. сидели за столом, греки 1 тыс. до н. э. за столом лежали.
Мужчины на греческих пирах располагались за столом лежа, а женщин не было совсем. Разрешалось приходить на пир только гетерам, и то ненадолго, и они сидели, а не возлежали.
В Спарте после обеда руки вытирали хлебным мякишем, который назывался кинадой.
Ликург Лакедемонский советовал гражданам заботиться о своих прическах: прическа делает красивых еще красивее, а не красивых – страшнее врагам.
Спартанцы, начиная с юношеских лет, не стригли волосы.
До войны с персами не стригли волос и афиняне, а скручивали их на макушке в узел и закрепляли шпилькой. Короткие прически афиняне носили только во время траура.
До Александра Македонского греки носили бороды. После него, в подражание царю, пошла мода брить бороды. Кто не брил, над тем смеялись.
Римляне.
Римляне до 3 в. до н. э. не стригли и не брили волосы; а с 3 в. до н. э. переняли у греков моду брить бороды. С императора Адриана (2 в. н. э.) снова носят бороды, с императора Константина (4 в. н. э.) опять бреют.
Римляне не имели привычки ходить босиком и носили дома сандалии и туфли, которые снимали во время еды (так как римляне во время еды возлежали). Считалось неприличным носить домашнюю обувь на улице. Греки же дома ходили босые, и только выходя на улицу, обувались.
О дружбе и
гостях.
В древности говорили: «То, что скрываешь от врага, не сообщай и другу, ибо нет гарантии, что дружба будет длиться вечно».
Сирия – Палестина –
Аравия.
Арабы считали договоры о дружбе священными. Заключали же договоры следующим образом. Когда двое желали заключить договор о дружбе, то третий становился между ними и острым камнем делал надрез на ладони у большого пальца каждого участника договора. Затем, оторвав от их плащей по кусочку ткани, смачивал ткань кровью и намазывал ею семь камней, лежащих между будущими друзьями и союзниками. При этом он призывал бога Оротальта и богиню Длилат. После этого обряда, заключивший договор представлял своего нового друга своим старым друзьям, и те принимали его в свой круг и так же свято блюли договор.
Арии (иранская
ветвь).
Эллины и персы, клянясь в верности друг другу, закалывали над щитом быка, кабана и барана, причем эллины окунали в кровь меч, а персы наконечник копья.
Мидяне при клятвах слегка надрезали кожу на руке и слизывали ее друг у друга.
Кочевники
степей Евразии.
У скифов не было большего позора, чем показаться изменником в дружбе, и скифы ничем так не гордились, как участием в трудах и опасностях друга. Договор о дружбе между скифами заключался с великой клятвой, что друзья и жить будут вместе и в случае надобности умрут один за другого. Договор о дружбе у скифов заключался так: лица, вступавшие в союз, надрезали пальцы, капали из них в чашу и, смочив в ней концы мечей, пили эту кровь. В такие дружеские союзы дозволялось вступать не более трем лицам, потому что считалось, что если в союзе больше, то дружба уже не будет прочной.
Скифы не признают ничего выше дружбы. Скиф ничем так не гордится, как участием в трудах и опасностях друга, а равно и нет большего позора, чем показаться изменником в дружбе.
Скиф Абавх однажды пришел в греческий город Ольвию с женой, которую очень любил, и двумя детьми, из которых один был мальчик, еще грудной, другая – семилетняя девочка. Вместе с ними путешествовал друг его Гиндан, страдавший от раны, полученной во время пути от нападавших на них разбойников; во время борьбы с ними он был поражен в бедро, так что не мог даже стоять от боли. Ночью во время их сна – а им случилось остановиться в верхнем этаже – вспыхнул сильный пожар; все выходы были отрезаны, и пламя охватило дом со всех сторон. Проснувшийся в это время Абавх оставил своих плачущих детей, оттолкнул уцепившуюся за него жену, приказав ей спасаться самой, и, схватив друга, спустился вниз и успел прорваться в таком месте, где еще не все было уничтожено огнем. Жена его с ребенком на руках бросилась за ним, приказав девочке идти за собой, но, наполовину обгорев, выронила из рук ребенка и едва перескочила через пламя, а вместе с ней и девочка, также насилу спасшаяся от смерти. Когда впоследствии кто-то упрекнул Абавха за то, что он бросил жену и детей, а вынес Гиндана, Абавх ответил: «Детей мне легко снова приобрести, да и неизвестно еще, будут ли они хороши, а другого такого друга, как Гиндан, который много раз доказывал мне свою любовь, я не нашел бы в течение долгого времени».
Малая Азия.
Лидийцы и мидяне при клятвах слегка надрезали кожу на руке и слизывали ее друг у друга.
По представлениям макронов, чтобы поклясться, достаточно клянущимся сторонам обменяться копьями.
Эллины.
Эллины, клянясь в верности друг другу, закалывали над щитом быка, кабана и барана, и окунали в кровь меч.
По греческому обычаю, люди, жившие в разных городах, заключали союз взаимного гостеприимства. Всякий, кто принимал гостеприимца, оказывал ему всяческую помощь и поддержку и охранял гостя в своем государстве от каких-либо обид. Гость оказывал гостеприимцу ответные услуги у себя на Родине. Гостеприимство считалось священным и переходило из рода в род.
В городе Сакс на Крите царствовал Этеарх. Была у него дочь по имени Фронима. После смерти жены царь женился вновь. Новая царица плохо обращалась с падчерицей, строила ей всяческие козни и, наконец, обвинила в распутстве, причем сумела убедить в этом даже своего мужа. По наущению жены царь задумал наказать дочь. Жил в Оаксе в то время купец из Феры по имени Фемисон. Этого-то Фемисона Этеарх пригласил как гостя во дворец и заставил поклясться, что тот окажет любую услугу, какую от него попросит. После того как купец дал клятву, царь велел привести и передал ему свою дочь с приказанием на обратном пути бросить ее в море. Фемисон был страшно возмущен, что его обманом заставили принести клятву. Он порвал дружбу с царем и затем поступил так: уезжая с Крита, он взял царскую дочь с собой. В открытом море, чтобы выполнить данную клятву купец связал девушку веревками и бросил в море, затем опять вытащил на борт корабля и вместе с ней прибыл на Феру.
Когда Питтак спросил молчавшего за столом Солона, отчего он не говорит - оттого ли, что не находит предмета для разговора, или по глупости, он получил ответ: "Ни один дурак не может молчать за столом".
Афинский
законодатель Солон, намереваясь уничтожить долги, посвятил в этот план и своих
ближайших друзей – Конона, Клиния и Гиппоника. Они же использовали это для
мошенничества; они поспешно набрали взаймы большие суммы денег. А когда вскоре
затем был обнародован закон по которому должники могли не отдавать долги
кредиторам, выяснилось, что друзья Солона купили великолепные дома и большие
земельные угодья именно на эти взаймы взятые деньги. Солон, который при этом и
сам был обманут (у него взяли взаймы пять талантов) оказался обвинен
согражданами в соучастии в мошенничестве. (около
Возможно, по
этому, когда гражданин Афин Клион принял решение посвятить себя политической
деятельности, он собрал своих друзей и объявил им что более он им не друг,
потому что друзья могли бы смягчить строгость его решений и сбивать его с
правильного пути. (До
Афинянин Фемистокл (жил в 525 – 460 гг. до н. э.) в ответ на чьи-то слова, что от него ждут правления справедливого и равного во всем, воскликнул: «Избави меня бог от такого поста, на котором от меня друзья уносили бы меньше, чем враги!».
Когда Ксантиппа упрекнула своего мужа Сократа за то, что он бедно принимает своих друзей, он сказал: "Если они любят нас, они не обратят на это внимания; если не расположены к нам, нам не следует заботиться о них".
Знатный
афинский юноша Алкивиад дружил со знаменитым мудрецом Сократом. Во время похода
на Потидею (
Тот же Алкивиад, желая узнать, кому из друзей можно доверять без оглядки, устроил следующее им испытание. В скрытом и темном месте он спрятал одетого истукана, и, вводя по одиночке туда друзей, показывал им этого истукана под видом убитого им человека, и просил помощи в сокрытии совершенного им преступления. Все отказывались от участия в подобном деле; один только Каллий, сын Гиппоника, охотно согласился спрятать истукана. После этого Алкивиад считал Каллия своим настоящим другом и всегда во всем ему доверял.
Один из
знакомых Алкивиада, Афинского, Анит, сын Антемиона, как-то раз, принимая
каких-то чужестранцев, пригласил на пир и Алкивиада, приглашение Алкивиад
отверг и, оставшись у себя, пил с друзьями, когда же все захмелели, то шумной
ватагой отправились к Аниту. Алкивиад остановился в дверях залы, окинул взором
столы, уставленные серебряными и золотыми кубками, и приказал рабам забрать
половину утвари и отнести к нему домой, но войти не удостоил и, распорядившись
подобным образом, удалился. Чужестранцы возмущенно закричали, что Алкивиад – де
нагло оскорбил хозяина. «Напротив, - возразил Анит, - он обнаружил сдержанность
и снисходительность: ведь он оставил нам эту половину, меж тем как мог забрать
все». (До
Дружба двух
знаменитых фиванцев Пелопида и Эпаминонда началась в молодости во время битвы
при Мантинее (
Аристотель (жил в 384 – 322 гг. до н. э.) на вопрос, как вести себя с друзьями сказал: «Так как хотелось бы, что бы они вели себя с нами».
При Дионисии Сиракузском Младшем (правил в 367 – 356 гг. до н.э.) пифагореец Финтий участвовал в заговоре против тирана. Осужденный на казнь, он попросил у Дионисия отсрочки до вечера, чтобы прежде уладить свои дела, а поручителем смерти обещал дать одного из своих друзей. Дионисий подивился тому, что есть такой друг, который сам себя предаст в темницу за него, а Финтий позвал одного своего приятеля, философа-пифагорейца по имени Дамон, который без колебания сразу же согласился стать поручителем смерти. Дионисий изумился. Одни хвалили поручителя за чрезмерную любовь к другу, другие осуждали за опрометчивость и считали сумасшедшим. В назначенный час сбежался весь народ, сгорая от любопытства: сдержит ли слово давший поручителя. Время уже истекло, солнце шло к закату, и все отчаялись ждать, как вдруг неожиданно в последний момент, когда Дамона уже вели на казнь, прибежал Финтий, чтобы идти на казнь. Всех были поражены и восхищены, а Дионисий принял обоих в объятия, расцеловал и отпустил с миром.
Дионисий Младший, тиран Сиракуз (367 – 356 гг. до н. э.), прослышал, что пифагорейцы Финтий и Дамон под страхом смерти сохраняют друг другу верность, решил проверить это на опыте. Сделал он так, приказал схватить Финтия. А когда Финтия привели к тирану, Дионисий заявил, что Финтий повинен в преступном заговоре, изобличен и приговорен к смерти. Финтий ответил, что, коли так решено, он просит отпустить его до вечера, чтобы кончить все дела свои и Дамоновы: он Дамону товарищ и друг, и притом старший, так что главные их заботы по хозяйству лежат на нем. Пусть его отпустят, а Дамон побудет заложником, Дионисий согласился. Послали за Дамоном, он, услышав, в чем дело, и с готовностью остался заложником, пока не вернется Финтий. Дионисий изумился; а те, кому первому в голову пришло такое испытание, потешались над Дамоном, не сомневаясь, что он брошен на верную смерть. Но не успело закатиться солнце, как Финтий воротился, чтобы идти на казнь. Все были поражены: а Дионисий принял обоих в объятия, расцеловал и отпустил с миром.
Однажды в пути гостеприимец пригласил к себе на угощение Филиппа Второго Македонского (правил в 359 – 336 гг. до н. э.), а тот привел с собой много друзей. Хозяин испугался, что у него не хватит на всех еды. Увидя это, Филипп посоветовал друзьям оставить в животе место для пирогов. Друзья, поверив ему, в ожидание пирогов ели не жадно, так что еды хватило на всех.
Антигон
Одноглазый, царь Македонии, как-то решил казнить своего придворного Митридата и
сказал об этом сыну Деметрию, взяв с него клятву молчать. Деметрий взял
Митридата с собой, привел на берег моря и там, гуляя, начертил на песке острием
копья: «Спасайся, Митридат». Тот понял, бежал и стал царем Понтийского царства
под именем Митридат Первый. (около
Когда Первая
пуническая война (264 – 241 гг. до н. э.) затянулась и римляне и карфагеняне
стали нуждаться в деньгах, то первые, истощенные военными расходами, не стали
больше снаряжать флотов, но, набирая пешее войско, они каждый год посылали в
Ливию и Сицилию, карфагеняне же отправили посольство к Птолемею Второму, царю Египта,
желая занять у него две тысячи талантов. У Птолемея же была дружба и с
римлянами и с карфагенянами, поэтому он попытался примирить их друг с другом.
Потерпев неудачу, он сказал, что следует помогать друзьям против врагов, но не
против друзей. (До
Мудрец Бион
(ум. в
Галлы.
У лингонов изображение двух соединенных правых рук служило символом гостеприимства и дружбы. Его дарили друзьям или тем с кем хотели подружиться.
Римляне.
У древних римлян дружба между лицами была таким же общественно-важным делом, как союз между государствами. Отсюда, прекращая с кем-либо дружбу, писали по этому случаю официальный акт расторжения дружбы.
По римским понятиям: «Лучше в дом не пустить, чем выгнать из дома гостя».
Азиний
Поллион был долгое время другом Марка Антония. Но после мирного договора в
Брундизии (
Император Клавдий (правил в 41 – 54 гг. н. э.) однажды заподозрил, что один из его гостей во время пира украл золотой сосуд – на следующий день перед этим гостем была поставлена глиняная чаша.
Доверие,
оказываемое вероломному, дает ему возможность вредить.(Сенека) (жил в
О мести.
Люди храбрые должны мстить врагам при жизни, и лишь те, которые не надеются на себя, показывают свою храбрость на телах убитых (Лисий).
При царе Тудхалии III (рубеж XV – XIV веков до н.э.) горцы народа касков из племен горы Тарикарима и области города Цихаррийа взяли штурмом и разрушили столицу Хеттской империи – город Хаттусу. Опустошение было столь основательным, что в Хаттусе уцелело лишь одно здание – гробница некого вельможи. Более того, наглея, каски этих областей продолжали тревожить набегами окрестности восстановленной столицы империи. И доигрались. Спустя почти 70 лет после разгрома Хаттусы правитель Хеттской империи Мурсили II, внук Тудхилии III, вспомнил о нанесенной его деду обиде, и отправился походом на касков горы Тарикарима и города Цихаррийа с главными силами государства.
Хеттские войска под руководством Мурсили огнем и мечом прошли гору Тарикарима и землю города Цихаррийа и сделали их необитаемыми. Погибшие при Тудхалии III жители столицы были отмщены. Также был решен окончательно и бесповоротно вопрос с набегами на окрестности столицы.
Гермотим из города Педас мальчиком был взят в плен врагами и выставлен на продажу в рабство. Купил его хиосец Панионий, который зарабатывал себе на жизнь постыднейшим ремеслом: он покупал красивых мальчиков, оскоплял их, приводил в Сарды или Эфес и там перепродавал за большие деньги. У персов евнухи ценятся дороже, чем не оскопленные люди, из-за их полной надежности во всех делах. Между прочим Панионий оскопил и Гермотима. Проданный в Сардах Гермотим вместе с прочими дарами прибыл к царю персов Ксерксу и спустя некоторое время достиг у царя наивысшего почета среди всех евнухов.
Когда Ксеркс
с персидским войском выступил в поход на Элладу (
Во время правления Синорикса и Сината в Галатии (Малая Азия), жена последнего Кама, уважаемая за благородство и красоту, была жрицей Артемиды, богини пользовавшейся большим почетом у галатов. Синорикс влюбился в Каму, но, видя, что при жизни мужа, никакие уговоры на нее не действуют, тайно умертвил Сината. А спустя некоторое время начал домогаться брака с Камой. Долго она отвергала его предложение и, наконец, убедившись, что он не отстанет, согласилась на брак. Было принято решение принести обет супружества в храме Артемиды, жрицей которого являлась Кама. Когда наступил день бракосочетания, и галатяне собрались в храме и у храма, Кама встретилась с Синориксом и повела жениха к жертвеннику Артемиды. Здесь, совершив возлияние, она половину напитка выпила сама, а другую отдала допить Синориксу, который с удовольствием это сделал. Напиток же представлял собой сладкое вино, в которое Кама домешала яд. Поэтому когда Синорикс выпил свою долю, Кама пала перед изображением богини на колени и громко сказала: «Благодарю тебя, достойно чтимая Артемида за то, что ты позволила мне, в твоем храме, отомстить за смерть моего мужа!». Сказав эти слова, Кама упала и умерла. А вскоре скончался в предсмертных конвульсиях и ее жених (3 в. до н.э.).
Тиран Сиракуз Дионисий Младший (правил в 367 – 356 гг. до н.э.), узнав, что его зять Дион собирает войско и хочет начать с ним войну, решил отомстить Диону. Арету, жену Диона, он отдал замуж за другого. А сына Диона приказал воспитывать так, чтобы приучить его к гнусным страстям. К не возмужавшему подростку начали приводить распутных женщин, утомлять его вином и пиршествами, ни на минуту не оставляя его трезвым. И настолько втянули подростка в такую жизнь, что когда его отец победил и попытался исправить положение, и изменить образ жизни сына, тот предпочел покончить жизнь самоубийством, выбросившись с верхней части дома.
Фабий Фабрициан, родственник Фабия Максима, после разгрома Туксия, города самнитов, вернулся домой и был предательски убит женой и ее любовником Петронием Валентином. Дочь Фабия Фабрициана, чтобы не подвергать опасности еще и брата, который был ребенком, тайком отправила его на воспитание в другое место. Когда юноша достиг зрелости, то отомстил за отца, убив мать и ее совратителя. Сенат оправдал его (между 217 – 205 гг. до н.э.).
Во время вторжения Ганнибала в Кампанию один из ее жителей Луций Тимбр отправил сына Рустия вместе с имуществом к своему родственнику Валерию Гестию, в «безопасное место». Ганнибал разгромил римские отряды в Кампании. Когда Гестий об этом узнал, жадность взяла в нем верх, и он убил мальчика, а имущество присвоил. Труп же мальчика был вынесен из селения и брошен в поле. Чисто случайно на него наткнулся Тимбр, ехавший к Гестию. Узнав сына, Тимбр послал за Гестием, якобы намереваясь показать ему и передать на сохранения еще сокровища. Когда Гестий явился, Луций Тимбр ослепил его и распял на кресте (позорная по римским понятиям казнь, которой предавались лишь преступные или мятежные рабы) (между 217 – 205 гг. до н.э.).
Когда началась третья война Рима с Митридатом Понтийским, в городе Херонея в Греции стоял римский гарнизон. Начальник одной из когорт влюбился в местного юношу по имени Дамон Перипольт, превосходившего своих сверстником красотой тела и гордостью духа. И римлянин стал ухаживать за Дамоном, пытаясь соблазнить его просьбами и подарками. Причем было ясно, что в случае отказа римлянин не остановиться перед насилием, тем более что Херонея был бедным и слабым городом, и с его властями никто не считался. И вот Дамон, страшась насилия и взбешенный уже самими домогательствами, замыслил убить этого человека и вовлек в заговор несколько сверстников – немногих, чтобы сохранить дело в тайне; всего их набралось человек шестнадцать. Ночью они вымазали себе лица сажей, напились вина и на рассвете напали на римлянина, когда тот совершал на площади жертвоприношение. Умертвив его и нескольких человек из стоявших вокруг, они скрылись из города. Среди общего замешательства собрался городской совет Херонеи и осудил заговорщиков на смерть, что должно было искупить вину города перед римлянами. Когда после этого городские власти по обычаю собрались вечером за общим ужином, товарищи Дамона ворвались в здание Совета и перебили их, а затем снова бежали.
Как раз в эти
дни через Херонею проходил с армией Луций Лициний Лукулл, двигаясь в Азию,
против Митридата. Прервав свой поход, он по свежим следам расследовал дело и
выяснил, что граждане не только ни в чем не виноваты, но, скорее сами оказались
в числе потерпевших. Затем он выступил в путь и увел с собой зимовавших в
городе римских солдат (
Религия. Суеверия.
Атеисты.
Африка (Египет и соседи).
Египтяне верили, что если в основание дома, при его постройке, положить железные предметы, то это принесет дому благополучие.
По верованиям древних египтян свинья была нечистым животным. И если кто-нибудь, проходя мимо, касался свиньи, то сразу же шел к Нилу и в одежде, которая была на нем, погружался в воду. Свинопасов, единственных из всех египтян, не пускали в храмы. Свинину разрешалось есть только в день полнолуния. Во все остальные дни запрещалось.
Если в доме египтянина умирала кошка, то все обитатели дома сбривали себе брови. Если же умирала собака, то стригли волосы на теле и голове.
В древнем Египте убийство кошки, ястреба или ибиса наказывалось смертной казнью.
В Александрии богу Гору египтяне приносили в жертву кошку, а богине Фетиде – таракана.
Построенные при Аменхотепе III, царе Египта (15 в. до н.э.), храмы в Луксоре имели стены обитые листовым золотом, и пол, выстланный серебром.
Ливийцы не ели бараньего мяса.
Ливийцы – насамоны ловили саранчу, сушили ее на солнце, размалывали и, смешав с молоком, съедали.
Для гадания насамоны приходили на могилы предков и, помолившись богам, ложились спать на могиле. И всякому сновидению гадающий верил.
У ливийцев – авсеев на ежегодном празднике богини плодородия девушки, разделившись на две партии, сражались друг с другом палками и камнями. Девушек, которые умирали от ран, они называли лжедевушками. А ту, которая сражалась храбрее всех, украшали доспехами, и на колеснице возили вокруг озера.
У ливийцев – адирмахидов женщина, поймавшая вошь, должна была укусить ее в свою очередь, а затем только выбрасывать или давить.
Месопотамия.
По верованиям шумеров (4 тыс. до н.э.), имя первого человека на земле – Адапа. Он жил в городе Эреду (самый древний город шумеров).
Они же считали, что избранник Бога Солнца даже в преисподней не делается настоящим мертвецом.
Шумеры считали, что боги создали людей, чтобы самим не работать. Люди должны были обеспечивать жизнь богам.
С презрением к предсказателям и предзнаменованиям относился основатель Аккадской империи Шарумкен (Саргон) (23 в. до н.э.).
Его внук Нарам-Суэн заявлял: «разве лев когда-нибудь устраивал экстиспиции (вид гадания)? Разве волк спрашивал когда-либо совета у толковательницы снов? Подобно разбойнику я буду поступать по собственной воле!».
В Вавилоне (18 в. до н.э.) казнили за ложное обвинение в чародействе. Если же обвинение подтверждалось: обвиняемого бросали в реку, и если он выплывал, то считался невиновным, а если тонул, то считался виновным, - то обвинитель получал дом и имущество обвиненного.
Царь Сен-аххе-эриб Ассирийский (правил в 705-681 гг. до н.э.) разделял предсказателей на группы при гадании, чтобы исключить сговор между ними.
Арии (иранская
ветвь).
Война между
лидийцами и мидянами шла с переменным успехом, когда на шестой год произошло
сражение. И случилось так, что, когда завязалась битва, день внезапно стал
ночью. Произошло затмение солнца. А лидийцы и мидяне, как только увидали, что
вместо дня сделалась ночь, сразу же прекратили битву и – как те, так и другие –
весьма поспешно заключили мир. (
Персы поклонялись огню и воде. Поэтому тех, кто подует на огонь, положит на него мертвое тело и запятнает грязью, они предавали смерти. А также они никогда не мылись и не купались в речках; не бросали в реки покойников и ничего другого, что у них считалось нечистым.
Человеческие жертвы богам у персов закапывались живыми.
Так Аместрида, жена персидского царя Ксеркса принесла за себя жертву подземным богам, закопав живыми двенадцать знатных юношей.
Индия.
Индусы верили, что если в основание дома, при его постройке, положить железные предметы, то это принесет дому благополучие.
У индийского племени падеев жертвы богам приносил самый умный из присутствующих. Богов можно было просить только о справедливости и ни о чем другом.
Крым.
Потерпевших кораблекрушение мореходов, тавры приносили в жертву богине Деве: тело сбрасывали в море, а голову прибивали к столбу. Захваченным в плен на войне, головы отрубали и выставляли на шестах на крышах домов.
Кавказ
и хурриты.
По сообщениям хеттского царя Хаттусили I (17 в. до н.э.), хурритские храмы имели задние стены из золота и серебра, а также серебряные и золотые двери.
В племени албанцев обязанности жреца исполнял самый уважаемый после царя человек: он стоял во главе густонаселенной священной области, а также распоряжался рабами храма, многие из которых изрекали пророчества. Того из них, кто, став одержимым божеством, в уединении скитался по лесам, жрец приказывал схватить и, связав священной цепью, пышно содержать весь год. Затем приготовленного в жертву богине Луны умащали благовониями и вместе с другим жертвами подвергали закланию. Жертвоприношение производилось следующим образом. Кто-то из толпы, хорошо знакомый с этим делом, выступал со священным копьем в руке, которым по обычаю можно совершать человеческое жертвоприношение, и вонзал его сквозь бок в сердце жертвы. Когда жертва валилась наземь, они получали известные предзнаменования по способу ее падения и объявляли всем. Затем приносили тело в известное место, и все топтали его ногами, совершая обряд очищения.
Малая Азия.
Хетты, египтяне, греки и индусы верили, что если в основание дома, при его постройке, положить железные предметы, то это принесет дому благополучие.
Для хеттов боги были хозяевами, которым человек должен служить так же, как хороший слуга служит своему господину. Боги же соответствующим образом заботятся о своих слугах – людях.
Хетты были весьма суеверны и без специального ритуала, магии или колдовства не предпринимали ни одного серьезного дела.
Они верили, что если убить змею и произнести при этом имя конкретного человека, то можно тем самым повредить здоровью названного человека, а то и умертвить его. Поэтому хеттские законы за подобное деяние наказывали очень строго, вплоть до смертной казни.
Недобрым колдовством они считали посев семян на уже засеянном поле, и виновного предавали смерти.
Верили, что зло можно отпугнуть от дома, если в основание дома зарыть фигуру свирепого животного или собаки: последняя охраняла дом от злых сил.
Иногда в жертву богам приносили человека.
По хеттским понятиям грехи отца переходили на сына.
Если во время еды у хеттов в посуде с едой или питьем находили волос, то слугу, что подавал блюда, подвергали специальному водному обряду. И если обряд показывал, что слуга виновен, то его считали злоумышленником и предавали смерти.
По хеттским законам пожелать смерть другому человеку значило совершить тяжкое преступление. Это каралось большим штрафом (в 1 мину серебра). Если же это делал раб, то его казнили.
Текст о войне хеттов с людоедами (самое древнее свидетельство о людоедах; 17-16 вв. до н.э.).
…Людей они не отличали от своего скота. Того человека, который у них умирал, они обычно съедали. А если они видели тучного человека, то они его убивали и ели.
Так случилось, что человек города Шуды и города Цу… пришли на помощь городу Укапуве. И человек города Шуды и Каниус из города Укапувы пошли навстречу их предводителю – сыну Лиля. Сына Лиля … привели в город и его воинов привели в город. Каниус взял кусок жареной свинины и положил ее перед сыном Лиля, сказав: « Если он попадет стрелой в цель, тогда он бог; а если он не попадет стрелой в цель, тогда он человек и мы с ним сразимся». Сын Лиля взял кусок свинины. И он его съел, и он дал поесть своим людям, и он дал пить людям своим…
…После сражения они их всех съели. Только один Цуппас бежал. И они сказали: « Мы взяли послов царя Хальпы, и мы их отпускаем обратно в Хальпу». А в городе Тинисипе они схватили мать Цуппаса, и они ее съели…
Война между
лидийцами и мидянами шла с переменным успехом, когда на шестой год произошло
сражение. И случилось так, что, когда завязалась битва, день внезапно стал
ночью. Произошло затмение солнца. А лидийцы и мидяне, как только увидали, что
вместо дня сделалась ночь, сразу же прекратили битву и – как те, так и другие –
весьма поспешно заключили мир. (
Эллины.
Древние говорили: «Счастье надо просить у бога, мудрость приобретать самим!».
Греки верили, что если в основание дома, при его постройке, положить железные предметы, то это принесет дому благополучие.
В Элладе лица, прибегавшие к алтарю богов с мольбой о защите, считались неприкосновенными.
Святотатцев в Дельфах сбрасывали с обрыва.
Богам Гераклу и Асклепию греки приносили в жертву поросят; Богине Кибеле – барана. Лошадь – приятная жертва Богу Посейдону, коза – Богине Артемиде. А Богу Кроносу приносили в жертву человека.
На о. Левкада (Эллада), на ежегодном празднике жертвоприношения Богу Апполону со сторожевого поста на скале сбрасывали одного из преступников для отвращения гнева богов. К жертве привязывали всякого рода перья и птиц, чтобы парением облегчить падение, а внизу множество людей в рыбацких лодках подхватывали жертву. Когда преступник приходил в себя (если оставался жив), его выдворяли из страны.
Жители Лемноса чтили жаворонка, так как последний отыскивает и уничтожает саранчу.
Жители Фессалии почитали аистов, потому что, когда появлялось множество змей, аисты их уничтожали. Поэтому в Фессалии был закон, изгоняющий из страны любого, кто посмеет убить аиста.
Женщины Кирены по религиозным соображениям никогда не ели коровьего мяса, а женщины из Барки – коровьего и свиного.
У афинян каждый четвертый и двадцать четвертый дни месяца считались несчастливыми.
Они же верили, что если купить лист маслины, написать на нем слово «Афина» и привязать этот лист ниткой к голове, то пройдет головная боль.
Встретить помешанного или припадочного по понятиям афинян было к несчастью. Чтобы его отвратить, надо было плюнуть себе за пазуху.
Малоазийские греки верили, что при нарушении супружеской верности мыши производят страшное опустошение в доме.
Чихание считалось у греков добрым предзнаменованием. Присутствующие обычно говорили чихнувшему: «Помоги, Зевс!».
У греков убийцы обычно отрубали конечности своей жертвы и вытирали окровавленное оружие о волосы убитого. Считалось, что этот обряд отвращает от преступника наказание и избавляет его от вины.
Бесстрашный в
бою Мессенский царь Аристодем после очередного поражения в битве со спартанцами
получил дурные предзнаменования и пал духом, испугавшись жрецов. Так как собаки
выли по волчьи, а вокруг домашнего алтаря выросла трава, Аристодем решил, что
это знак богов и покончил с собой, хотя сил для войны у мессенцев было еще
достаточно. (
Видя, как кто-то собирает для богов подаяние, спартанец сказал, что ему нет дела до таких богов, которые беднее его самого.
Анаксагор из Клазомен (жил около 500-428 гг. до н.э.) утверждал, что солнце состоит из раскаленной массы. За это его едва не казнили в Афинах. Не хватило всего несколько голосов.
Демокрит (жил около 470-370 гг. до н.э.) говорил: «По уговору холод, по уговору тепло, по существу же лишь атомы и пустота».
Во время
Пелопоннесской войны, во время сицилийского похода афинян, когда стало ясно,
что поход провалился и надо спасть войска, выведя из лагеря, что располагался
под вражеским городом Сиракузы (к последним спешила большая союзная армия на
помощь), военный совет афинских военачальников решил покинуть Сицилию. Поэтому
военачальники отдали приказ всей эскадре приготовиться, пехоте сесть на
корабли, чтобы как можно незаметнее отплыть по данному сигналу (в гавани
Сиракуз стоял многочисленный флот врага, готовый атаковать афинян на море).
Однако, когда все было уже готово к отплытию, произошло лунное затмение (27
августа
Диоген (жил в 414-323 гг. до н.э.) говорил, что счастье и процветание негодяев опровергают всякую силу и могущество богов.
Афиняне просили Диогена принять посвящение в мистерии, уверяя, что посвященные ведут в Аиде лучшую жизнь. «Смешно, - сказал Диоген, - если Агесилай и Эпаминонд будут томиться в грязи, а всякие ничтожные люди из тех, кто посвящен, - обитать на островах блаженных!».
Дионисий Старший (правил в 405-367 гг. до н.э.), тиран Сиракузский, ограбив святилище богини Прозерпины в Локрах, приплыл в Сиракузы; и так как он держал курс при самом благоприятном ветре, то сказал смеясь: «Видите, друзья, какое хорошее плавание посылают боги святотатцам». Этот остроумный человек, ясно и твердо усвоив себе такое мнение, упорствовал в нем и далее. Приплыв с флотом к Пелопоннесу и придя в святилище Зевса Олимпийского, он взял у него золотой плащ большого веса – так украсил Зевса из карфагенской добычи тиран Гиерон, - и при этом Дионисий так же насмехался, говоря, что летом золотой плащ тяжел, зимой холоден, и надел ему шерстяной паллиум, так как это, сказал он, пригодно для всех времен года. Он же велел отрезать золотую бороду у бога Асклепия в Эпидавре, так как не подобает быть бородатому сыну, когда во всех храмах отец (то есть бог Апполон) безбород. Он же велел вынести из всех святилищ серебряные столы, на которых было написано по древнему греческому обычаю: «Достояние добрых богов»; при этом он сказал, что хочет воспользоваться их добротой. Он же без колебаний забрал золотые статуэтки Победы, чаши и венки, которые сжимали протянутые руки статуй богов, сказав, что все это он взял, а не украл; ведь это глупость – молить у богов блага, когда же они сами протягивают и дают – не брать.
Последователи Дикеарха Мессенского (жил в 347-287 гг. до н.э.) говорили, что души не существует.
Когда Диагор Безбожник прибыл в Самофракию и какой-то друг сказал ему: «Вот ты полагаешь, что боги пренебрегают делами человеческими, а разве ты не видишь на этих картинах, как много людей избегли ярости бури и вернулись в гавань невредимыми благодаря обетам?», он отвечал: «Это верно, ведь никогда не рисуют тех, кто потерпел кораблекрушение и погиб в море».
Как-то Диагор плыл на корабле, а пассажиры, испуганные и трепещущие из-за страшной бури, говорили ему, что это приключилось с ними по справедливости, так как они пустили его на свой корабль, он указал им на том же пути много других страждущих и спросил, неужели же они думают, что все эти корабли тоже везут Диагора.
Балканский полуостров.
Фракийцы ели собак.
По мнению гетов (одно из фракийских племен) они не умирали, но отходили к богу Замолксису. Поэтому каждые пять лет геты посылали к Замолксису вестника, выбранного по жребию, с поручением передать богу все, в чем они нуждаются в данное время. Посылали же следующим образом. Выстроившись в ряд, одни держали наготове три метательных копья, другие же хватали вестника к Замолксису за руки и за ноги, и затем подбрасывали в воздух, так что он падал на копья. Если он умирал, пронзенный копьями, то это считалось знаком божьей милости, если же нет, то обвиняли самого вестника. Его объявляли злодеем, а к богу отправляли затем другого человека.
Когда сверкала молния или гремел гром, геты пускали в небо тучи стрел, пытаясь образумить разъяренного бога.
Они же воздерживались употреблять в пищу животных.
Германцы.
Германцы Ариовиста (I в. до н.э.) презирали смерть в надежде на воскрешение.
Галлы.
Кельты, живущие в Нарбонской Галлии, посвящали божествам прудов золото и серебро, бросая его в воду.
Самым тяжелым наказанием у галлов считалось отлучение от жертвоприношения. Кто, таким образом был отлучен, тот считался безбожником и преступником, все его сторонились, избегали встреч и разговоров с ним, чтобы не нажить беды точно от заразного; они были лишены права суда и права занимать какую-нибудь должность.
У них же, люди, пораженные тяжелыми болезнями, а также подверженные опасностям, обычно приносили богам человеческие жертвы. Жертвоприношениями заведовали друиды. Считалось, что богов можно умилостивить не иначе, как принесением в жертву за человеческую жизнь также человеческой жизни. Существовали даже общественные жертвоприношения подобного рода. Некоторые племена употребляли для этой цели огромные чучела, сделанные из прутьев, члены которых они наполняли живыми людьми. Чучела поджигали снизу, и люди сгорали в пламени. Обычно приносили в жертву богам попавшихся на воровстве, грабеже или другом тяжелом преступлении; а когда таких людей не хватало, то приносили в жертву даже невиновных.
После битвы богу войны обычно приносили в жертву все живое, захваченное у врагов. Остальную же добычу сносили в одно место. Кто же осмеливался утаить часть добычи или унести из общей кучи того ждала мучительная смерть.
Племена
Италии.
В Италии, недалеко от города Арикии, находилось святилище Артемиды Арикийской. Ее жрецом выбирали только беглого раба, своей рукой убившего прежнего жреца. Поэтому жрец всегда был опоясан мечом, ожидая нападения и готовый защищаться.
Римляне.
Римляне говорили: «Оскорбление богов – забота самих богов».
У римлян было принято, вознося молитву к богам, поворачиваться на месте.
Римские суеверия:
- считали, что от молнии и грома можно защититься либо лавровым венком, либо тюленьей шкурой;
- верили в сновидения, имели целую науку толкования снов;
- считали, что если утром наденешь башмак не на ту ногу, то это дурной знак;
- верили, что если в день отъезда в далекое путешествие выпадала роса, то путешествие будет удачным и приятным;
- увидеть пчелиный рой – дурной знак.
Римляне, подверженные падучей, сосали теплую кровь у преступников, издыхающих во время казни. Считалось, что это исцеляет от болезни.
Толстая шея, по поверьям римлян, являлась признаком наглости и высокомерия.
В Риме были учреждены шесть жриц-весталок. Весталками становились девочки в 6 – 10 лет и оставались таковыми тридцать лет. В течение всего срока жречества они должны были сохранять девственность. По истечении срока им разрешалось заводить семью.
Весталки имели право распоряжаться своим имуществом без каких-либо попечителей со стороны мужских родственников. Выходили они в сопровождении ликторов (как консулы), и если по пути случайно встречали осужденного на казнь, приговор в исполнение не приводился; весталке только следовало поклясться, что встреча была невольной, неумышленной и ненарочитой. Всякий, кто вступал под носилки, на которых покоилась весталка, должен был умереть.
Жриц – весталок, изменивших клятве целомудрия, римляне зарывали в землю живьем.
Римский
полководец П. Клавдий во время Первой пунической войны занялся гаданием; но,
когда, куры, выпущенные из клетки не клевали (неблагоприятный признак), он,
издеваясь над богами, велел в насмешку утопить их в воде, чтобы они пили, если
не желают есть. (
Однажды блюститель храма Геракла в Риме, не зная, по-видимому, чем себя развлечь, надумал сыграть с богом в кости, оговорившись, что если он выиграет, бог ниспошлет ему милость, о которой он попросит, а если проиграет, то выставит богу щедрое угощение и приведет красивую женщину. На таких условиях он бросил кости за бога, потом за себя и проиграл. Желая сдержать слово и честно выполнить уговор, он приготовил богу обед и, наняв Ларентию, миловидную и еще не предавшуюся блуду открыто, сначала потчевал ее, постлав ложе в храме, а после обеда замкнул ее там, словно бог действительно намеревался ею овладеть. Утром Ларентия вышла из храма на форум, и встретив Тарутия, человека преклонного возраста, богатого, бездетного и холостого, поцеловала его и объявила, что бог Геракл, с которым она, якобы, провела эту ночь, велел ей поцеловать первого встречного и сделать его своим возлюбленным. Тарутий согласился сделать Ларентию своей возлюбленной, привязался к ней и, умирая, оставил ее наследницей большого и богатого имущества.
Гай Цезарь
незадолго до меня рассуждал в этом собрании о жизни и смерти, надо думать,
считая вымыслом то, что рассказывают о подземном царстве, - будто дурные люди
пребывают там далеко от честных, в местах мрачных, диких, ужасных, вызывающих
страх (из речи Катона в сенате;
Не обеты и не
бабьи молитвы обеспечивают нам помощь богов, бдительность, деятельность,
разумные решения – вот что приносит успех во всем; пребывая в беспечности и
праздности, умолять богов бесполезно: они разгневаны и враждебны (из речи
Катона в сенате;
Как-то
римскому оратору Цицерону (ум. в
В другой раз Цицерон писал: «Верующие говорят, что могущество богов так велико, что если даже смерть и избавит кого-нибудь от наказания за преступление, то это наказание постигнет его детей. О, удивительная справедливость богов! Неужели какое-нибудь государство потерпит законодателя, предложившего закон, по которому карали бы сына или внука, если виноваты отец или дед?».
Мысли о жизни и
смерти.
Месопотамия.
Меньше всего значение смерти придавали в Месопотамии в 3 – 4 тыс. до н. э. Почему? До конца неясно.
Эллины.
Для того, что бы жить, как следует надо иметь или разум, или петлю (Диоген).
Самое горестное в жизни – это старость в нищете (Диоген).
Но худшее - не смерть; ужасней смерти жить год за годом с жаждой умереть (Древние греки).
Девяносто девять человек живут для того, чтобы сотый понял, что жизнь бессмысленна (Древние греки).
Смерть есть зло: самими это установлено богами:
Умирали бы и боги, если б благом смерть была (Сафо).
Бесполезно и вовсе не нужно о тех, кто умер, рыдать (Стесихор).
Сожаления заслуживают не те, кто караются смертью справедливо, а те которые несправедливо (Лисий).
Философ Бион презирал людей за то, что они сжигают мертвых, словно те ничего не чувствуют, а взывают к умершим, словно те все чувствуют.
Бион говорил, что дорога в Аид легка, потому что на нее вступают с закрытыми глазами.
И храбрецы пытаются бежать, когда Аид к их жизни подступает (Древние греки).
Кто-то сокрушался, что умирает на чужбине. Философ Анаксагор сказал ему: «Спуск в Аид отовсюду одинаков».
Только эта жизнь имеет цену (Древние греки).
Когда у Фалеса спросили: "Что вполне общее всем?" - он отвечал: "Надежда", - она остается даже у тех, у кого нет ничего другого. Лучше смерть, чем позорная жизнь (Эпиктет). Пиррон говорил, что между жизнью и смертью нет разницы. Когда его спросили, почему же тогда он не умирает, он ответил: "Потому что жизнь и смерть - одно и то же".
Малодушным и неразумным людям свойственно, боясь смерти, тяготиться жизнью (Плутарх).
Римляне.
В горе и несчастиях смерть – отдохновение от бедствий, а не мука; она избавляет человека от всяческих зол: по ту сторону ни для печали, ни для радости места нет (из речи Г. Ю. Цезаря в сенате).
Несчастна душа, исполненная забот о будущем (Сенека).
Погребальные
обряды и обычаи.
В 5 –6 тыс. до н. э., в эпоху неолита, когда хоронили покойника, как правило, клали ему в могилу посуду, одежду, украшения, необходимые для деятельности инструменты.
Африка (Египет и соседи).
В Древнем Египте, особая каста людей, которую все призирали и боялись (точнее испытывали священный трепет, никто не хотел попасть к ним раньше времени), занималась тем, что бальзамировала тела умерших в течение 70 дней, после чего покойных помещали в специальные склепы или закапывали. При этом тела красивых, молодых или знатных женщин отдавали бальзамировщикам не сразу после кончины, а только через три или четыре дня. Так поступали для того, чтобы бальзамировщики не совокуплялись с ними. Это правило ввели после того, как один из бальзамировщиков совокупился со свежим трупом женщины и был пойман по доносу своего товарища.
По обычаю египтян, если в доме умирал мужчина, то все женское население дома обмазывало себе голову и лицо грязью. Затем оставив покойника в доме, женщины должны были оббежать город, высоко подпоясанные, с обнаженной грудью, и с причитаниями бить себя в грудь. При этом к ним присоединялась вся женская родня, живущая в городе.
Если же кого-то утаскивал крокодил или он тонул в реке, то жители того селения, где труп прибило к городу, обязаны были набальзамировать утопленника, обрядить его как можно богаче и предать погребению в освященной роще. И погребать его могли только жрецы Нила, так как считалось, что утопленник более высшее, чем человек, существо.
У эфиопов-рыбоедов мертвых бросали в озеро на съедение рыбам.
Ливийские племена панебы, когда у них умирал царь, отрубали ему голову, тело погребали в землю, а голову, позолотив, выставляли в святилище.
У ливийского племени насамонов, когда человек умирал, следили, чтобы он умер в сидячем положении. В таком же положении его и хоронили.
Сирия – Палестина –
Аравия.
Нобатеи погребали своих покойников, в том числе и царей у навозных куч.
Месопотамия.
4,5 тысяч лет назад жители Шумера, погребали своих царей в обширных подземных склепах, часто хоронили с ними людей из царской свиты, чтобы последние могли служить царю и в «загробной жизни».
По обычаям шумеров при похоронах близких родственников женщины царапали себе лицо, рот, уши и половые органы.
Хоронить свои покойников на кладбищах христиане переняли у жителей Шумера.
Арии (иранская
ветвь).
Каспии умерщвляли голодной смертью людей, которым исполнялось 70 лет и выбрасывали их трупы в пустынные места; затем они наблюдали издали: если видели, что птицы стаскивают трупы с носилок, то считали покойника блаженными, если же дикие звери и собаки – то менее блаженными, если трупы никто не утащит, то считали их несчастными.
Персы сажали на кол умерших, бальзамировали содой, потом стягивали ремнями и хоронили.
Царей хоронили в специально выстроенных гробницах, над героями насыпали курганы.
Родственные персам племена гирканцев отдавали своих умерших на съедение собакам.
У бактрийцев людей, изнуренных старостью и болезнями бросали живьем собакам, нарочно содержащихся для этого.
Парфяне сжигали своих мертвых.
Индия.
У индийского племени падеев, если кто-нибудь заболевал, то его ждала смерть. Если заболевал мужчина, то собирались мужчины, убивали больного и поедали его труп. Больную женщину поедали женщины. Что касается стариков, то их торжественно закалывали в жертву божеству и также съедали. Впрочем, до преклонного возраста у них доживало немного людей, так как в основном они съедались раньше из-за болезней.
Обычаи разных индийских племен:
- некоторые отдавали своих умерших коршунам;
- инды погребали с умершим его любимую жену;
- каллатии ели тела покойных родителей.
Кочевники
степей Евразии.
У массагетов людей преклонного возраста разрубали на куски, перемешивали их мясо с бараниной и поедали. Людей же, умерших от болезней, они считали нечестивцами и выбрасывали на съедение зверям.
Скифы вместе с царями погребали виночерпиев, поваров и наложниц. Они убивали своих отцов, если те перешагивали 60-летний рубеж.
Северное Причерноморье.
Тавры вместе с царями погребали их самых преданных друзей. А царь в случае смерти друга отрезал или часть, или все ухо, в зависимости от заслуг умершего.
Синды бросали на могилу столько рыб, сколько врагов убил погребенный.
У исседонов, когда умирал чей-нибудь отец, все родственники пригоняли скот, закалывали его и мясо разрубывали на куски. Затем разрезали на куски и тело покойного. Потом все мясо смешивали и устраивали пиршество. С черепа покойника снимали кожу, вычищали его изнутри, покрывали позолотой и хранили, как священный кумир. Этому кумиру ежегодно приносили обильные жертвы.
Кавказ.
Колхи умерших вешали на деревьях.
Албанцы вместе с покойниками погребали и все их имущество.
Дербики, мужчин старше 70 лет убивали, а тела поедали ближайшие родственники; старух же душили, а затем хоронили. Мужчин, умерших до 70 лет, они не поедали, а только хоронили.
Малая Азия.
Хетты сжигали своих покойников, помещая урны с прахом в естественных расщелинах и гротах, или под полом собственных домов.
Личное имущество сжигалось с трупом покойного. (2 тыс. до н.)
Фригийцы умерших жрецов не погребали, ставили прямо на каменных возвышениях высотой в пять метров. (1 тыс. до н. э.)
Эллины.
У греков при похоронах тело умершего несли на носилках. За носилками шли те, кто хотел проводить покойного в последний путь, в венках и чистых, светлых одеждах. Женщины при этом плакали. Царапали себе лица и рвали на себе одежды, мужчины выражали похвалы умершему. Тело несли за город, к заранее приготовленному костру и здесь сжигали. Прах собирали в урну и предавали земле. В знак почтения к покойнику женщины отрезали пряди своих волос и клали их на могилу. Очень часто в могилу с покойником клали разные предметы, а в жертву над могилой приносили вола. Умершему под язык клали обол, для платы подземному перевозчику Харону, чтобы он переправил через Стикс (реку забвения). Запрещалось переступать через могилу.
Траур продолжался тридцать дней и женщинам полагалось воздержатся от украшений и косметики.
Грекам не был свойственен обычай доставлять останки умерших на Родину. Важным считалось лишь, чтобы тело не досталось врагам, и было бы предано захоронению.
Если у греков на поле боя погибал прославленный или уважаемый полководец, то первое, что делали воины после битвы – это нагромождали вокруг тела павшего груды вражеского оружия, остригали гривы лошадям и стриглись сами. Ночь проводили без костров, в безмолвии и унынии, а утром погребали согласно общепринятым обрядам.
В Афинах, по законам Солона (6 в. до н.э.) запрещалось приносить вола над могилой покойного, запрещались причитания и плач при похоронах.
В Афинах правую руку самоубийц хоронили отдельно от тела.
Если в Спарте умирал царь, то всадники сообщали об этом во все концы Лаконики, а женщины ходили вокруг города и били в котлы. Лишь только раздавались эти звуки, в каждом доме двое людей из свободных – мужчина и женщина – должны были облачиться в траур. Тех, кто не подчинялся этому приказу, ожидала суровая кара. При погребении царя присутствовали и периэки.
Если смерть настигала царя на поле брани, то в его доме устанавливали изображение покойного и на устланном цветами ложе выносили для погребения. После погребения царя на десять дней закрывали суд и рынок, а также не проводили собраний по выборам должностных лиц, но в эти дни все облекались в траур.
Спартанский законодатель Ликург (8 в. до н.э.) покончил с суевериями, которыми были окружены похороны, разрешив хоронить в черте города и вблизи святилищ, и постановил не считать ничего, связанного с похоронами, скверной. Срок траура он установил в 11 дней; на двенадцатый надо было принести жертву богине Деметре и положить предел скорби. Разрешалось хоронить покойника в самом городе и близ храмов. Надписывать на могильном камне имя умершего возбранялось; исключение Ликург сделал лишь для погибших на войне и жриц. Запрещалось класть что-либо в могилу покойного: тело следовало предавать земле обернутым в пурпурный плащ и увитым зеленью оливы. В Спарте не считалось преступным переступать через могилы. Не разрешалось хоронить в одной могиле павших воинов, если они принадлежали к разным сословиям. Для спартанских воинов разных сословий рыли отдельные, свои могилы.
Прочие греки хоронили всех павших в бою в одной могиле, независимо от происхождения.
На острове Делос не разрешалось ни погребать, ни сжигать покойников. Это делалось на соседнем острове Ортигия.
На острове Кеос все старики старше 60 лет обязаны были пить яд, чтобы не создавать проблемы с продовольствием для остального населения.
Кийцы после сожжения умерших собирали их кости, толкли их в ступе, затем, принеся их на судно и взяв с собой решето, плыли в открытое море и рассыпали прах по ветру, пока все не рассеивалось и не исчезало.
В Абдерах запрещалось хоронить на Родине человека, промотавшего отцовское имущество.
Балканский полуостров.
Во фракийском племени крестонеев был обычай хоронить с умершим мужем его любимую жену.
Фракийские пеоны, жившие в свайных поселках на озерах, бросали своих покойников в озера.
Германцы.
При устройстве похорон германцы не проявляли никакого тщеславия, они только заботились о том, чтобы при сожжении тел знаменитых мужей употреблялось дерево определенных пород, а именно: бук, дуб, сосна и можжевельник. Погребальный костер они не загромождали коврами и благовониями; на нем сжигалось только оружие покойного, а в некоторых случаях и конь. Могила покрывалась дерном. Каких-либо памятников над ней не ставилось.
Галлы.
У галлов, когда умирал знатный человек – глава семейства, то собирались родственники и обсуждали, отчего он умер. В случае, если его смерть вызывала подозрение, то пытали жен и рабов, и уличенных казнили после всевозможных пыток сожжением. Когда хоронили знатного человека, то все, что было мило покойнику при жизни: животных, рабов, клиентов – все бросали в огонь.
Римляне.
Римляне натирали тело умершего бальзамами, себя умащивали благовониями, в знак траура ставили перед умершим соль и чечевицу. В похоронном шествии плача шли толпой за покойником, сжигали его, собирали прах в урну и закапывали ее в землю. При похоронах в честь покойного держали надгробные речи, устраивали воинские игры, гладиаторские бои, и часто, над могилой умершего предавали смерти пленников и непокорных рабов.
Траур соблюдали в зависимости от возраста умершего. Детей до трех лет оплакивать вовсе не полагалось, в возрасте от трех до десяти лет оплакивали столько месяцев, сколько лет было умершему ребенку. Остальных оплакивали десять месяцев. По истечении этого срока траур прекращался, и вдовы снова могли выходить замуж.
Был у римлян обычай: причислять к сонму богов тех императоров, что умерли, оставив после себя детей-преемников; такие почести назывались у них апофеозом. Во всем городе наступал тогда торжественный, проникнутый, впрочем, своеобразной печалью праздник. Тело покойного предавалось земле с пышностью, но в общем так же, как хоронили всех людей; а потом лепилось из воска изображение покойного, совершенно с ним схожее, и выставлялось при входе во дворец на огромном и высоко поднятом ложе из слоновой кости, устланном покрывалами с золотым шитьем. Восковая фигура лежала на виду у всех, бледная, как больной. А по обеим сторонам ложа большую часть дня сидели: слева - весь сенат в черном, а справа — все те женщины, которые пользовались особым уважением благодаря заслугам их мужей и отцов. На них не было золотых украшений и ожерелий; одетые в простые белые одежды, они имели вид скорбящих. Это длилось семь дней; приходили врачи, каждый раз приближаясь к ложу, будто бы осматривая больного, и каждый раз говорили, что ему все хуже. А когда становилось ясно, что он уже умер, благороднейшие из всаднического сословия и лучшие молодые люди из сената поднимали ложе, несли его по Священной дороге и выставляли на старом форуме - там, где обычно слагали с себя полномочия римские должностные лица. По обеим сторонам ложа устроены были помосты, располагающиеся уступами, — нечто вроде лестниц. И вот по одну сторону становился хор детей из самых благородных патрицианских семейств, а напротив них — хор из тех женщин, чье достоинство признавалось всеми; оба хора пели посвященные умершему гимны и пеаны, звучание которых было скорбно и величаво. После этого, взяв ложе на плечи, его несли за пределы города, на поле, называемое Марсовым. Там, в самом широком месте, уже стояло своеобразное строение: четырехугольное, с равными сторонами, состоящее исключительно из скрепленных между собою огромных бревен — что-то вроде дома. Внутри оно все было заполнено хворостом, а снаружи украшалось расшитыми золотом коврами, статуями из слоновой кости и разнообразными картинами. На первом, нижнем строении стояло второе, такой же формы и с такими же украшениями, только меньше первого; воротца и дверцы, сделанные в нем, были распахнуты. Дальше шли третье и четвертое, каждое меньше расположенного под ним, и все это заканчивалось последним, которое меньше всех других. Эту постройку, пожалуй, можно сравнить с маяком, который сооружен у гавани, чтобы по ночам своими огнями вести корабли в безопасное для них пристанище; «фаросами» называли в городе такие маяки. Поднеся сюда ложе, его ставили во второе снизу строение; сюда же несли благовония и пахучие растения, какие только рождает земля, будь то плоды, травы или соки, все вместе дающие сильный и прекрасный запах; ссыпали их прямо горой - ведь нет такой провинции и города или высокопоставленного и почетного гражданина, которые не постарались бы прислать такие дары для воздаяния императору последних почестей. Когда вырастала целая гора из благовоний и вся окрестность наполнялась ароматом, начинался конный парад перед погребальным строением, причем конница объезжала его на рысях, соблюдая строй и порядок в ритме и стиле пиррихи.
Точно так же происходил объезд колесницами, на которых стояли одетые в тоги с пурпурной каймой в масках, изображающих прославленных римских полководцев и государей. Когда совершено и это, преемник императора, взяв факел, подносил его к зданию, и другие тоже со всех сторон подходили с огнем. Все это очень быстро загоралось, тем более что нанесено было столько хворосту и благовоний. Из последнего, самого небольшого строеньица, как бы преодолев преграды, вылетал орел, чтобы вместе с огнем унестись в небесный эфир. Римляне верили, что он уносит на небеса душу императора, которого с этих пор они почитали наравне с другими богами.
Как
они умирали.
Мудрец Пифагор Кротонский, по учению которого тронуть бобы – значит оскверниться, спасаясь от врагов, наткнулся на поле, покрытое бобами,
- Лучше плен,
чем потоптать их, - сказал он, - лучше смерть, чем прослыть пустословом! – и
повернул назад, желай обойти поле. Но столкнулся со своими врагами и был убит (
Праилл Троадский, несправедливо обвиненный в измене, ни словом не снизошел к своим согражданам, чтобы оправдаться, и молча принял смерть.
Философ
Анаксагор из Клазомен, желая спокойно умереть, удалился из Афин в Лампсак.
Здесь правители города спросили, что они могут для него сделать. Он ответил:
«пусть на тот месяц, когда я умру, школьников каждый год освобождают от
занятий». Так и поступили, и этот обычай в Лампсаке продержался сотни лет
(видимо, до введения христианства).(
Философ Эмпедокл Акрагантский, желая, чтобы его поклонники думали, что он умер не как простой смертный, а стал богом, пригласил к себе как-то восемьдесят человек гостей и устроил для них пир. Во время застолья он незаметно встал и вышел; отправился на Этну, и там бросился в огнедышащее жерло вулкана. Гости были поражены его таинственным исчезновением и пошли слухи, что Эмпедокл – бог. Но вскоре нашли его сандалию, выброшенную из жерла Этны: сандалии у Эмпедокла были медные – и стало ясно, что он сделал (ок.424 г. до н.э.).
Когда
полководца Ферамена, осужденного афинянами на смерть, вели к месту казни, он
громко жаловался на учиненную над ним несправедливость. Сатир, один из тех, кто
осудил его, велел ему замолчать, говоря, что в противном случае ему будет худо.
На это Ферамен возразил: «А если я замолчу, разве мне не будет худо?». Когда же
его заставили выпить кубок цикуты (яда), он выплеснул оставшееся на дне со
словами: «Дарю это моему ненаглядному Критию». Критий был главный зачинщик
осуждения Ферамена (
Когда афинского мудреца Сократа сограждане приговорили к смерти, жена сказала ему: «Ты умираешь безвинно!». Он же возразил: «А ты бы хотела, чтобы я умер заслуженно?».
Когда Сократ уже собирался пить цикуту, Аполлодор предложил ему прекрасный плащ, чтобы в нем умереть.
«Неужели мой
собственный плащ годился, чтобы в нем жить, и не годится, чтобы в нем умереть?»
- удивился Сократ (
Знаменитый афинский полководец Фокион был осужден с группой друзей на смертную казнь. Доставленные согражданами к месту казни, они должны были по очереди пить цикуту. И тут любимец Фокиона Никокл обратился к Фокиону с просьбой, чтобы ему позволили выпить яд первому. «Тяжела и мучительна для меня твоя просьба, Никокл. - сказал Фокион. – Но раз уже я никогда и ни в чем не отказывал тебе при жизни, не откажу и сейчас».
Выпили все,
но последним, в их числе и Фокиону, яда не хватило, а палач сказал, что не
будет больше готовить яд, если ему не заплатят двенадцать драхм – столько,
сколько стоит полная порция цикуты. Возникла заминка, время шло, и тогда Фокион
велел позвать кого-нибудь из своих не осужденных друзей. А когда тот явился,
пожаловался ему, что в Афинах даже умереть даром не дают, и попросил заплатить
палачу за яд. (
Позднее афиняне горько раскаялись в казни Фокиона и предали смерти тех, кто его обвинил. Но это было потом…
Философ
Эпикур, почувствовал приближение смерти, лег в медную ванну с горячей водой,
попросил неразбавленного вина, выпил, пожелал друзьям не забывать его учений и
скончался (
У мудреца Клеанфа из Асса сильно болели десны, и врачи предписали ему три дня воздержания от пищи. От этого ему стало легче, и тогда врач разрешил ему вернуться к прежней еде, но Клеанф отказался, заявив, что зашел уже слишком далеко, и продолжал воздержание, пока не умер в возрасте восьмидесяти лет (232/1 г. до н.э.).
Ахейский
полководец Филопемен потерпел поражение и попал в плен к мессенцам. Те
приговорили его к смерти, но из уважения к славе Филопемена подали ему яд.
Приняв кубок, Филопемен спросил, удалось ли спастись Ликорту, ахейскому
военачальнику, которого он знал, как второго после себя в знании военного дела.
Ему ответили, что Ликорт спасся. Тогда Филопемен сказал, что не совсем еще
плохи дела ахеян и выпил яд. Вскоре война возобновилась и Ликорт разгромил
мессенцев (
Император
Рима Веспасиан, почувствовав приближение смерти, сказал, что император должен
умереть стоя, и, пытаясь подняться с постели и выпрямиться, скончался на руках
поддерживающих его (
Цари и тираны.
Африка (Египет и соседи).
Египетский царь Аменхотеп Второй (XV в. до н. э.) был среднего роста, но обладал чудовищной силой и выносливостью. Его лук не мог натянуть никто из египетских воинов. Страстно любил греблю, в которой с ним тоже никто не мог сравниться, и лошадей.
Во время похода в Сирию, в седьмой год своего правления, Аменхотеп в битве у города Катны лично сразил секирой вражеского предводителя. А во время охоты у сирийского города Хашабу, царь столкнулся с тридцатью шестью сирийскими воинами. Будучи на колеснице, двадцать из них он убил, а шестнадцать пригнал пленными в египетский лагерь.
Будучи сам большой силы и выносливости, Аменхотеп ценил подобные качества и в других. Так египетский воин Аменемхеб, прославившийся своими подвигами еще при отце царя фараоне Тутмосе Третьем и получил за них много наград, тем не менее, оставался всего лишь рядовым воином. Но после смерти Тутмоса Третьего во время праздника храма Южного Апы, Аменемхеб оказался гребцом на корабле самого Аменхотепа Второго и в гребле ничем не уступил царю. После чего, выяснив, что Аменемхеб старый и заслуженный воин, Аменхотеп тут же назначил его своим «заместителем» по войску и надзирателем за телохранителями царя.
Царями эфиопы выбирали людей, выдающихся красотой или умеющих разводить скот, отличающихся мужеством или богатством. В Мероэ издревле самое высокое положение занимали жрецы, которые иногда даже через вестника приказывали царю умереть и назначали на его место другого. Впоследствии же один из царей уничтожил этот обычай: он напал с вооруженными людьми на святилище, где находился золотой ларец, и перебил всех жрецов.
Если один из царей повреждали какую-нибудь часть тела, то его ближайшие друзья подвергались тому же, они даже умирали вместе с царями; поэтому-то они охраняли царей самым заботливым образом.
Ливийцы – алитемнийцы царем избирали самого проворного из всех.
Сирия – Палестина – Аравия.
Цари набатеев периодически отчитывались перед народным собранием о делах. Иногда в народном собрании рассматривался вопрос об их образе жизни.
У арабского племени сабеев царь не имел права покидать свой дворец в течение всей жизни. В противном случае, его забрасывали камнями.
Месопотамия.
В день празднования Нового года в Вавилоне был следующий ритуал. В этот день царю Вавилона разрешалось войти в святая святых главного храма городского бога Бела, но сделать он мог это только после того, как верховный жрец отбирал у него все знаки царской власти и унижал, надавав пощечин и подергав за уши. Затем царю следовало припасть к земле и в установленной молитве заверить Бела, что он в течение года не совершил никакого греха, не был невнимателен к своему городу и его святилищу и, более того, не оскорбил ударом по лицу никого, кто пользовался статусом «свободного горожанина Вавилона» (2 тыс. до н. э.).
Арии (иранская ветвь).
«Почему тебя недолюбливает наш властелин?» - спросили одного философа. «Потому, что властелины никогда не любят тех, кто умнее их, - ответил он, - это характерная черта всех правителей».
Одного философа спросили: «Какое событие было бы благом для большинства жителей страны?». – «Смерть дурного правителя».
У горных мидийцев царем выбирали самого храброго человека. У них царям не разрешалось иметь менее пяти жен.
Персы имели обычай после смерти своего царя в течение пяти дней вести жизнь без всяких законов не для выражения того, что они несчастны, но чтобы на деле узнать, каково это зло беззаконие, несущее с собой убийства, грабежи и т.д., чтобы стать затем еще более верными стражами своего царя.
Если у персов царь приказывал кого-нибудь бить плетью, то тот благодарил за то, что о нем вспомнил сам царь.
Один из персидских царей, завоевав большую область, дал следующее наставление поставленному наместнику: «Будь другом для хороших людей, тираном – для дурных, и применяй закон по отношению ко всем остальным».
У персов, новый царь, который вступал на престол умершего царя, прощал подданным все долги царю или государству.
Кир (правильно Кураш) II Великий, правитель Персии, говорил, что кто не хочет сам себе добра, того следует понуждать делать добро другим; а быть правителем не достоин тот, кто сам не лучше управляемых.
Он же издал закон, по которому всякий раз, когда персидский царь войдет в город (о каком городе идет речь непонятно), каждая женщина получает в дар золотой. Артаксеркс III (правильно Артахшарта) Ох, самый малодушный и корыстолюбивый из персидских царей (правил в 359-338 гг. до н.э.) всегда объезжал этот город, чтобы не войти в него и таким образом лишить женщин подарка. Александр Македонский же входил в этот город дважды и беременным женщинам дарил по два золотых.
Перс Сисамн был одним из царских судей. За то, что этот Сисамн, подкупленный деньгами, вынес несправедливый приговор, царь Камбис (правильно Камбужия) (правил в 529 – 523 гг. до н.э.) велел его казнить и содрать кожу. Кожу эту царь приказал выдубить, нарезать из нее ремней и затем обтянуть ими судейское кресло, на котором тот восседал в суде. Обтянув кресло такими ремнями, Камбис назначил судьей вместо казненного Сисамна его сына Отана, повелев ему помнить, на каком кресле, восседая, он судит.
Персидский царь Дарий I (правильно Дараявахуш) (правил в 522 – 486 гг. до н.э.), узнав, что один из царских судей по имени Сандок вынес несправедливый приговор за деньги, приказал распять его на кресте.
Когда
персидский царь Дарий I
готовился идти походом на скифов (
Фракийский
царь Котис (правил ок. 383 –
Ох (правильно
Вахаука), лишившись своего отца - царя Персии Артаксеркса (правильно
Артахшарта), предвидел, что по смерти последнего, он может и не получить
престола, так как его не любил народ. А потому, Ох договорился с евнухами и
военачальниками скрыть смерть царя Артаксеркса от народа. После чего разослал
всюду за царской печатью и от имени отца повеление, по которому он назначался
соправителем Артаксеркса и царем персов. Когда же принесли ему присягу и
привыкли к нему, как к царю, по прошествии десяти месяцев после кончины
Артаксеркса, Ох объявил о его смерти и велел оплакивать почившего по обычаям
персов. (
Индия.
У индийского племени Кафеев царем выбирали самого красивого человека.
Малая Азия.
В Хеттском государстве за невыполнение судебного решения царя уничтожали всю семью провинившегося (2 тыс. до н.э.).
Цидис был царским виночерпием. Как-то Хаттусили I, царь хеттов, велел отослать от его имени кувшин с вином Хистаяре и Мараттиясу. Царю Цидис дал отведать хорошего вина, будто из того кувшина, что он пошлет, но сам отослал кувшин с другим вином. Но Хистаяра и Мараттияс пришли с жалобой, и дело раскрылось. Царь приказал наказать Цидиса по закону. И его так отделали, что он умер. (XVII в. до н. э.)
Свой триумфальный въезд в столицу хеттской империи – город Хаттусу, по случаю победы над городами Хассувой и Хаххи, хеттский царь Хаттусили I (XVII век до н.э.) обставил своеобразно. Два пленных царя – Хассувы и Хаххи – впряженные в колесницу, везли Хаттусили, царя победителя, по городу. Народ восторженно приветствовал победоносного полководца. После триумфа Хаттусили приказал отрубить обоим пленным царям голову.
Мосины, племя из Малой Азии, держали своего царя запертым в башне. Если им казалось, что царь дал плохой совет, то его умерщвляли голодом.
Царь Лидии Мирсил (Мурсилис) был очень влюблен в свою жену и, как влюбленный считал, что обладает самой красивой женщиной на свете. Был у него среди телохранителей некий Гигес, которого он особенно ценил. Как-то расхваливая перед Гигесом красоту своей жены, царь предложил ему посмотреть на нее без одежд. Гигес попытался отклонить предложение царя, боясь попасть из-за этого в беду, но Мирсил настаивал. - «Я подстрою все так, что она даже не заметит, что ты ее увидел», - объяснил он. - «Тебя я поставлю в нашем спальном покое, за закрывающейся дверью. За мной войдет туда жена, чтобы возлечь на ложе. Близко от входа стоит кресло, куда жена, раздеваясь, складывает свои одежды. И ты сможешь спокойно ею любоваться. Когда же она направится от кресла к ложу и повернется к тебе спиной, ты незаметно выйдешь».
Гигесу пришлось согласиться. Когда Мирсил решил, что настала пора идти ко сну, то провел Гигеса в спальный покой, куда затем тотчас же пришла и жена. И Гигес любовался, как она вошла и сняла одежды. Как только женщина повернулась к нему спиной, Гигес постарался незаметно ускользнуть.
Когда наступил день, Гигеса пригласили к царице. Это был не первый вызов Гигеса к Тудо (так звали царицу, она была дочерью царя Мисии Арносса) за время его службы, поэтому телохранитель, спокойный и уверенный, прибыл в ее покои. Когда он предстал перед ней, женщина обратилась к нему с такими словами: «Гигес, перед тобой теперь два пути, даю тебе выбор, каким ты пожелаешь идти. Или ты убьешь Мирсила и, взяв меня в жены, станешь царем лидийцев, или сейчас же умрешь, для того чтобы ты, как верный друг Мирсила, и в другое время не увидел, что тебе не подобает. Так вот один из вас должен умереть: или он, соблазнивший тебя на этот поступок, или ты, который совершил непристойность, увидев мою наготу».
Пораженный ее словами, Гигес сначала не знал, что ответить, а затем стал молить царицу не вынуждать его к такому страшному выбору. Гигесу не удалось все же убедить ее. Тогда, видя, что выбор неизбежен, он избрал жизнь.
С Наступлением ночи, Тудо провела Гигеса в спальный покой (ему не удалось спастись из дворца в течение дня, так как за ним постоянно наблюдали вооруженные люди царицы) и спрятала его за той же дверью, из-за которой он любовался ею. Когда же Мирсил заснул, Гигес, крадучись, пробрался к нему и заколол кинжалом.
С рассветом
он послал за своими друзьями и недругами под предлогом, будто их зовет царь.
Тех, кого он опасался или считал врагами, он умертвил, прочих же, щедро одарив,
сделал своими друзьями. Когда собрались все его друзья и их люди, они
вооружились, вышли на площадь Сард и созвали лидийцев на сходку. Лидийцы сначала
вознегодовали и хотели взяться за оружие, но сторонники Гигеса уговорили их
сделать запрос в Дельфы. Если оракул признает Гигеса царем, то быть ему
правителем Лидии, если не признает – нет. Так и поступили. Откуда рядовым
лидийцам было знать, что Гигес заранее предусмотрел такой вариант и успел
отослать в Дельфы богатые дары. Получив золото, оракул признал Гигеса царем
Лидии. За ним признали и все лидийцы. Тудо, жена Мирсила, стала женой Гигеса.
(ок.
Одним из врагов Гигеса, сумевшим уцелеть после переворота, был Ликс из рода Тилония. Став царем, Гигес приказал передать Ликсу, чтобы он не появлялся ему на глаза и прилюдно поклялся, что закопает Ликса там, где в первый раз его увидит. Со временем, когда власть Гигеса укрепилась, царь, вспоминая, прежние столкновения с Ликсом, начал желать схватить и расправиться с Ликсом, но не хотел делать этого, нарушив клятву. Ликс же упорно избегал дорог, на которых мог встретиться царем и ходил только трудно проходимыми местами. Как-то один из приближенных Гигеса, желая ему услужить, предложил царю направится по тем дорогам, по которым обычно ходит Ликс: тем самым и клятва будет соблюдена и Ликс погибнет. Приближенный заверил, что знает дороги, по которым ходит Ликс. Гигес велел ему быть проводником, а сам поехал следом на колеснице, и на каком-то повороте натолкнулся на Ликса. Место было узким и последнему некуда было укрыться, а потому он спрятался под колесницу царя. Гигес заметил это и приказал его вытащить. Когда Ликса поставили перед колесницей, Гигес сказал: «Здесь я тебя, Ликс, должен закопать: ведь мы так условились». Тот же, нисколько не робея, ответил: «Справедливее было бы так пострадать тебе: я тебя избегал, а ты, преследуя меня, пошел по дороге, неприличной для царя». Тогда друзья после долговременного размышления посоветовали Гигесу освободить Ликса от казни. Гигес заявил, что поклялся закопать Ликса там, где встретит. Они же предложили: «Когда он умрет, ты похорони его на этом месте, и клятва твоя будет соблюдена». Гигес внял советам и отпустил Ликса. Но вскоре позвал его на пир, велел ему лечь на землю, положил перед ним кости и плохую еду, а для питья налил уксусу и спросил пирующего Ликса, каково ему пировать. Тот же ответил: «Как и полагается у врага». Гигес рассмеялся и стал угощать Ликса тем, что ел сам, и вообще стал благожелательнее. Со временем, он окончательно примирился с Ликсом, сделал его своим приближенным.
Эллины.
Нет зверя свирепее человека, если к страстям его присоединяется власть (Плутарх).
У спартанцев, наследник, вступая на престол умершего царя, прощал спартанцам все долги царю или государству.
Кто-то спросил царя Спарты Алкамена, сына Телекла, как лучше всего удержать царскую власть, и он ответил: «Не ставить свою выгоду превыше всего». (XI в. до н. э.)
Сикионский тиран Мирон был человек распущенный во всем, в том числе и в отношении женщин. Он бесчестил их, чинил насилие не только тайно, но и явно. В конце концов, он вовлек в преступную связь супругу брата своего Исодема. Тот же, узнав об этом, сначала остался спокойным, а потом, терзаясь, рассказал все другому брату, вернувшемуся из Ливии.
На вопрос,
что делать Клисфен ответил, что и одного дня не стал бы терпеть, но покарал бы
виновного, убив своими руками. Говоря это, он натравлял Исодема, человека
простодушного и честного, на Мирона и надеялся завладеть тиранией, в случае,
если один погибнет, а другой, оскверненный кровью брата, не сможет даже
принимать участия в жертвоприношениях. Так и случилось. На восьмом году правления
Мирона Исодем убил его, застав у своей супруги. Потом, горестно причитая, он
рассказал обо всем Клисфену, а тот ответил, что ему жаль обоих: и умершего,
пострадавшего от брата, и его – за то, что, убив брата, он теперь не сможет
приносить жертвы богам и, вообще надо было бы, чтобы это сделал кто-нибудь
другой. Для того чтобы не лишиться власти, Исодем, убежденный в правдивости
брата, на год взял его в соправители. Так Клисфен из-за простодушия брата
достиг того, что задумал, и они оба стали управлять Сикионом. Однако люди более тяготели к Клисфену, как к человеку,
внушающему страх и предприимчивому; к нему перешли и друзья Исодема. В конце
концов, Исодем лишился власти при помощи такой хитрости. Был среди горожан
некий Харидем, друг Исодема. Видя, что Клисфен более деятелен, он пришел к нему
и завел речь о дружбе. Так как Харидем дал многочисленные обещания, то Клисфен
приказал ему в знак верности своим словам пойти к Исодему и уговорить его
удалиться по обычаю на год в изгнание из-за убийства, чтобы ему, очистившись,
получить возможность приносить жертвы, а его сыновьям – править. В противном
случае, трудно будет ему, виноватому, сохранить тиранию и передать ее своим
потомкам. Харидем одобрил это предложение и стал советовать Исодему уйти на год
в изгнание. Он как человек простой поверил в искренность слов Харидема, и
отправился в Коринф, передав тиранию Клисфену (
Тиран
Периандр, сын Кипсела, приняв после отца власть в Коринфе (в
Как-то Периандр дал обет поставить золотую статую, если на Олимпийских играх победит его колесница. А, когда после победы оказалось, что у него не хватает золота, то он велел своим телохранителям напасть на храм Геры, куда собрались на праздник коринфские женщины, одетые в лучшие свои наряды и украшения. Повинуясь приказу тирана, наемники догола раздели всех женщин, как свободных, так и служанок, отобрали их украшения, а Периандр отослал награбленное для выполнения обета.
Спартанец Хилон так ответил Периандру на одно из его писем: «Ты мне пишешь о походе на внешнего врага, где сам воевал; а по мне, так и домашние дела для единодержавца опасны. Счастлив тиран, который умеет умереть у себя дома своей смертью!».
Периандр не
хотел, чтобы место его захоронения было бы кому-нибудь известно, понимая, что
иначе сограждане, после освобождения в будущем от тирании, осквернят его.
Поэтому, когда он почувствовал, что пришло время умирать, он измыслил следующую
хитрость. Двум юношам он велел ночью выйти по указанной дороге и первого
встречного убить и похоронить. Потом велел четверым выйти некоторое время
спустя на ту же дорогу, найти этих двоих, убить их и похоронить. А потом еще
большему отряду пойти за четверыми. После этого он сам вышел навстречу двум
первым и был убит (
Когда
коринфяне убили Кипсела, сына Горга, преемника Периандра, то народ срыл дома
тиранов, конфисковал их имущество. Могилы их предков были разрыты и кости
выброшены вместе с не погребенным трупом Кипсела. (ок.
Фаларис, таможенный начальник Акраганта, узнав, что граждане намерены построить за двести талантов храм Зевса, вызвался иметь главный надзор за производством работ, самому нанять мастеров, заготовить материалы. Полагаясь на его опытность в таких делах, народ вверил ему надзор и руководство постройкой храма.
Фаларис,
получив общественные деньги, нанял множество иностранцев, купил значительное
число рабов и свез в место сооружения храма большое количество камней, бревен,
железа и других материалов. При закладке основания, он объявил, что, тот, кто
задержит расхитителей камней и железа, получит вознаграждение серебром. Народ
начал возмущаться: как так можно расхищать?! Тогда Фаларис обратился за
разрешением обнести сооружаемое здание оградой. Народ согласился. Обнеся здание
оградой, Фаларис дождался праздника Деметры, и, освободив рабов, вооружил их
камнями, лабрисами и секирами. Присоединил к ним вооруженных иностранцев и
напал на сограждан. Убив большинство мужчин, Фаларис захватил их жен и детей, и
стал тираном Акраганта (ок.
Будучи тираном, Фаларис жестоко пытал и истязал всех подозрительных сограждан и иностранцев. Медных дел мастер, по имени Териз, надеясь на богатую награду, принес Фаларису медного быка, чтобы в нем можно было заживо зажаривать людей. Тиран одобрил изобретение и, в порядке эксперимента, первым сжег в быке Териза.
Когда,
наконец, акрагантцы освободились от власти Фалариса (ок.
Знатные афиняне Писистрат и Мегакл занимали в республике одинаковые должности и оба стремились к единоличной власти. Но Мегакл опирался на богатых землевладельцев, а Писистрат на ремесленные слои населения и бедноту. Отношения между ними, в конце концов, перешли в открытую неприязнь, и дело дошло до открытых оскорблений и угроз, чем Писистрат и воспользовался. Он сам наносит себе дома легкие раны и, окровавленный, является перед народом. Собрав собрание, он показывает народу свои раны и жалуется на жестокость знати, от которых будто бы их получил за его любовь к народу. Народ в гневе и негодовании разрешает Писистрату набрать себе телохранителей в количестве трехсот человек. Писистрат набирает их из своих приверженцев.
Спустя некоторое время Писистрат просит афинян собраться с оружием к Анакиону, одному из храмов города. Когда народ собрался, Писистрат вышел к нему и начал говорить столь тихо, что никто ничего не слышал. На требование говорить громче, Писистрат предложил всем войти в Анакион, где лучше слышимость. Народ согласился и, оставив оружие на улице (в храмы с оружием не входили), зашел внутрь. Оратор и тут не усилил голоса, а потому афинянам приходилось напрягать все свое внимание, чтобы услышать, о чем он говорит. Пока они так слушали, телохранители Писистрата собрали все оружие горожан и сложили в охраняемом храме Агравла. Таким образом, когда собрание закончилось, афиняне обнаружили, что они обезоружены.
После этого
Писистрат без труда провозгласил себя тираном (
Уже, будучи тираном, Писистрат, когда некоторые его друзья отложились от него и захватили Филу, вышел к ним со своей постелью за спиной, а на вопрос, чего ему нужно, ответил: «Уговорить вас вернуться, а если не уговорю, то останусь с вами, оттого я и взял с собой поклажу». После чего друзьям ничего не оставалось делать, как помириться с тираном.
В другой раз ему донесли, что его мать влюблена в одного юношу и тайно с ним встречается, а он очень боится и уклоняется. Писистрат позвал юношу на ужин, а после ужина спросил, хорошо ли ему было. Тот сказал: «Прекрасно». – «И так будет каждый день, - сказал Писистрат, - если ты понравишься моей матери».
Когда молодой Фрасибул, влюбленный в его дочь, поцеловал ее при встрече, и жена Писистрата очень на это рассердилась, Писистрат сказал: «Если наказывать тех, кто нас любит, то, что же делать с теми, кто нас не любит?», - и выдал девушку за Фрасибула замуж.
Гурьба гуляк привязалась к его жене и много говорила и делала ей обидного, а наутро они пришли в слезах умолять Писистрата о снисхождении. Тот сказал: «В другой раз будьте умнее, а жена моя, знайте, вчера и не выходила из дому».
Сыновья Писистрата, узнав, что он хочет жениться второй раз, стали его спрашивать, не в обиде ли он на них? «Ничуть, - ответил Писистрат, - я так доволен вами, что хочу себе еще таких же сыновей».
Поликрат
Самосский, силой, с помощью Лигдамида, тирана Наксоса, и братьев, Силосонта и
Пантагноста, захвативший власть (около
Как-то посадив людей на 50-весельный корабль, он сам поднялся на борт и приказал выйти в море. Когда корабль отошел далеко от Самоса, Поликрат снял смарагдовый перстень с печатью, в золотой оправе, который он носил на пальце, и на глазах у всех своих спутников бросил в море. После этого, отплыл назад и возвратился во дворец.
А спустя пять или шесть дней, какой-то рыбак поймал большую и красивую рыбу и решил, что это достойный подарок Поликрату. Рыбак принес рыбу к воротам дворца и сказал, что желает предстать перед Поликратовы очи. Когда желание рыбака было исполнено, он подал Поликрату рыбу со словами: «Царь! Поймав эту рыбу, я не захотел нести ее на рынок, хотя и живу от трудовых доходов. Я решил, что она достойна тебя и твоего царства. Поэтому я приношу ее тебе в дар». А Поликрат обрадовался таким словам и отвечал: «Ты поступил прекрасно. Приглашаю тебя на обед». Рыбак, польщенный, отправился домой, а слуги выпотрошили рыбу, и нашли в ее брюхе тот Поликратов перстень. Увидев перстень, они тотчас же с радостью отнесли его Поликрату и рассказали, как он нашелся.
Узнав об этом, египетский царь Амасис сказал, что человек, которому все так удается, в конце концов, кончит плохо.
Так и произошло. Лидийский сатрап, поставленный персидским царем Киром по имени Орет, решил погубить Поликрата. Орету были известны замыслы Поликрата захватить Ионию и острова, и стать властелином моря. И поэтому, сатрап отправил к тирану Самоса посла с известием: «Орет так говорит Поликрату: «Я узнал о твоих замыслах, но у тебя нет средств их осуществить. Если ты примешь мое предложение, то и себя осчастливишь и меня спасешь. Ведь царь Камбис (ир.: Камбужия) посягает на мою жизнь, и мне это точно известно. Поэтому, спаси меня и мои сокровища, часть их возьми себе, а остальное - оставь мне. С этими деньгами ты сможешь стать властелином Эллады. Если же ты не веришь, что у меня так много денег, то пошли ко мне самого верного человека, и я ему покажу их».
Услышав это, Поликрат с радостью согласился, и послал посмотреть Меандрия, сына Меандрия, одного из самосцев, который у него был писцом. Орет же, узнав, что надо ждать прибытия соглядатая, сделал вот что. Он наполнил восемь сундуков камнями почти до краев, а сверху на камни наложил золота, и, завязав сундуки, держал их наготове. Меандрий прибыл и, осмотрев сундуки, донес Поликрату о том, что видел.
Тогда
Поликрат, несмотря на настоятельные предупреждения прорицателей и друзей, сам
отправился в Магнесию с большой свитой приближенных. После прибытия в Магнесию,
Поликрат погиб позорной смертью от рук персов Орета, и тело его было распято.
Самосцев из свиты Поликрата сатрап отпустил, советуя еще поблагодарить за
освобождение, а иноземцев и рабов оставил, как пленников в рабстве. (
Отбывая к Орету, Поликрат оставил вместо себя Меандрия, сына Меандрия. Тот, услышав о смерти тирана, собрал всех знатных граждан Самоса и предложил им власть и свободу, если они согласятся дать ему шесть талантов денег и пожалуют жречество Зевса Освободителя ему и его потомкам. Так Меандрий предложил гражданам. А один из самосцев встал и возразил ему: «Да ты вовсе и не достоин быть нашим владыкой, так как ты подлой крови и сволочь. Ну-ка лучше придумай, как дашь отчет в деньгах, которые присвоил».
Так сказал один из уважаемых самосских граждан по имени Телесарх. А Меандрий понял, что если он выпустит власть из своих рук, то вместо него кто-нибудь другой станет тираном, и больше уже не думал отказываться от нее. Он возвратился в акрополь и приказал гражданам поодиночке явится к нему, якобы для того, чтобы представить им денежный отчет, а затем велел схватить их и заключить в оковы. Пока они находились в темнице, Меандрий заболел, а брат его по имени Ликарет, ожидая смерти Меандрия, приказал казнить всех заключенных, чтобы легче было самому захватить власть на Самосе.
Когда царь
персов Камбис завоевал Египет (
Однажды, одетый в красный плащ, Силосонт прогуливался по рынку в Мемфисе. Увидел его Дарий (ир.: Дараявадш), телохранитель царя Камбиса и, так прельстился плащом, что, подойдя к Силосонту, стал торговать плащ. А Силосонт, видя сильное желание Дария получить этот плащ, сказал: «Я не продам его ни за что, но хочу тебе подарить, если уж непременно ты хочешь его иметь». Дарий был очень доволен и взял плащ.
А через некоторое время, после кончины Камбиса, когда семь персов свергли Лжебардию, и из этих семи Дарий был избран царем, Силосонт узнал, что персидский престол достался тому самому человеку, которому он некогда подарил плащ. Тогда Силосонт отправился в столицу Персии город Сузы, сел перед воротами царского дворца и объявил, что он «благодетель» царя Дария. Услышав эти слова, «страж дверей» (т.е. начальник телохранителей) передал их царю. Дарий удивился и приказал привести незнакомца. Когда Силосонта ввели в царские покои, он напомнил царю всю историю с плащом. Дарий сказал: «Благородный человек! Так это ты сделал мне подарок, когда я еще не имел власти? Правда, этот подарок незначительный, но моя благодарность будет такой же, как если бы я получил откуда-нибудь великий дар. В награду я дам тебе без счета золота и серебра, чтобы тебе никогда не пришлось раскаиваться в том, что ты сделал добро Дарию, сыну Гистаспа». Силосонт же отказался от золота и серебра, и попросил вернуть на Самос, где правил Меандрий.
Дарий
согласился и послал войско во главе с Отаном против Самоса. Меандрий был
изгнан, а Силосонт стал тираном (
Гиппарх, сын
Писистрата, тиран Афин (с
Ферон, сын Мильтиада, видя, что много селинунтян, павших в битве с карфагенянами, лежат не погребенными, и что жители Селинунта (город на о. Сицилия), воюя с неприятелем, не имеют возможности приступить к погребению сограждан, но не хотят и без погребения их оставить, обратился в Народное собрание с предложением. Ферон сказал, что если ему дадут триста сильных, способных к рубке дров (дрова нужны были для сжигания погибших) рабов, он берется похоронить павших сограждан. И что даже в случае нападения карфагенян и гибели этого отряда, потеря Отечества не будет значительной, так как погибнут лишь триста рабов и один гражданин. Собрание одобрило предложение Ферона и разрешило ему самому выбрать рабов из числа проживающих в городе. Ферон, взяв с собой молодых и сильных невольников, снабдил их оружием и, внезапно заняв город, стал тираном Селинунта (6/5 в. до н.э.)
Гелон, сын
Диномена, сиракузец, во время войны с Карфагеном был полководцем и одержал
победу. После окончания боевых действий, он пришел в Народное собрание и стал
отчитываться по расходам, по оружию, по лошадям и т.д., а потом, сняв с себя
одежду, и став посреди собрания, сказал: «Вот я стою перед вами полуобнаженный,
между тем, как вы все вооружены. Если я сделал что-либо плохое, то поразите
меня вашими мечами, предайте огню или убейте камнями». Народ зашумел, восхваляя
Гелона, называя его прекрасным полководцам. Тогда Гелон сказал: «выбирайте и
впредь такого вождя». Все отвечали: «Мы не имеем другого такого». Узнав
настроение народа, Гелон в следующий раз, став военачальником во время новой
войны, не сложил с себя этого звания, когда боевые действия закончились, а
провозгласил себя тираном. (ок.
Однажды на пиру, когда по кругу передавали лиру и все подряд на ней играли и пели песни, Гелон, уже будучи тираном Сиракуз, велел привести коня и вскочил на него легко и ловко.
Правление
Гелона (ум. в
Когда эллины
узнали, что царь персов Ксеркс (правильно Хшаярша) готовится идти на них
походом (
Царь объяснил этот приказ вот как: если бы соглядатаи погибли, то эллины не узнали бы заранее, сколь велики его силы, а казнь трех человек не принесет большого вреда врагу. Напротив, если они возвратятся в Элладу, то эллины, услышав рассказы о могуществе персов, еще до войны признают власть Ксеркса и тяжелый поход будет не нужен.
Расчеты царя оправдались незначительно. Лишь некоторые греческие города – государства были устрашены. Афины же и Спарта решили сражаться.
Однажды во время плавания по морю царя Ксеркса царский корабль попал в шторм. Когда буря стала все усиливаться, царя объял страх (корабль был переполнен, так как на палубе находилось много персов из Ксерксовой свиты). Ксеркс закричал кормчему, спрашивая, есть ли надежда на спасение. Кормчий ответил: «Владыка! Нет спасения, если мы не избавимся от большинства людей на корабле». Услышав эти слова, Ксеркс сказал: «Персы! Теперь вы можете показать свою любовь к царю! От вас зависит мое спасение!». Так он сказал, а персы пали к его ногам и затем стали бросаться в море. Когда облегченный корабль благополучно достиг берега, Ксеркс пожаловал кормчему золотой венец за спасение царской жизни и велел отрубить голову за то, что тот погубил столь много знатных персов.
Прогневавшись на взбунтовавшихся вавилонян и одолев их мятеж, Ксеркс распорядился о том, чтобы более у них не было при себе оружия, а были пляски, и дудки, и попойки, и блуд, и складчатые одежды.
Отправляя
своего мужа царя Спарты Леонида под Фермопилы, его жена Горго умоляла его
оказаться достойным Спарты и спросила, что ей следует делать. «Выйти за
благородного и рожать благородных», - ответил ее муж (
Гиерон Сиракузский (правил в 478 – 467 гг. до н.э.) полагал, что одинаково дурно делает и тот, кто разглашает тайну, и тот, кто его слушает, потому что нам ненавистен не только тот, кто говорит, но и тот, кто слышит, что нам неугодно.
Когда во
время войны греческих государств с Персией, спартанский царь Павсаний с
отрядами спартанцев был в греческом городе Византии, он приказал доставить к
нему девушку по имени Клеоника, дочь знатных родителей, с намерением
обесчестить ее. Родители, в страхе подчиняясь насилию, позволили увести
девушку. У входа в спальню Клеоника попросила стоявших у двери людей погасить
свет, а сама, подходя в темноте к ложу, в то время как Павсаний уже спал,
нечаянно наткнулась на светильник и опрокинула его. Встревоженный шумом и вообразив,
что к нему приближается злоумышленник, Павсаний схватил лежащий близ него
кинжал и ударом его уложил девушку. Крайне возмущенные этим поступком союзники
тотчас отпали от Спарты, а их войско во главе с афиняном Кимоном осадило
Павсания. Тому пришлось бежать из Византия в Спарту. (
Архидам, царь Спарты, во время Пелопоннесской войны (431- 404 гг. до н.э.), когда союзники потребовали определить их точные взносы, ответил: «У войны пайков нет».
Один негодяй допытывался у спартанского царя Агида (правил в 426 – 401 гг. до н.э.), кто из спартанцев самый лучший; Агид ответил: «Тот, кто менее всего похож на тебя».
Какой-то афинянин насмехался над спартанскими мечами – так де они коротки, что их без труда глотают фокусники в театре. «Но этими кинжалами мы отлично достаем своих врагов», - возразил ему царь Агид.
Кто-то окатил водой Архелая, царя Македонии (правил в 413 – 399 гг. до н.э.), и друзья побуждали его расправиться с обидчиком. «Так ведь это он не меня обливал, - сказал Архелай, - а того, с кем он меня спутал!».
Дионисий, сын
Гермократа, силой ставший тираном Сиракуз (
Некоему Марсию, которого он сам же возвысил и назначил начальником в войске, предвиделось во сне, будто он убирает Дионисия, и тиран немедленно его казнил, рассудив, что ночное видение вызвано дневными раздумьями и помыслами.
В самом начале правления Дионисий был осажден восставшими против него гражданами и, друзья советовали ему сложить власть, если он не хочет умереть насильственной смертью. Но он, посмотрев, как быстро падает бык под ударами мясника, сказал: «Не стыдно ли мне, убоявшись столь краткой смерти, отказываться от долгой власти?».
Как-то наемники сговорились убить Дионисия и по условленному знаку начали сбегаться к его дому. Тиран, обсыпав пеплом голову, вышел к ним в самом жалком рубище и отдался на их произвол. Наемники заколебались, видя униженного и жалкое состояние своего правителя, а потом и вовсе отпустили его целым и невредимым. Спустя несколько дней Дионисий окружил в Леонтинах преданными войсками всех бунтовщиков и умертвил.
В другой раз, желая узнать, что думают и говорят о нем подданные, Дионисий собрал к себе их певиц и наложниц. А когда те пришли, уверенные, что их ждут награды от любящего повеселиться тирана, последний приказал подвергнуть женщин допросам и пыткам, выясняя, что говорили их любовники о его правлении. И всех тех сиракузян и друзей, которые отзывались о нем плохо, он либо умертвил, либо выгнал за границу.
Как-то возвращаясь из похода в Италию, Дионисий приказал распустить в Сиракузах слух, что он убит воинами во время мятежа. Когда многие, при таком известии, обнаружили свою радость, с восторгом пересказывая друг другу новость, Дионисий захватил всех ликующих и умертвил.
Прослышав, что двое юношей за вином говорили много дурных слов про него и тираническую власть, он позвал обоих к себе на ужин. Здесь он увидел, что один из них много пил и много болтал, а другой – пил мало и осмотрительно. Первого он отпустил, рассудив, что к пьянству он склонен от природы, а к злословию от пьянства, второго же казнил, как человека неблагонадежного и умышляющего враждебное.
Сурово наказывая всех преступников, он был мягок только к уличным грабителям, потому что хотел, чтобы сиракузяне перестали ходить друг к другу на вечерние трапезы и попойки.
Однажды в Сиракузах некий иностранец, только что прибывший в город, начал хвастаться, что умеет раскрывать злоумышленников и может научить этому любого желающего. Дионисий потребовал доставить иностранца к себе. Когда тот явился, тиран спросил его: правда ли, что он может определять заговорщиков и знает, как это делать?
Иностранец сказал, что это правда, но свой секрет он расскажет тирану только наедине. Когда окружающие удалились, иностранец сказал: «Распусти слух, что ты узнал искусство угадывать заговорщиков и тогда никто не осмелиться против тебя злоумышлять». Дионисий, восхищенный выдумкой, щедро наградил этого человека, а воинам и народу объявил, что ему известен чудесный способ раскрытия заговоров. Они поверили и заговоры прекратились.
Общее число лиц, убитых Дионисием по обвинению в заговорах, превышает десять тысяч человек.
В свободное время Дионисий любил слушать музыку и сочинять трагедии и стихи, и очень ревниво относился к критикам его произведений. Так поэта Филоксена он отправил в каменоломни за то, что написанную тираном трагедию, которую ему велено было выправить, он целиком, от первой до последней строчки, зачеркнул.
Сиракузянин Димокл был обвинен товарищами в том, что, выполняя с ними посольскую миссию, он вредил великим подвигам Дионисия. Вызванный тираном для объяснений Димокл сказал: «Я был с ними в ссоре, так как после ужина они пели гимны Пиндара и Стесихора, а я произносил сочиненное тобой», - и Димокл начал на распев читать стихи Дионисия. Восхищенный тиран отпустил Димокла и больше не слушал никаких обвинений против него.
Слушая как-то прославленного кифареда, Дионисий пообещал ему в награду талант, а на следующий день, когда тот потребовал обещанное, заявил: «Вчера ты порадовал меня своими песнями, порадовал и я тебя надеждами; стало быть, за принесенное тобой удовольствие ты вознагражден тем, что немедленно получил удовольствие сам».
Придворный философ Дионисия Аристипп из Кирены однажды заступился перед тираном за своего друга, а, не добившись успеха, бросился к его ногам. Когда кто-то стал над ним смеяться, он сказал: «Не я виноват, а Дионисий, у которого уши на ногах растут».
Зенон Элейский на вопрос тирана, чему служит философия, ответил: «К тому, чтобы презирать смерть». Тогда тиран приказал засечь его насмерть.
Как-то Дионисий попросил у локрийца Аристида дочь в жены. Тот ответил, что охотней увидит девушку мертвой, нежели замужем за тираном. Немного спустя, Дионисий умертвил детей Аристида, и глумясь над отцом, осведомился, все ли еще он придерживается прежнего мнения касательно выдачи замуж своих дочерей. «Я скорблю о случившемся, - заявил Аристид, - но в словах своих не раскаиваюсь».
Дионисия укоряли, что он чествует и выдвигает одного человека, дурного и всеми нелюбимого. Он ответил: «Я хочу, чтобы хоть кого-то люди ненавидели больше, чем меня».
Он наложил на сиракузян побор; они плакали, взывали к нему, уверяя, что у них ничего нет. Видя это, Дионисий приказал взять с них и второй побор, и третий. Но когда, потребовав еще больше, тиран услышал, что сиракузяне над ним смеются и насмехаются у всех на виду, то распорядился прекратить побор: «Коль мы им уже смешны, - сказал он, - стало быть, у них уже и впрямь больше ничего нет».
Матери, которая, будучи в преклонном возрасте, пожелала снова выйти замуж, Дионисий сказал, что законы государства переделать он в силах, но законы природы – никак.
Узнавши, что сын его, тоже по имени Дионисий, которому он намеревался оставить власть, совратил жену свободного человека, он гневно спросил: «Разве за мной ты знаешь что-нибудь подобное?». Юноша ответил: «Но у тебя не было отца – тирана». – «А у тебя, коли ты не перестанешь, - сказал Дионисий Старший, - не будет сына – тирана».
Врач Менекрат, величавший себя Зевсом, прислал царю Спарты Агесилаю (правил в 399 – 360 гг. до н.э.) письмо: «Менекрат – Зевс царю Агесилаю желает счастья»; Агесилай ответил: «Царь Агесилай Менекрату желает здравого ума».
Ночью, быстро снимаясь с лагеря из вражеских мест, Агесилай увидел своего любимца в слезах, что его оставляют, как слабосильного, и сказал: «Трудно быть вместе жалости и уму!».
После смерти
спартанского полководца Лисандра (
Находясь в Азии, Агесилай во время мира напал на персидскую провинцию Фригию. Захватив там множество городов и богатую добычу, он сказал друзьям: «Нечестно, конечно, заключив договор, нарушать его, но обмануть врагов не только справедливо и достойно, но вдобавок приятно и выгодно».
Имея немногочисленную конницу, Агесилай отступил к Эфесу и обратился к тамошним богачам, предлагая, чтобы взамен вступления в армию каждый предоставил ему лошадь и всадника. Таким образом, взамен трусливых богачей войско получило лошадей и мужей, годных для несения военной службы.
Разбив в
Лидии персидского полководца Тиссаферна и уничтожив многих его воинов, Агесилай
продолжал опустошать земли царя персов. Тот послал Агесилаю деньги и просил его
закончить войну. Агесилай ответил, что только государство имеет право заключать
мир, а ему больше нравиться обогащать своих воинов, чем богатеть самому. «У
греков, - сказал он, - существует хороший обычай: брать у врага не подарки, а
добычу». (
Если Агесилай слышал, что кого-либо хвалят или порицают, он полагал, что не менее важно знать характер тех, кто говорит, чем тех, о ком судят.
Когда его спрашивали, что самое важное дали законы Ликурга Спарте, он отвечал: «Презрение к удовольствиям».
Умирая, Агесилай приказал не ставить ему никаких изображений: «Если я сделал что-то хорошее, это мне и будет памятником, если нет, то не помогут никакие статуи».
Дионисий
Младший, сын Дионисия Старшего, став после смерти отца тираном Сиракуз (в
Устранив возможных претендентов, Дионисий начал свирепствовать много больше, чем его отец, и шесть лет спустя, был изгнан восставшими сиракузянами. Изгнанника приняли союзники его, жители Локр, а он в «благодарность» силой захватил власть в их городе и стал творить бесчинства. Он приказал жен первых лиц в городе силой приводить к себе для разврата, девушек уводил перед свадьбой и возвращал женихам обесчещенными. Самых богатых горожан он изгонял из города или приказывал убивать, а их собственность присваивал.
Когда возможности для грабежа были исчерпаны, Дионисий пустился на обман. Некогда локрийцы страдали от регийского тирана Леофрона и дали обет, что если они победят, то в день праздника Афродиты принесут в жертву богине девственность своих дочерей. Обета этого они в то время не исполнили. И, когда в войне с луканами они потерпели жестокую неудачу, Дионисий созвал их на собрание и предложил послать в храм Афродиты своих жен и дочерей в наилучших нарядах. Из них пусть будут выбраны по жребию сто для исполнения обета, данного всем государством. И пусть эти сто, выполняя религиозный долг, в течение месяца пробудут в публичном доме, а все мужчины-де должны заранее поклясться, что никто из них не коснется ни одной, пока они будут выполнять общегосударственный обет. И пусть будет издано постановление, чтобы пока все сто, побывавшие в публичном доме не найдут себе мужей, ни одна другая девушка не имеет права выйти замуж. Этот совет, который давал возможность, и выполнить религиозный обет и сохранить девичье целомудрие, был одобрен. В назначенный день девушки и женщины в самых лучших и дорогих нарядах пришли в храм Афродиты, а Дионисий, послав солдат, ограбил их: забрал наряды и украшения. Одетых наиболее богато он подверг пыткам, стремясь выведать, где их мужья и отцы прячут свои богатства и сколько всего имеют; после чего выданных мужей ограбил и убил.
Спустя
некоторое время, когда Дионисий отправился в союзе с тарентинцами в поход на
Сиракузы, локры восстали, перебили сторожевой отряд тирана, добились свободы и
захватили его жену и детей. У Дионисия было две дочери и два сына. Старший из
сыновей, Аполлократ, вместе с отцом был в походе, младший же, еще юноша,
оставался в Локрах вместе с сестрами и матерью, и попал в руки восставших.
Несмотря на то, что и сам Дионисий и жители Тарента настоятельно упрашивали
локров отпустить пленников на каких угодно условиях, локры не согласились. Они
выдержали за это осаду и опустошение своей страны. Горя желанием отомстить
тирану за все содеянное им, локры обесчестили его жену и дочерей, убили их,
вместе с младшим сыном Дионисия, сожгли трупы, а пепел развеяли по морю. (
Потеряв детей, жену и власть, Дионисий Младший остаток дней своих прожил, всеми презираемый, в Коринфе.
Гераклейский тиран Клеарх (правил в 364 – 352 гг. до н.э.), желая истребить многих из подозрительных ему сограждан, но не находя ни случая, ни достаточного повода, составил ополчение из «подозрительной» молодежи и, под предлогом осады города Астака, выступил с ними и наемниками в поход в знойное летнее время. Окружая Астак, Клеарх расположил своих сограждан лагерем в низменном и болотистом месте, а сам занял с наемниками возвышенные места, обильные тенью и проточной водой. И не снимал осады до тех пор, пока жара и вредные испарения от болот не привели к эпидемии, истребившей всех сограждан, что были в этом лагере. После этого Клеарх с наемниками отправился в обратный путь, а жителям Гераклеи сообщил, что причиной гибели соотечественников была моровая язва.
Когда
Тимолеонт Коринфский изгонял тиранов из Сицилии, то тиран Мессены Гиппон
пытался бежать на корабле из своего города, но был схвачен мессенцами. Решив
казнить тирана за все содеянные им преступления, мессенцы привели в театр, где
должны были казнить Гиппона, детей из школ, чтобы показать им самое прекрасное
и благородное из зрелищ – казнь тирана. Когда все собрались, Гиппон был предан
мучительной смерти. (ок.
Спартанский
царь Архидам III
(правил в 360 –
В Спарте произошло такое сильное землетрясение, что уцелело только пять домов. При начале этого землетрясения Архидам, заметив, что жители, пренебрегая собственной безопасностью, стараются спасти из домов имущество, и, желая избавить их от гибели, подал военной трубой сигнал, возвещающий о приближении врагов. Спартанцы, услышав военный призыв, поспешно сбежались к Архидаму и таким образом спаслись от гибели, когда их дома рухнули.
Македонский царь Филипп Второй (правил 359 – 336 гг. до н.э.) однажды собрался сделать стоянку в красивом месте, но ему сообщили, что там нет травы для вьючного скота. «Вот наша жизнь: живем так, чтобы ослам было по вкусу!», - сказал Филипп.
Товарищи Ласфена Олинфского, сдавшего город Олинф за деньги македонянам, жаловались и возмущались перед царем, что кто-то из друзей Филиппа обозвал их предателями. Филипп сказал: «македоняне – народ темный и грубый, они так и зовут корыто корытом».
Когда друзья Филиппа возмущались, что на Олимпийских играх его освистали пелопоннесцы, с которыми он так хорошо обошелся, царь сказал: «Что же было бы, если бы я с ними дурно обошелся?».
Когда Кратет попал под суд за неправые дела, и Гарпал, его родственник и друг, просил царя Филиппа принять пеню за друга, но избавить его от суда, чтобы о нем не говорили дурного, Филипп ответил: «Пусть лучше говорят дурное о нем, чем из-за него – о нас!».
Как-то Филиппу пришлось быть судьей между двумя негодяями, так он одного осудил бежать из Македонии, а другого – его преследовать.
Правя суд над человеком по имени Махет, Филипп Македонский задремал, не прислушался к оправданиям и вынес осудительный приговор. Махет стал громко звать на помощь судью. «Какого это?» - спросил рассерженный Филипп. – «Да тебя самого, государь, - ответил Махет, - когда ты проснешься и станешь слушать внимательно». Тут Филипп очнулся, пришел в себя и понял, что осудил Махета несправедливо, однако приговора не отменил, но сам выплатил наложенный на осужденного штраф.
Филипп дал своему сыну Александру совет заводить друзей, пока он еще не царь, потому что потом это будет невозможно.
Боспорский царь Перисад (правил в 349 – 311 гг. до н.э.) во время войны имел всегда три одежды. В одной он строил войско, желая быть видным для всех; в другом – вступал в битву, не желая в опасности быть видным никому из врагов; в третьем – обращался в бегство, в случае надобности, он не хотел быть узнанными в этот момент ни своими, ни врагами.
Спартанский царь Агид Младший (правил в 338-330 гг. до н.э.) на требование эфоров передать спартанских воинов человеку, который был изменником, ответил: «Не могу доверять чужих тому, кто предал своих».
Александр Третий Македонский (правил в 336- 323 гг. до н.э.), будучи в Милете и глядя на множество изображений атлетов, побеждавших в Олимпии и Дельфах, спросил: «А где же было столько молодцев, когда варвары брали ваш город?».
Захватив в
одном из боев в плен эллинских наемников персидского царя, Александр приказал
заковать в колодки афинян за то, что они, имея возможность кормиться за счет
города, пошли в наемники, - и фессалийцев за то, что они, населяя прекрасную
землю, не хотели ее возделывать, - но отпустил на волю фиванцев, сказав: «Им
одним не оставили мы ни города, ни земли». (В начале своего правления, в
Когда
Александр захватил Вавилон(
Александр Македонский однажды узнал, что его сестра вступила в связь с неким молодым и красивым юношей. В ответ на возмущение окружающих, считавших, что такая связь есть унижение и оскорбление царской власти, сказал: «Ей тоже надо пользоваться удовольствиями царского положения».
Философ Менедем с другом Асклепиадом был в гостях на Кипре. Местный тиран Никокреонт (правил в 331 - 310 гг. до н.э.), устраивая ежемесячное празднество, вместе с другими философами пригласил и их; но Менедем сказал: «Если такое сборище – благо, то праздновать надо ежедневно; если нет – то не надо и сегодня». Тиран ответил, что только этот день у него и свободен, чтобы слушать философов; на это Менедем во время жертвоприношения еще суровее возразил, что философов надо слушать во всякий день. Они погибли бы, если б какой-то флейтист не помог им бежать с острова, так как тиран был возмущен наглостью Менедема и хотел его казнить.
Македонский и Сирийский царь Антигон Одноглазый (правил в 323 – 301 гг. до н.э.) одному софисту, когда тот читал перед ним сочинение о справедливости, заметил: «Ты глуп, потому что, видя, как я разоряю мне не принадлежащие города, рассуждаешь со мной о справедливости».
Когда Гермодот в своих стихах назвал его сыном солнца, Антигон Одноглазый заявил: «Неправда, и это отлично знаем я, да тот раб, что выносил мой ночной горшок».
Кто-то заявил: «Прекрасно и справедливо все, что делают цари!». Он ответил: «У варваров – да, а у нас прекрасно только прекрасное, справедливо только справедливое».
Поэт Антагор жарил себе угря, и сам под ним поворачивал сковородку. Антигон, подойдя к нему сзади, спросил: «Как, по-твоему, Антагор, когда Гомер писал про подвиги Агамемнона, жарил он себе угрей?». Антагор ответил: «А как, по-твоему, царь, когда Агамемнон совершал эти подвиги, любопытствовал ли он, кто у него в лагере жарит угрей?».
Все удивлялись, что на старости лет Антигон Одноглазый управляет так кротко и милостиво. «Это потому, - сказал он, - что раньше мне был нужна власть, а теперь – слава и доброе имя».
Царь фракийский Лисимах (правил в 323 – 281 гг. до н. э.) как-то спросил своего друга, комического поэта Филиппида: «Чем с тобой поделиться?». Тот ответил: «Чем угодно, кроме твоих тайн!».
Царь Сирии Селевк I (правил в 311 – 281 гг. до н.э.) говорил, что тот кто знает, как тяжел царский скипетр, не стал бы его поднимать, когда бы нашел его валяющимся на земле.
Он же,
разгромив Македонского царя Деметрия и захватив в плен его семью (
После этого Селевк собрал Собрание и объявил свою волю поженить Антиоха и Стратонику, и сделать их правителями внутренних областей своей державы. Затем сочетал молодых людей браком и отправил их в их владения.
Тиран Сиракуз Агафокл (правил в 306 – 289 гг. до н. э.), как-то нарушил клятву, данную им неприятелю и, умертвив пленных, шутя сказал окружающим: «Когда поужинаем, тогда клятва сама собой отрыгнется».
Он же, одержав победу над жителями южно-итальянского города Леонтины, отправил к ним в город своего полководца Динократа, с объявлением, что он, в подражание Дионисию Старшему, намерен пощадить их, если они сдадутся. Леонтинцы, положившись на обещание, впустили Агафокла в город. Он же собрал жителей, явившихся без оружия, и спросил: «Желает ли, кто-либо того, чего желает Агафокл? Если так, то пусть желающий поднимет руку». После того, как все подняли руки, Агафокл сказал: «Я желаю умертвить всех леонтинцев. Вы тоже этого желаете…». И воины Агафокла перебили всех присутствующих, более десяти тысяч человек.
Македонский царь Деметрий Полиоркет (правил в 306-283 гг. до н. э.) влюбился в стареющую гетеру Ламию и имел с ней долгую связь, не забывая при этом и про прочих. Однажды за пиром Ламия играла на флейте и Деметрий, что сидел с юною гетерою Демо, по прозвищу Бешенная, спросил ее, кивая на Ламию: «Ну, как на твой взгляд?» - «На мой взгляд – старуха, государь», - ответила красавица. В другой раз, указывая на изысканные блюда, которые подали к столу, Деметрий сказал ей: «Видишь, сколько посылает мне Ламия?» - «А ты поспи еще с моей матерью, она пошлет тебе и того больше», - заметила Демо.
Как-то во время пира царю Пирру Эпирскому (правил в 297 – 272 гг. до н.э.) задали вопрос: какой флейтист кажется ему лучше, Пифон или Кафисий? Пирр ответил: «Полководец Полисперхонт!».
Как-то раз царю донесли, что группа юношей во время попойки ругала царя. Пирр вызвал провинившихся к себе и спросил, правда ли, что они вели о нем оскорбительные разговоры. Один из них ответил: «Все правда. Мы бы еще и не такое наговорили, если бы у нас было больше вина». Пирр рассмеялся и отпустил юношей.
Однажды в Амбракии кто-то поносил царя Пирра, и все считали, что виноватого необходимо изгнать из страны, но Пирр сказал: «Пусть лучше останется на месте и бранит нас перед немногими людьми, чем, странствуя, будет позорить перед всем светом».
Антигон II Македонский (правил в 283 – 239 гг. до н.э.) спросил Менедема, советника отца, не пойти ли ему на пьяную гулянку. Менедем ничего не ответил, а только напомнил Антигону, что он сын царя.
Когда сиракузяне воевали с мамертинами – наемниками, захватившими в свои руки Мессену - между войском сиракузян и горожанами возникли раздоры. Воины, чьи отряды стояли в окрестностях Мерганы, выбрали из своей среды вождей Артемидора и Гиерона, тогда еще очень юного, но от природы богато одаренного для царской власти и управления делами. Гиерон то и принял главнокомандование. При помощи нескольких друзей Гиерон с войсками вступил в Сиракузы и, одолев противников, обнаружил в управлении государством столько мягкости и великодушия, что сиракузяне единогласно признали Гиерона своим начальником, хотя вовсе не одобряли войсковых выборов. Однако уже по первым предприятиям Гиерона люди проницательные могли видеть, что он одушевлен более высокими стремлениями, а не жаждою власти начальника. Он видел, что сиракузяне каждый раз, когда отправляют из города войска с начальниками, поднимают междоусобные распри и постоянно производят перевороты. Гиерон узнал также, что над всеми гражданами сильно выдается Лептин своим значением и доверием, и что он пользуется в народе высоким уважением. Поэтому Гиерон вступил в родство с Лептином, дабы оставлять его в городе как бы в запасе всякий раз, когда самому нужно будет выступать с войском в поход. Женившись на его дочери, Гиерон замечал потом в старых наемниках недовольство и склонность к возмущению, поэтому выступил с войском из города как бы в поход на варваров, завладевших Мессеною. Он расположился лагерем у Кенторипа в виду неприятельской стоянки и выстроил войска подле реки Киамосора, а сам отошел на некоторое расстояние с конными и пешими воинами из граждан, как будто собираясь сразиться с неприятелем в другом месте. Наемников же Гиерон поставил впереди, благодаря чему они истреблены были все, когда неприятель атаковал их. После гибели старых наемников сам Гиерон с гражданами возвратился в Сиракузы. Ловко осуществив свой замысел и избавившись от всех воинов, беспокойных и склонных к возмущению, он сам набрал новых наемников в достаточном количестве и тогда уже спокойно управлял делами.
Потом, замечая
смелость и наглость, с какими вели себя варвары после победы, Гиерон снабдил
вооружением гражданские войска, прилежно упражнял их в военном деле и выступил
в поход. На Милейской равнине подле реки, именуемой Лонганом, он сразился с
неприятелем, принудил его к беспорядочному отступлению, а вождей забрал в плен.
Дерзость варваров была смирена, а Гиерон по возвращении в Сиракузы провозглашен
царем всеми союзниками. (
Царь Сирии Антиох II (правил в 261 – 246 гг. до н.э.) как-то во время охоты погнался за зверем, отбился от друзей и служителей и набрел, не узнанный, на хижину бедняков. Здесь за ужином случайно зашел при нем разговор о царе, о том, что он всем бы хорош, только слишком слушается дурных друзей и поэтому многого не видит и часто, увлекаясь охотой, упускает важные дела. Антиох промолчал, а наутро, когда явились к хижине его телохранители, он открыл себя, надел багряницу и диадему, но сказал: «Право, с тех пор как я принял над вами власть, до вчерашнего дня не слышал я о себе ни единого правдивого слова».
Царь Кирены
Магас незадолго до смерти просватал свою дочь Беренику за сына египетского царя
Птолемея II. Однако
после смерти Магаса (ок.
Тиран Аргоса Аристипп будучи союзником могущественного македонского царя Антигона III Досона (правил в 229 – 221 гг. до н.э.), держал многочисленных наемников для охраны собственной особы. Аристипп не оставил в живых ни одного из своих врагов в Аргосе и все-таки принимал чрезвычайные меры предосторожности. Телохранители и караульные круглосуточно охраняли его дом со всех сторон. Всех слуг, как только заканчивался обед, Аристипп немедленно выгонял из дома, замыкал внутренние покои и вместе со своей возлюбленной укрывался в маленькой комнатке верхнего этажа с опускною дверью в полу. На эту дверь он ставил кровать и спал, насколько, разумеется, способен уснуть и спать человек в таком состоянии духа. Лестницу мать любовницы уносила и запирала в другой комнате, а утром приставляла снова и звала этого удивительного тирана, который выползал из своего убежища, словно змея из норы. Правда, надо отдать должное, несмотря на свои страхи, Аристипп не был убит заговорщиками, а погиб в бою.
Царь Сирии
Деметрий II начал (в
Спустя некоторое время, когда у Деметрия было уже несколько детей, ему стали больше доверять, и он в сопровождении того же своего друга снова сделал попытку к бегству. Но и эта попытка была также неудачна. Он был схвачен у самых границ своего царства, снова приведен к царю Фраату, и, став ненавистным ему, был удален с глаз его. Деметрия опять возвратили к жене и детям, в Гирканию, место его ссылки, причем ему подарили золотые игральные кости, как укор в ребяческом легкомыслии. Столь мягкое и снисходительное отношение парфян к бывшему сирийскому царю происходило не от милосердия и не из родственных чувств, а оттого, что парфяне стремились овладеть Сирийским царством и намеревались использовать Деметрия против брата его Антиоха, смотря по тому, как потребуют этого обстоятельства, время и возможность испытать военное счастье.
Услыхав об
этом, царь Сирии Антиох VII
решил предупредить парфян и самому начать против них военные действия. Он повел
на парфян войско, закаленное в частых войнах с соседями (
Царь парфян
поспешно послал конные отряды, чтобы захватить Деметрия, но те не успели.
Деметрий уже был в Антиохии, столице Сирии и снова захватил свой престол (
Стратоника была дочерью старого и бедного арфиста, и сама умела играть на арфе. Однажды через город, где они жили проезжал царь Митридат VI Понтийский (правил в 121 – 63 гг. до н.э.) и остановился в нем отдохнуть. А так, как царь любил отдыхать весело, то приказал слугам найти музыкантов. Слуги наткнулись на Стратонику и ее отца.
Играя во время ужина Митридата на арфе, Стратоника сразу произвела на царя такое сильное впечатление, что, забрав ее с собой, он отправился в опочивальню, а старика отослал домой, раздраженного тем, что у него не спросили в вежливой форме разрешения.
Однако, проснувшись на следующий день, отец увидел в своей комнате столы с серебряными и золотыми кубками и толпу слуг, рабов и мальчиков, протягивавших ему драгоценные одежды; перед дверью дома стоял конь, украшенный роскошной сбруей, подобно коням, принадлежащим друзьям царя. Полагая, что это шутка, что над ним издеваются, старик собирался уже выбежать за дверь, но слуги задержали его, объяснив, что царь подарил ему большой дом недавно умершего богача и эти дары только начало и малый образец остального добра и сокровищ, которые его ожидают. В конце концов, насилу поверив своему счастью и надев на себя пурпурную одежду, старик вскочил на коня, поскакал по городу с криком: «Все это мое!», - к большому развлечению горожан. Стратоника же уехала с царем и стала его любовницей, имевшей огромное влияние на царя, и получила в подарок крепость с богатейшими сокровищами.
Балканский полуостров.
Фракийский
царь Котис (правил ок. 383 –
Германцы.
У германского племени бургундов король принуждался к отречению и устранялся от политической жизни, если при нем племя постигали неурожаи или военные неудачи.
Галлы.
У сотиатов царь имел при себе шестьсот избранных, которые жили вместе с царем, помогая ему править, имели ту же пищу и ту же одежду, но обязаны были умереть вместе с царем, погибнет ли он на войне, от болезней ли, или какого-другого случая.
Римляне.
Во время
войны Рима с Эпиром, жители г. Регий, которые пришли в ужас от вторжения Пирра, когда он
проник в Италию, и в то же время страшились морского владычества карфагенян,
попросили у римлян гарнизон и вспомогательного войска. Для защиты и охраны
города был прислан отряд в числе четырех тысяч человек с Децием Кампанцем во
главе. Римляне некоторое время
оставались верными стражами города. Но, в конце концов, соблазненные
благосостоянием города и богатством отдельных регийских граждан, римляне
нарушили договор и во время праздника завладели городом. Они выгнали одних
граждан, умертвили других и сошлись с их женами против воли последних (
Поводом к беззаконию они выставили то, что регинцы, якобы хотели предать город Пирру. И Деций вместо начальника гарнизона стал тираном и завел дружбу с мамертинцами, которые жили на Сицилийском проливе, и которые незадолго перед тем совершили то же самое преступление по отношению к своим хозяевам – жителям г. Мессена.
В Риме были сильно возмущены случившимся, но не могли
воспрепятствовать этому, так как римляне были вовлечены в тяжелые войны.
Когда же, спустя некоторое время, Деций стал страдать глазами и не доверял врачам, бывшим в Регии, его стал лечить врач, вызванный из Мессены. Но этот врач оказался регинцем так давно переселившимся на Сицилию, что все забыли об этом. Этот врач по имени Дексикрат убедил Деция, для быстрейшего исцеления решиться вытерпеть горячие лекарства и, намазав его сжигающими и выедающими глаза мазями, велел ему терпеть боль, пока он не вернется. Сам же тайно отплыл в Мессину. Деций, долгое время, терпя боль, наконец, смыл мазь и нашел, что он потерял зрение.
В это же время римляне, покончив с войнами, немедленно приступили к осаде Регия. Посланный римлянами для упорядочения тамошних дел, Фабриций одержал верх в сражении и истребил большую часть воинов Деция при самом взятии города, потому что те в предвидении будущего защищались отчаянно; в плен взято было более трехсот человек.
Самая земля и город были тотчас возвращены оставшимся
еще в живых регинцам. Из гарнизона пленные – виновники отпадения - отправлены были в Рим, где по приказанию консулов выведены
на площадь, высечены и по обычаю римлян все обезглавлены секирой. Их тела
оставили без погребения.
Деций же, когда его арестовали и стерегли без особого внимания, сам наложил на себя руки.
Наказанием виновных римляне желали, насколько возможно,
восстановить доверие к себе у союзников. (
Как-то Гай
Юлий Цезарь проезжал с друзьями ничтожный городишко в Альпах, и они
полюбопытствовали, неужели и здесь идет борьба и соперничество о первенстве; Цезарь
приостановился, задумался и сказал: «Право, я сам бы предпочел быть первым
здесь, чем вторым в Риме». (до
Римский полководец, соперник Октавиана Августа в борьбе за власть в Римском государстве, Марк Антоний женился на египетской царице Клеопатре VII и поселился в столице Египта городе Александрия (41 – 31 гг. до н.э.).
Как-то раз он удил рыбу, клев был плохой и Антоний огорчался оттого, что Клеопатра сидела рядом и была свидетельницей его неудачи. Тогда он велел рыбакам незаметно подплывать под водою и насаживать добычу ему на крючок, и так вытащил две или три рыбы. Египтянка разгадала его хитрость, но прикинулась изумленной, рассказывала об этом замечательном лове друзьям, и приглашала их поглядеть, что будет на другой день.
Назавтра лодки были полны народа. Антоний закинул лесу. И тут Клеопатра велела одному из своих людей нырнуть и, упредивши рыбаков Антония, потихоньку насадить на крючок понтийскую вяленую рыбу. В уверенности, что снасть не пуста, Антоний вытащил лесу и под общий хохот, которым, как и следовало ожидать, встретили «добычу» все присутствующие, Клеопатра промолвила: «Удочки, император, оставь нам, государям фаросским и канопским. Твой улов – города, цари и материки».
Во время
наступления армии Октавиана Августа на Египет (
Как-то
римляне стали жаловаться императору Октавиану Августу (правил в
Август
говорил, что тот, кто домогается малых выгод ценой больших опасностей, тот
похож на рыболова, который ловит рыбу на золотой крючок: оторвись крючок, - никакая добыча не возместит потерю.
Прослышав, что Эрот, его египетский домоправитель, купил перепела, непобедимого в птичьем бою, изжарил его и съел, Август вызвал Эрота, стал допрашивать, и когда тот признался, император приказал распять домоправителя на корабельной мачте.
Еще, не будучи римским императором, Август охотно заводил себе любовниц среди замужних женщин, а когда его упрекали в этом, он оправдывался тем, что так делает не из похоти, а по расчету: через любовниц он легче выведывает замыслы врагов.
Император Рима Тиберий (правил в 14 – 37 гг.) народные волнения старался предупреждать до столкновения, а возникшие сурово усмирял. Однажды в театре раздоры дошли до кровопролития, тогда он отправил в ссылку и зачинщиков и актеров, из-за которых началась ссора, и никакими просьбами народ не мог добиться их прощения.
В городе Полленции чернь не выпускала с площади процессию с прахом старшего центуриона до тех пор, пока силой не вынудила у наследников большие деньги на гладиаторские зрелища. Возмущенный нарушением закона и недостойным поведением черни и декурионов – смотрителей за общественным порядком – Тиберий подвел одну когорту из Рима, другую – из Коттиева царства. И военные внезапно, с обнаженными мечами, при звуках труб, с двух сторон вступили в город и большую часть черни и декурионов бросили в вечное заточение.
Один шут перед погребальной процессией некого знатного римлянина попросил умершего передать покойному императору Августу, что завещанных им подарков народ от императора Тиберия так и не получил. Узнав об этом, Тиберий велел доставить шута к себе, вручил ему обещанные Августом подарки, и приказал казнить, чтобы шут мог доложить Августу, что свое получил.
Наместникам, которые советовали увеличить налоги на провинции, Тиберий ответил, что хороший пастух стрижет овец, но не сдирает с них шкуры.
На острове Капри через несколько дней после приезда туда императора Тиберия один рыбак застиг его наедине и неожиданно преподнес ему огромную краснобородку. В страхе, что к нему пробрались через весь остров по непролазным скалам, Тиберий приказал хлестать рыбака этой рыбой по лицу. А когда рыбак под ударами стал благодарить судьбу, что не поднес заодно и омара, которого поймал еще огромнее, император велел и омаром исполосовать ему лицо.
Когда однажды утром в пути носилки императора запутались в терновнике, Тиберий велел схватить центуриона передовых когорт, разведывавшего дорогу и сечь. Последнего засекли чуть не до смерти.
Непочтительность, злословие и оскорбительные о нем стишки Тиберий переносил терпеливо и стойко, с гордостью заявляя, что в свободном государстве должны быть свободны и мысль и язык. Однажды сенат потребовал от него следствия о таких преступлениях и преступниках. Он ответил: «У нас слишком мало свободного времени, чтобы ввязываться в эти бесчисленные дела. Если вы откроете эту отдушину, вам уже не придется заниматься ничем другим: все по такому случаю потащат вам свои дрязги».
В провинции до Тиберия приносили детей в жертву богу Сатурну. Тиберий приказал за это повесить жрецов Сатурна на сатурновых деревьях, осенявших эти жертвоприношения.
Селур, по прозванию «Сын Этны», который долгое время во главе вооруженного отряда опустошал частыми набегами окрестности Этны на Сицилии, был, в конце концов, схвачен и отправлен в Рим. Здесь по велению императора он был казнен на форуме во время гладиаторских боев. Селура поместили на высокий помост, как бы на Этну; под помостом поместили клетку с дикими зверями. По сигналу распорядителя игр помост, с помощью механизма приведенного в действие, внезапно распался и Селур упал прямо к зверям, которые его тут же растерзали.
Император Рима Гай Калигула (правил в 37 – 41 гг.) превзошел своими тратами самых безудержных расточителей. Он выдумывал неслыханные омовения, диковинные яства и пиры, купался в благовонных маслах, горячих и холодных, пил драгоценные жемчужины, растворенные в уксусе, сотрапезникам раздавал хлеб и закуски на чистом золоте. «Нужно жить или скромником или цезарем!», - говорил он. Даже деньги в немалом количестве он бросал в народ с крыши Юлиевой базилики несколько дней подряд. Он построил либурнские галеры в десять рядов весел, с жемчужной кормой, с разноцветными парусами, с огромными куполами, портиками, пиршественными покоями, даже с виноградниками и плодовыми садами всякого рода: пируя в них, средь бела дня, он под музыку и пение плавал вдоль побережья Кампании.
Сооружая виллы и загородные дома, он забывал про здравый смысл, стараясь лишь о том, чтобы построить то, что построить казалось невозможно. И оттого поднимались плотины в глубоком и бурном море, в кремниевых утесах прорубались проходы, долины насыпями возвышались до горы, и горы, перекопанные, сравнивались с землей, - и все это с невероятной быстротой, потому что за промедление платились жизнью. Огромные состояния и среди них все наследство Тиберия Цезаря – два миллиарда семьсот миллионов сестерциев – он промотал меньше, чем за год.
Растратив за год всю казну, Гай Калигула начал изыскивать всеми правдами и неправдами новые средства. Для пополнения своих финансов он часто устраивал торги, предлагая для распродажи все, что оставалось после больших зрелищ, сам назначал цены и взвинчивал их до того, что некоторые, принужденные к какой-нибудь покупке, теряли на ней все свое состояние и вскрывали себе вены. Однажды, во время таких торгов, Апоний Сатурнин задремал на скамьях покупщиков, и Гай посоветовал глашатаю обратить внимание на этого бывшего претора, который на все кивает головой; и закончился торг не раньше, чем Сатурнину негаданно были проданы тринадцать гладиаторов за девять миллионов сестерциев.
Гай Калигула любил устраивать различные представления, угощения, дарить подарки. Одному римскому всаднику, который на таком угощении сидел напротив него и ел с особой охотой и вкусом, он послал и свою долю, а одному сенатору при подобном же случае – указ о назначении претором вне очереди.
Когда Калигулу убили, то в его вещах был найден ларь, наполненный различными ядами. Император Клавдий приказал бросить его в море, и зараза была от этого такая, что волны прибивали к берегу отравленную рыбу.
Сильней всего в римском императоре Клавдии (правил в 41 – 54 гг.) была недоверчивость и трусость. Даже в первые дни правления, стараясь показать себя простым и доступным, он решался выйти на пир только под охраной копьеносцев и с солдатами вместо прислужников, а, навещая больных, всякий раз приказывал заранее обыскать спальню, обшарив и перетряхнув тюфяки и простыни. Впоследствии даже те, кто приходил к нему с приветом. Все до одного подвергались строжайшему обыску: лишь с трудом и не сразу согласился он избавить от ощупывания женщин, мальчиков и девочек и не отбирать у провожатых или писцов их ящички с перьями и грифелями.
Будущий римский император, наместник Тарраконской Испании, Гальба сурово расправлялся с нарушителями законов. Так, одному меняле за обман при размене денег он отрубил руки и гвоздями прибил его к столу; опекуна, который извел ядом сироту, чтобы распорядиться его деньгами, он распял на кресте, как раба, а когда тот стал взывать к законам, заверяя, что он римский гражданин, то Гальба, словно облегчая ему наказание, велел ради утешения и почета перенести его на другой крест, выше других и беленый.
Когда Гальба
был легатом в Верхней Германии ему как-то пришлось в суде разбирать спор о
вьючном муле и ни одна из сторон не могла убедительно доказать свое право на
мула. Понимая, что истину обычным путем восстановить невозможно, Гальба велел
отвести мула с завязанными глазами к водопою, там развязать его и к кому он
побежит от воды, тому его и отдать. (До
Император Рима Веспасиан (правил в 69 – 79 гг.), чтобы пополнить опустошенную государственную казну, шел на самые постыдные дела. Он скупал вещи, чтобы распродавать их с выгодой; без колебания продавал должности соискателям и оправдания подсудимым, невиновным и виновным, без разбору. Самых хищных чиновников он нарочно продвигал на все более высокие места, чтобы дать им нажиться, а потом засудить. Говорили, что он пользуется ими, как губками, сухим дает намокнуть, а мокрые выжимает.
Один из любимых прислужников Веспасиана просил управительского места для человека, которого он выдавал за своего брата. Император велел ему подождать, вызвал к себе этого человека, сам взял с него деньги, выговоренные за ходатайство, и тотчас назначил на место, а когда опять вмешался служитель, сказал ему: «Ищи себе другого брата, а это теперь мой брат».
Посланцы одного из городов доложили императору, что раньше решено было поставить ему на общественный счет колоссальную статую немалой цены, он протянул ладонь и сказал: «Ставьте немедленно, вот постамент».
Однажды в дороге Веспасиан заподозрил, что погонщик остановился и стал перековывать мулов только затем, чтобы дать одному просителю время и случай подойти к императору; когда тот отошел, Веспасиан спросил погонщика, много ли принесла ему ковка, и потребовал с выручки свою долю.
Старший сын Тит упрекал Веспасиана, что нужники он обложил налогом. Тот взял монету из первой прибыли, поднес к его носу и спросил, воняет ли она. «Нет», - ответил Тит. «А ведь это деньги с мочи», - сказал Веспасиан. По этому случаю, поэт Ювенал писал: «От всякой прибыли запах будет хороший», а римский народ сочинил пословицу: «Деньги не пахнут».
Благодаря такой деятельности Веспасиан за десять лет своего правления вывел финансы империи из кризиса. Когда он пришел к власти дефицит бюджета составлял сорок миллиардов сестерциев, когда умер – в казне было несколько сот миллионов.
Веспасиан не упускал ни одного случая навести порядок в армии и стране. Как-то один молодой человек явился благодарить императора за его высокое назначение, благоухая ароматами.
Веспасиан потянул носом, презрительно отвернулся и мрачно сказал: «Уж лучше бы ты вонял чесноком!» - и отобрал приказ о назначении.
Сын Веспасиана, будущий римский император Домициан, когда его отец был на Востоке (69 год), начал распоряжаться в Риме, как полновластный хозяин и умудрился за один день раздать двадцать должностей в столице и провинциях, так что Веспасиан даже сказал, что удивительно, как это сын и ему не прислал преемника.
Непременным правилом римского императора Тита (правил в 79 – 81 гг.) было: никакого просителя не отпускать, не обнадежив. Когда же домашние упрекали его, что он обещает больше, чем может выполнить, он ответил: «Никто не должен уходить печальным после разговора с императором». А когда за обедом он вспомнил, что за целый день не сделал никому хорошего, то произнес: «Друзья мои, я потерял день!».
При нем доносчиков и клеветников били палками и продавали в рабство.
По законам римского императора Феодосия (правил в 379 – 395 гг.) фальшивомонетчиков бросали живьем в кипящую воду или масло.
Демократия и политика.
Эллины.
Для государственного деятеля незнание народного характера влечет за собой ошибки и заблуждения не менее опасные, чем незнание и непонимание замыслов врагов (Плутарх).
Правитель должен выбирать себе в помощники более пригодных, а не себе подобных. Когда храбрец Диомед шел в разведку, он взял с собой благоразумного, отнюдь не интересуясь храбрыми (Плутарх).
Человеку, который предлагал установить в Спарте демократию, Ликург Лакедемонский сказал: «Сперва установи демократию в своем доме». (VIII в. до н. э.)
Питтаку Митиленскому предлагали взять из завоеванных земель много тысяч гектар, но он ответил: «Пожалуйста, не давайте мне того, чему многие станут завидовать, а еще большие – желать». И взял себе столько земли, сколько отмерило брошенное им копье.
Ономадем – народный вождь на Хиосе – не хотел изгнать всех противников, побежденных во время восстания: «Чтобы, - как он сказал, - освободившись от всех врагов, не перессориться с друзьями», - и поплатился за это жизнью.
Тимесий Клазоменский был хорошим правителем своего города. Но так как он все стремился делать сам, то вызвал этим к себе зависть и озлобление, замеченные им, впрочем, только после следующей истории. Игравшие на дороги дети старались вышибить из ямы бабку. Когда Тимесий проходил мимо, некоторые кричали: ее не вышибить! Но один нанес удар со словами: «Тимесию бы так вот вышибить мозги, как я вышибу эту бабку!». Услыхав это, Тимесий понял, что ненависть к нему охватила всех. Повернув домой, он собрал имущество и вместе с женой покинул город.
Гераклит Эфесский как-то сказал: «Поделом бы эфесцам, чтобы взрослые у них все передохли, а город оставили недоросткам, ибо выгнали они Гермодора, лучшего из граждан, с таким словами: «Меж нами никому не быть лучшим, а если есть такой, то пусть ему на чужбине быть и с чужими»».
В начале VI в. до н.э. греческое государство Милет раздирали гражданские распри. Когда, наконец, все устали от них, то обратились к жителям соседнего государства Парос с просьбой примирить их и выбрать им руководителя. Паросцы согласились.
Когда представители Пароса прибыли в Милет, то увидели там дотла разоренных жителей и объявили, что желают обойти их поля. Так паросцы и сделали: они обошли всю Милетскую область из конца в конец. Если им случалось заметить в опустошенной стране хорошо возделанный участок, то они записывали имя хозяина.
Лишь немного таких участков им удалось найти при обходе всей страны. По возвращении в город паросцы созвали народное собрание и передали управление городом тем немногим, чьи участки оказались хорошо возделанными, несмотря на все гражданские столкновения. А милетянам объяснили, что тот, кто сумел так хорошо содержать свои поля во время всеобщих смут, сумеет также хорошо позаботиться и об общем достоянии. Милетяне согласились с решением паросцев и утвердили избранное ими правительство. Спустя немного времени Милет стал самым процветающим государством Эллады и Ионии.
Скиф Анахарсис, посетив Народное собрание в Афинах, выразил удивление, что у эллинов говорят умные, а дела решают дураки.
В Афинской демократии были следующие порядки:
- каждое заседание Народного собрания и совета начиналось с молитвы, в которое входило проклятие врагам государства, а также слова: «… и чтобы погиб тот, кто за взятки говорит о делах не так, как думает»;
- каждое должностное лицо в Афинах обязано было в течение тридцати дней по выходе из должности дать отчет о своих действиях, который облекался в форму судебного следствия, при чем каждому предоставлялось право выступать с обвинением, изобличая отчитывающегося в злоупотреблениях по должности. При чем обличенный обязан был за нанесенный ущерб государству возмещать из своего имущества;
- каждый гражданин имел право приносить жалобу на любое предложение, поступившее в Народное собрание, или на уже принятое постановление, утверждая, что данное предложение или постановление направлено во вред государству и противоречат существующим законам;
- судейские коллегии формировались путем жеребьевки, чтобы избежать подкупа.
По законам Солона афинянин, не примкнувший во время гражданской распри или при голосовании ни к одной из сторон, терял гражданские права.
От Гиппия (
После
свержения тирании Писистратидов и установления демократии в Афинах (
Обыкновенно суд происходил так. Каждый, взяв черепок, писал на нем имя гражданина, которого считал нужным изгнать из Афин, а затем нес к определенному месту на площади, обнесенному со всех сторон оградой. Сначала архонты подсчитывали, сколько всего собралось черепков: если их было меньше шести тысяч, остракизм признавали несостоявшимся. Затем все имена раскладывались порознь, и тот, чье имя повторялось наибольшее число раз, объявлялся изгнанным.
Политик Фемистокл, ненавидящий Аристида, по прозвищу Справедливый, крупного государственного деятеля Афин, за то, что тот разоблачил махинации Фемистокла с государственными деньгами, распространил слухи, будто Аристид, разбирая и решая все дела сам, упразднил суды и незаметно для сограждан сделался единовластным правителем – вот только, что стражей не обзавелся. Слухи встревожили афинян. Да и народ, чванясь своей демократией и, считая себя достойным величайших почестей, с неудовольствием взирал на каждого, кого возвышала над толпой слава или громкие имена. И вот, сойдясь со всех концов страны в город, афиняне подвергли Аристида остракизма, скрывши зависть и ненависть к славе под именем страха перед тиранией.
Когда подписывали черепки, какой-то неграмотный крестьянин протянул Аристиду – первому, кто попался ему навстречу, - черепок и попросил написать имя Аристида. Тот удивился и спросил: «Не обидел ли его каким-нибудь образом Аристид?».- «Нет, - ответил крестьянин, - я даже не знаю этого человека, но мне надоело слышать на каждом шагу «Справедливый» да «Справедливый»…»
Аристид ничего не ответил, написал свое имя и отдал черепок. Уже покидая Афины, Аристид вознес руки к небу с молитвой, чтобы никогда не пришел для афинян час, который бы заставил их вспомнить об Аристиде. (Когда в сходной ситуации из Рима изгоняли лучшего полководца того времени Марка Фурия Камилла, то Камилл молился богам, чтобы римляне в свое время в горе снова вспомнили о Камилле).
Об Аристиде
вспомнили, когда персидский царь Ксеркс шел на Элладу (
Последний раз остракизм был применен в Афинах в годы Пелопоннесской войны (431 – 404 гг. до н.э.). Только – только было заключено перемирие, и раздоры между афинскими полководцами Никием и Алкивиадом были в самом разгаре. Положение обоих было шатким и опасным. Алкивиада ненавидели за его поведение и наглые выходки; Никию же завидовали из-за богатства, а самое главное – весь уклад его жизни заставлял думать, что в этом человеке нет ни доброты, ни любви к народу, что его неуживчивость и все его странности происходят от сочувствия к олигархии. Одним словом, задорная молодежь спорила с людьми миролюбивыми и степенными, и одни собирались изгнать Никия, а другие Алкивиада.
Часто при распрях почет достается в удел негодяю. Так вышло и тогда: народ, расколовшись на две партии, развязал руки самым отъявленным негодяям, одним из которых был демагог Гипербол. Бесчестный человек, он надеялся, что после изгнания одного из двух мужей, он сумеет одолеть и другого, а потому старался еще больше разжечь раздоры между Никием и Алкивиадом и настраивал народ против обоих. Сторонники Никия и Алкивиада поняли Гипербола и, тайно сговорившись между собой, уладили разногласия и объединились. И когда наступил день остракизма, то выяснилось, что к изгнанию приговорен не Никий и не Алкивиад, а Гипербол. Народ сначала весело смеялся, но затем вознегодовал, что остракизм сделался предметом издевательств и поношения, и применяется уже к людям далеко бесчестным и ничтожным, а потому упразднил суд черепков навсегда.
Афинские политики Фемистокл и Аристид, враждовавшие между собой по вопросам внутренней политики, прекращали свою вражду, если вместе выполняли обязанности послов или полководцев на внешней арене. Но по возвращении в город вражда возобновлялась.
Аристид всякое государственное дело предпринимал в одиночку, а товариществ чуждался, полагая, что власть, приобретенная через друзей, мешает человеку быть справедливым.
Однажды он привлек к суду своего врага, и после обвинительной речи Аристида судьи отказались слушать ответчика, потребовав немедленного вынесения приговора; тогда Аристид вскочил и вместе с обвиняемым стал просить, чтобы того не лишали законного права высказаться в свою защиту.
В другой раз, когда Аристид был судьей в тяжбе двух частных лиц и один из них сказал, что другой причинил много неприятностей Аристиду. Тот заметил: «Вот что, любезный, ты лучше говори о том, обижал ли он тебя: ведь я занимаюсь твоим делом, а не своим».
Когда Аристиду был поручен надзор за общественными доходами Афин, он уличил в огромных хищениях не только лиц, занимавших государственные должности одновременно с ним, но и тех, кто занимал их прежде, в особенности Фемистокла, который «был разумом силен, да на руку нечист». В отместку последний, собрав многих недовольных Аристидом, обвинил его, когда тот представил свой отчет (после окончания срока своей должности), в краже и, с помощью лжесвидетелей, выиграл дело. Это возмутило афинян. И Аристид был не только освобожден от наказания, но и вновь назначен на прежнюю должность.
Когда персидский царь Ксеркс шел войной на Элладу, то Фемистокл, опасаясь, что демагог Эпикид, если станет полководцем, своей трусостью и корыстолюбием погубит Афины, дал ему денег, лишь бы тот отступился от стратегии.
Как-то Фемистокл после сражения заметил труп с золотым ожерельем и золотыми гривнами на шее. Сам он прошел мимо, но предложил другу: «Возьми это себе, ведь ты не Фемистокл» (т.е. не руководитель города).
У афинского политика и полководца Алкивиада была собака, удивительно красивая, которая обошлась ему в семь тысяч драхм, и он приказал обрубить ей хвост, служивший животному главным украшением. Друзья были недовольны его поступком и рассказывали Алкивиаду, что все жалеют собаку и бранят хозяина. Алкивиад ответил: «Пусть лучше афиняне болтают об этом и не суют нос ни во что другое».
Философ Антисфен Афинский говорил: «Нелепо, отвевая мякину от хлеба и исключая слабых воинов из войска, не освобождать государство от дурных граждан».
Как-то Антисфен, выступая в афинском Народном собрании предложил принять постановление: «Считать ослов конями». Удивленные афиняне заметили ему, что он предлагает нелепость. «А ведь вы простым голосованием делаете из невежественных людей – полководцев и политиков», - ответил философ.
Афинский оратор Ликург, которому вменяли в вину подкуп какого-то лица, не смущаясь, оправдывался в Народном собрании следующими словами: «Я доволен, что после столь долгого исполнения государственных обязанностей вы ловите меня на том, что я давал, а не брал».
Когда афиняне имели большую нужду в деньгах, и не знали, где их взять, полководец Ификрат посоветовал им сломать или продать строения, выдававшиеся на городские улицы и нарушавшие планировку города. Владельцы этих домов, узнав о предложении, внесли большие суммы денег, лишь бы не ломали и не портили им домов.
Ификрат как-то был вызван в суд, по обвинению в измене (Аристофан и Харрис обвиняли его в том, что он, имея возможность истребить при Эмбате врагов, не дал морского сражения) и привел с собой юношей, вооруженных мечами. В ходе суда, Ификрат увидел, что все клонится к его осуждению и казни. Тогда он обнажил свой меч до половины, а юноши указали судьям на рукояти своих мечей. Перепуганные судьи единодушно его оправдали. Вскоре он одержал новые победы, и обвинение забылось, но некто вздумал упрекнуть Ификрата в употреблении насилия против судей. Ификрат ответил ему: «Я был бы слишком прост, если бы, защищая афинян, не защищал бы самого себя».
Гегесипп, по прозвищу Гребешок, говорил речь, возбуждая афинян против царя Филиппа II Македонского; кто-то из собрания крикнул: «Так ты хочешь войны?» - «Да, - ответил Гегесипп, - и войны, и траура, и всенародных похорон, и надгробных речей, если только мы хотим жить свободными, а не по указке македонян».
Увидев, как Полиевкт, задыхаясь, обливаясь потом, то и дело освежая себя глотком воды (день выдался знойный, а Полиевкт отличался необыкновенной тучностью), убеждает афинян начать войну против Филиппа Македонского, афинский полководец Фокион заметил: «Вам бы стоило, сограждане, отнестись со всем вниманием к его речам и объявить войну. Только, как, по-вашему, что он станет делать в панцире и со щитом вблизи неприятеля, если даже теперь, произнося перед вами речь, заранее обдуманную и приготовленную, того и гляди задохнется?».
Доносчик Аристогитон, всегда воинственно гремевший в Народном собрании и подстрекавший народ к решительным действиям, когда был объявлен воинский сбор, явился с перевязанной ногой, опираясь на палку. Фокион с возвышения для оратора заметил его издали и громко крикнул: «Не забудьте вписать и хромого негодяя Аристогитона!».
Царь Александр Македонский прислал в подарок Фокиону сто талантов; он спросил принесших, почему среди стольких афинян Александр это дарит ему одному, и те ответили: «Потому, что только тебя он считает прекрасным и добрым». – « Пусть же он мне позволит таким не только считаться, но и быть», - сказал Фокион и отверг дар.
Александр потребовал у афинян кораблей, и народ подступал к Фокиону, чтобы тот высказал свой совет. Фокион встал и сказал: «Советую вам или быть сильными, или дружить с сильными».
Полководец Антипатра Менилл хотел дать Фокиону, как стороннику Македонии, деньги в подарок, но Фокион ответил: «Ты не лучше Александра, а причина, по которой я мог бы сейчас принять подношение не основательнее той, которая тогда не убедила меня его принять». Менилл стал просить, чтобы Фокион взял деньги для сына. «Фоку, - возразил тот, - если он образумится, будет достаточно и отцовского состояния, а если останется таким, как теперь, его ничем не насытишь».
Когда Антипатр однажды решил воспользоваться помощью Фокиона в каком-то недостойном деле, он резко отверг это предложение, сказав: «Я не могу быть для Антипатра и другом и льстивым угодником одновременно». А сам Антипатр говорил, что у него в Афинах два друга – Фокион и Демад: первого он никак не убедит принять от него подарок, а второму, сколько ни дарит, все мало.
Деметрию Фалерскому и Демаду афиняне в знак уважения поставили множество статуй. Итог: все триста статуй Деметрия были уничтожены еще при его жизни, а статуи Демада все перелили на ночные горшки. А Мильтиада и Кимона, хотя им не ставили никаких статуй, афиняне вспоминали, сколько существовало их государство.
Афинский философ Ксенократ из Халкедона был настолько не лжив, что когда однажды он давал всенародно свидетельские показания и направился, согласно законам, с намерением произнести клятву, что он будет говорить правду и только правду, то все судьи в один голос закричали ему, чтобы он не клялся.
Отличался он и крайней независимостью. Так, когда Александр прислал ему много денег, он отложил себе три тысячи аттических драхм, а остальные отослал обратно, сказав: «Царю нужно больше – ему нужно больше народа кормить». А когда у Дионисия Сиракузского на празднике Кружек (был в честь виноделия, заключался в соревновании – кто кого перепьет) ему за обильную выпивку поднесли золотой венок, он вышел и надел его на статую Гермеса, как обычно надевали цветочные венки.
В Фивах был закон, по которому предавали смерти тех, кто удерживал власть больше, чем предполагалось законом или же продолжал исполнять обязанности, переданные другим лицам.
Философу Эпимениду афиняне предлагали много денег и великие почести, но он ничего не принял, - а только попросил ветку священной маслины и с нею уехал, чем вызвал к себе гораздо большее уважение афинян, чем, если бы принял другие дары.
Персидский царь Артаксеркс прислал Диомедонта из Кизика с тридцатью тысячами дариков (золотых монет) в Фивы, подкупить Эпаминонда, крупнейшего политика, полководца и правителя Фив. Прибыв в Фивы, Диомедонт решил действовать через Мицита, хорошего знакомого Эпаминонда и дал Мициту взятку в пять талантов. Мицит, взяв деньги, отправился к Эпаминонду уговаривать последнего принять сторону персов, обещая за это большие деньги от Диомедонта. Эпаминонд выслушал Мицита, вызвал к себе Диомедонта и сказал ему: «В деньгах нет нужды. Если царь желает того, что полезно для Фив, я сделаю это даром, а если – противное, то богатства земли не хватит, чтобы подкупить меня и заставить сделать во вред Отечеству. Тебя, так как ты меня не знал, и испытывал, я прощаю, но требую немедленно покинуть Фивы. А ты, Мицит, верни полученные деньги. Если ты не сделаешь этого немедленно, я передам тебя в руки властей для суда». Эпаминонд не только отпустил Диомедонта со всеми деньгами, но и с помощью афинского полководца Хабрия, помог добраться до персидских владений, чтобы в случае несчастия с посланцем Артаксеркса, никто не смог обвинить Эпаминонда в том, что он тайно захватил деньги, отвернутые им явно.
Будучи правителем города, Эпаминонд послал одного гражданина к некому богачу, приказав взять с него талант по его, Эпаминонда, распоряжению. Когда же богач пришел и спросил о причине такого распоряжения, Эпаминонд ответил: «Потому что, он четный, но бедный человек, а ты богач, присвоивший себе много государственного добра».
Друг Эпаминонда фиванский полководец Пелопид просил Эпаминонда выпустить из тюрьмы одного плута-кабатчика. Эпаминонд ответил отказом. Спустя немного времени за кабатчика стала просить любовница Эпаминонда, и тот выпустил плута, а Пелопиду пояснил: «Такого рода милости более приличествует оказывать блудницам, но не полководцам».
В городе
Магнесия в Малой Азии были два смертельных врага и политических противника
Кретин и Гермий. Когда началась война Рима с Митридатом VI, царем Понтийским, и Магнесия
оказалась в опасности (88 или
Прекрасно руководя военными действиями, Кретин отстоял город, на сохранение которого уже никто не надеялся.
Римляне.
Римские патриции имели привилегию: хранить в доме восковые, мраморные или металлические бюсты прославленных предков.
Первый в списке сенаторов назывался «принцепс сената». При голосовании в сенате консулы, прежде всего спрашивали его мнение, и, таким образом он способен был повлиять на весь ход голосования. Это отличие не мог дать ни возраст, ни происхождение, ни заслуги перед государством – оно было наградой безупречной нравственности.
По римским законам взяточников безжалостно изгоняли из сената.
Римские законы запрещали адвокатам принимать какой бы то ни было гонорар от подзащитных.
Случалось что в угрожающих обстоятельствах, римский сенат принимал постановление: «Да позаботятся консулы, чтобы государство не понесло ущерба». Таким образом сенат предоставлял магистрату наибольшую власть, а именно: право набирать войско, вести войну, применять к союзникам и гражданам всяческие меры принуждения в Риме и за его пределами, а в походах обладать не только высшим империем, но и высшей судебной властью. В иных обстоятельствах, без повеления народа, консул был не вправе осуществлять ни одного из этих полномочий.
Когда один из первых римских консулов Публий Валерий Публикола узнал, что его сравнивают со свергнутым римским царем Тарквинием за его роскошный дом и его свиту, он не стал возражать, не рассердился, но быстро собрал целую толпу мастеров и в одну ночь снес и разрушил до основания весь дом, так что на утро римляне, сбежавшиеся и увидевшие это, восхищались силой духа этого мужа, жалели и оплакивали дом, его величие и красоту. П. Валерий же поселился у друзей и жил у них до тех пор, пока народ не отвел ему участок и не построил дом, меньше и скромнее прежнего. Свиту же свою П. Валерий заставил приветствовать народ, когда консул входит в Собрание (509/507 г. до н.э.).
Самниты,
разбитые римским полководцем Манием Курием, пришли предложить ему золота и
застали его, когда он варил себе репу в горшке; и он ответил самнитам, что пока
он сыт таким обедом, ему не нужно золото, потому что лучше иметь не золото, а
власть над имеющими золото (
Когда римский
полководец Сципион Старший штурмом овладел Новым Карфагеном (город в Испании) (
Когда Сципион
Старший вернулся из Афин, после окончания войны с царем Сирии Антиохом III Великим (
Как-то Сципион Африканский попросил Катона Старшего помочь ахейским изгнанникам возвратиться в Отечество. Катон ответил, что это его не касается. Когда же об этом пошли долгие прения в сенате, то Катон встал и сказал: «Разве нам нечего делать, что мы спорим в заседании о том, кому хоронить каких-то дряхлых греков, нашим могильщикам или ахейским?».
Выступая однажды в сенате, Катон Старший увидел, что ему не удается убедить присутствующих в неразумности предложенного для голосования решения. Тогда, чтобы сорвать голосование, Катон проговорил целый день и таким образом отложил окончательное решение вопроса до утра. А за ночь многие одумались, и решение не прошло.
Притязая на цензорство и видя, как другие обхаживают народ просьбами и лестью, Катон Старший воскликнул, что народу нужен врачебный нож и сильное очистительное средство, и выбирать смотрителем нравов надо не того, кто приятнее, а того, кто непреклоннее. И после этого он был избран единогласно.
Он же, обличая народ в роскоши и мотовстве, говорил: «Трудно говорить с желудком, у которого нет ушей!».
Он же заявил, что если, кто может воспрепятствовать злу и не препятствует, тот – подстрекатель.
Глядя на множество воздвигнутых статуй, Катон сказал: «А обо мне пусть лучше люди спрашивают, почему Катону нет памятника, чем, почему ему стоит памятник».
Народный трибун Ливий Друз в ответ на предложение строителя за пять талантов сделать его дом закрытым от посторонних и нескромных взоров, ответил: «Возьми десять и сделай мой дом открытым насквозь, чтобы все мои сограждане могли видеть, как я живу».
Римский полководец
Гай Марий во время войны с кимврами (
Наделив своих солдат землей и узнав, что они требуют большего, Гай Марий сказал: «Да не будет впредь ни одного римлянина, который считал бы малым надел, достаточный для его пропитания».
Когда цензор Квинт Катулл, славящийся своей скромностью, лучший друг Катона Младшего, попросил последнего отпустить человека, осужденного во время его квестуры, Катон ответил: «Было бы стыдно, если бы тебя, который должен, для нас, младших, служить примером благонравия, моим служителям пришлось отсюда (из здания квестуры) выдворять».
Как-то Квинт Туллий Цицерон хвалил Марка Красса, и эта речь имела большой успех, а несколько дней спустя, снова выступая перед народом, порицал Красса, и когда тот заметил ему: «не с этого ли самого места ты восхвалял меня, чуть ли не вчера?» - Цицерон возразил: «Я просто-напросто упражнялся в искусстве говорить о низких предметах».
Когда Гай Юлий Цезарь предложил разделить между воинами кампанские земли, и многие в сенате негодовали, а Луций Геллий, едва ли не самый старый среди сенаторов, объявил, что, пока он жив, этому не бывать, Цицерон сказал: «Давайте повременим – не такой уж большой отсрочки просить Геллий».
Соратники Гая Юлия Цезаря Панса и Гирций говорили, что власть, приобретенную оружием, нужно и удерживать оружием.
Во время гражданской войны с Гнем Помпеем, Гай Юлий Цезарь:
- в ответ на заявление Гнея Помпея, что он будет считать врагами граждан, которые не присоединились ни к какой из борющихся сторон, заявил, что таких людей он считает своими сторонниками;
- победив помпеянцев, разрешил каждому из своих воинов ходатайствовать об освобождении от наказания одного гражданина из враждебной партии, и таким образом, вернул в число полноправных граждан почти всех сторонников Помпея;
- восстановил, низвергнутые народом, памятники врагам – Луцию Корнелию Сулле и Гнею Помпею.
О заговорах и мятежах.
Каллисфен, придворный философ Александра Македонского, как-то заметил: «Часто при распрях почет достается в удел негодяю».
Африка (Египет
и соседи).
Ганнон,
первый человек среди карфагенян, владевший большими средствами, чем
государственная казна, решил убить сенаторов и стать тираном Карфагена. Для
совершения этого преступления он избрал день свадьбы своей дочери, чтобы легче
было прикрыть нечестивые замыслы святостью обрядов. Для народа он планировал
устроить пир в общественных портиках, сенаторов же намеревался принимать в
своем доме, чтобы во время пира всех их отравить, а потом с легкостью овладеть
государством, лишенным правителей. Слуги Ганнона сообщили сенату о готовящемся
преступлении. Сенаторы решили сохранить все в тайне, чтобы открытое
разоблачение такого могущественного человека не принесло государству больше
беды, чем пользы. Поэтому они удовольствовались тем, что особым постановлением определили
размеры расходов на свадебные празднества и сделали распоряжение, чтобы это
соблюдалось всеми без исключения, дабы было ясно, что имеется в виду не
какой-нибудь определенный человек, а исправление пороков. Однако Ганнон не
отказался от своих замыслов захватить власть в государстве и стал подстрекать
своих рабов убить сенаторов. Но его снова предали. Узнав об этом, он
испугался и с двадцатью тысячами своих
вооруженных рабов укрепился в какой-то крепости, но был схвачен во время
переговоров с афрами и царем мавров, которых он хотел натравить на свою Родину.
По решению сената его избили розгами, выкололи ему глаза, перебили руки и ноги,
и лишь затем умертвили на глазах у народа, распяв на кресте. Были преданы казни
все его сыновья и родственники, даже ни в чем не повинные, с тем, чтобы никого
не осталось из его рода (и чтобы все богатства Ганнона перешли в руки города).
(Ок.
Арии (иранская
ветвь).
Советник
мидийского царя Гарпаг, желая подстрекнуть персидского царя Кира к восстанию к
восстанию против мидийского же царя Астиага (Кир платил дань Астиагу),
следующим образом отослал в Персию письмо. Он взял зайца, искусно распорол ему
живот, не повредив шкуры, вложил внутрь письмо и зашил зайца. А потом отослал
зайца со своим доверенным слугой в Персию, дав слуге охотничью сеть, как
охотнику. На словах же велел передать, чтобы Кир вскрыл зайца сам, без
свидетелей. Кир получил послание и решился на восстание. Он велел как-то
знатным персам и персидским воинам явится с серпами и за день расчистить поле,
покрытое колючим кустарником. По окончании этой тяжелой работы, Кир приказал
явиться всем на следующий день снова чистыми и нарядными. Когда персы пришли,
Кир устроил для них на лугу роскошное угощение. После пиршества Кир спросил
персов: «Какой день им больше понравился – вчерашний или сегодняшний?». «Между
этими днями большое различие, - отвечали они, - ведь вчерашний день принес нам
только невзгоды, а сегодня все прекрасно». Подхватив эти слова, Кир призвал персов
начать борьбу против Мидии за свою свободу, объясняя, что в этом случае они
будут иметь не только те блага, что имели сегодня, но и в тысячи раз большие. В
противном случае, вся их жизнь будет похожа на предыдущий день. Персы пошли за
царем Киром, подняли восстание, которое закончилось образованием огромной
Персидской империи. (
Гистией
Милетский, не отпускаемый царем Дарием Персидским на Родину из Суз, решил
возмутить ионийских греков против персидского господства в надежде, что царь
Дарий отправит его подавлять это восстание. Для этого, не решаясь отправить
письмо (письма просматривались специальными царскими чиновниками), Гистией
обрил голову своему верному другу – слуге и наколол на голове татуировкой
слова: «Гистией - Аристагору: возмути
Ионию!», и дал волосам отрасти. После чего отправил слугу в Милет к правителю
города Аристагору с просьбой сбрить со
слуги волосы и осмотреть голову. Слуга благополучно добрался до Милета и
показал голову Аристагору. Последний поднял восстание. Как Гистией рассчитывал,
так и случилось: царь послал его против восставших. Гистией перебежал на их
сторону. (
Ксеркс, царь
Персии, после поражения в Греции, потерял уважение среди своих подданных.
Поэтому Артабан, начальник стражи, видя, что уважение к царю с каждым днем
падает, сам возымел надежду стать царем, и однажды вечером с помощью своих семи
сыновей, обладавших огромной силой, убил царя. Сыновей же Ксеркса, которые были
помехой для его замыслов, он постарался обойти хитростью. Наименее опасного для
него Артаксеркса, еще почти мальчишку, он уверил, будто царь убит Дарием,
старшим сыном Ксеркса, который якобы сделал это, чтобы самому стать царем.
Артабан уговорил Артаксеркса отомстить отцеубийце, обещая свою помощь.
Артаксеркс согласился, и Дарий был зарезан спящим. Осталось расправиться лишь с
Артаксерксом и провозгласить себя царем. Но Артабан предвидел, что не все
знатные персы согласятся на его кандидатуру,
а потому решил заручиться поддержкой кого-нибудь из могущественных
вельмож государства и посвятил в свои замыслы Бегабакса. Однако Бегабакс выдал
все Артаксерксу. Последний, не решаясь прямо арестовать Артабана, опасаясь его
многочисленных сыновей и слуг, объявляет смотр армии и требует, чтобы все
пришли в полном вооружении. Когда армия выстроилась, Артаксеркс притворился,
что его панцирь слишком короток для него и приказала Артабану поменяться с ним
панцирями. Когда же Артабан снял с себя доспехи, чтобы передать их Артаксерксу,
тот пронзил его мечом, а войску приказал взять сыновей Артабана и всех его
сторонников. Таким образом заговор был подавлен. (
Правитель
Киликии Датам возмутился (ок.
Как-то Датам узнал, что некоторые из его друзей и воинов злоумышляют против него. Но так, как донос пришел из стана врагов, Датам не знал, то ли верить ему, то ли нет, а потому сделал следующее. Выбрал похожего на себя воина, надел на него свои доспехи, сам нарядился рядовым телохранителем и приказал, чтобы окружающие его воины делали то же, что будет делать он сам. И двинул войско дорогой, которая проходила мимо засады. Когда колонна достигла Аспендийского поля, из укрытий выскочили заговорщики и устремились на Лжедатама. Датам же, увидев бегущих заговорщиков, бросил в них дротик. Солдаты последовали его примеру, и все злоумышленники погибли прежде, чем добрались до подставного царя Киликии.
Малая Азия.
Лидийский царь Алиатт, отец Креза (560 – 546 гг. до н.э.), взял себе вторую жену и имел от нее детей; и вот эта жена, замыслив устранить Креза (он был наследником престола), дала придворной хлебопекарше отраву и приказала замесить ее в хлеб и поднести Крезу. Но хлебопекарша, сообщив об этом Крезу, замесила отраву в хлеб, предназначенный детям царицы. Крез, воцарившись, не забыл услуги и богато наградил женщину.
Эллины.
Правитель Ионии Глос в бытность свою на Кипре узнал, что греки, находящиеся при нем, посылали к ионийцам письма с призывами начать восстание против Глоса. Желая найти подстрекателей, Глос велел одной галере отправиться в Ионию. Так как начальник галеры нарочно медлил с отплытием, то придворные греки Глоса успели надавать матросам множество писем. Когда галера, наконец, вышла в море, то, повинуясь прежним приказам, отошла на некоторое расстояние от города и пристала к берегу в условленном месте. Вскоре туда явился Глос, собрал все письма и прочитал. Выяснив имена злоумышленников, он не сразу расправился с ними, а постепенно, допрашивая и пытая каждого, умертвил всех виновных.
Когда тиран
Самоса Поликрат узнал, что самосские изгнанники в союзе со спартанцами
готовятся выступить против него походом, он отправил вестника к царю персов
Камбизу, который готовился к походу на Египет с просьбой, чтобы тот срочно
прислал послов на Самос – просить военные корабли Самоса для войны с Египтом.
Камбиз охотно оказал эту услугу Поликрату. Когда персидские послы прибыли на
Самос, Поликрат тотчас отобрал граждан, которых особенно подозревал в мятежных
замыслах и послал их на сорока триерах к Камбизу, с просьбой к царю, не
отпускать их назад на Самос. Самосцы же, сообразив, зачем их отправляют к
персам, подняли в море мятеж и двинулись на Самос. Поликрат встретил их со
своими кораблями, но был разбит. Тогда, вернувшись в город и зная, что
мятежники вот-вот высадятся на острове, Поликрат собрал отряды наемников, а жен
и детей прочих граждан запер в корабельных доках и держал их там, чтобы сжечь
вместе с доками, если их мужья и отцы перейдут на сторону мятежников. После
победы на суше над мятежниками и их бегства, Поликрат отпустил женщин и детей к
родным. (
Спартанский
царь Павсаний, победитель персов при Платеях (
Как-то один из таких юношей по имени Аргилий, который был любимцем Павсания, получив от царя письмо к персидскому сатрапу Артабазу, заподозрил – не написано ли в этом письме чего-либо о нем, так как из отправленных с письмами к персам еще ни один не вернулся. Вскрыв письмо, Аргилий прочитал, что как только он передаст письмо персам, последние, согласно просьбе Павсания, должны убить его. Кроме этого, в письме было много вещей о деталях заговора. Аргилий отнес письмо Павсания эфорам. Эфоры, желая, чтобы царь сам себя раскрыл до конца, подсказали Аргилию, что ему надо делать дальше.
В Тенаре, владении Спарты, был храм Посейдона, который имел право убежища: никто не смел тронуть вошедшего в храм. Сюда пришел Аргилий и сел на жертвенник, около которого под землей было устроено место в которое вошли эфоры, желая слышать о чем Павсаний будет говорить с Аргилием.
Павсаний, узнав, что Аргилий в храме, смущенный, явился туда и спросил, что привело Аргилия в это место. Юноша ответил, что он читал письмо и знает свою судьбу. Встревоженный Павсаний принялся уговаривать Аргилия никому не говорить о письме, обещая в случае успеха своего заговора большие награды. Выслушав их беседу, эфоры решили не медлить и схватить Павсания, когда он вернется в Спарту.
Но один из
эфоров выражением своего лица предупредил Павсания, и царь бежал в храм Афины
Обитательницы Медного святилища, пользовавшегося правом убежища. Эфоры и,
преследовавшие Павсания, воины оказались в замешательстве, что им делать. И тут
пришла престарелая мать царя, узнавшая об измене сына, и положила у входа в
храм камень. Эфоры поняли ее мысль и заложили вход в храм, а храмовую крышу
разобрали. И Павсаний умер там от голода. (
Зенон Элейский, задумав свергнуть тирана Неарха, был схвачен и представил своими сообщниками всех друзей тирана, а потом, попросившись сказать на ухо тирану кое о ком, вцепился в ухо зубами и не отпускал, пока его не закололи. Таким образом, он избежал неизбежных пыток и мучительной казни. (V в. до н.э.)
Эмпедокл из Акраганта в начале своей политической карьеры был как-то в гостях у одного из архонтов (выборный правитель) города. Ужин длился долго, а вина не несли. Все терпеливо ждали, но Эмпедокл рассердился и потребовал вина, а хозяин ему ответил, что ожидается очень нужное лицо, чиновник из совета. Тот явился и тотчас стал главою пира – явным старанием хозяина, который надеялся с помощью гостя стать тираном города, и гость всем велел или пить вино, или выливать себе на голову. Эмпедокл смолчал, но на следующий день призвал обоих к суду: хозяина и распорядителя, - и добился их осуждения и казни.
Когда много позднее ему самому предложили царскую власть, он наотрез отказался и всегда стоял на страже республики. (440-е гг. до н.э.)
Во время Пелопоннесской войны, армия, стоявшая на острове Хиос под командованием спартанского полководца Этеоника, страдала от голода и холода. Поэтому солдаты устроили заговор с целью разграбления Хиоса, который они были обязаны защищать.
Решено было, что примкнувшие к этому заговору будут носить тростниковую палочку, чтобы заговорщики могли узнавать друг друга. Проведав об этом заговоре, Этеоник оказался в крайне затруднительном положении, вследствие многочисленности заговорщиков.
Он считал неуместным открыто выступать против заговорщиков, опасаясь, что они окажут вооруженное сопротивление и, став врагами, сведут на нет все одержанные успехи. Но даже своевременное усмирение мятежа связано было с невыгодными последствиями: казнь стольких союзников могла вызвать недовольство последних в других армиях.
При таком положении дел Этеоник, взяв с собой отряд из пятидесяти человек, вооруженных короткими кинжалами, отправился к городу и, встретив выходящего из лечебницы человека, страдающего глазами и опирающегося на тростниковую палочку, убил его. Это вызвало смятение, и многие спрашивали, за что погиб этот человек. Этеоник велел объявить, что он погиб за то, что носил тростниковую палочку. Вследствие этого, все носившие такие палочки, выбросили их, так как каждый, услышав о происшедшем, боялся, чтобы не заметили, что и он носит тростинку. После этого Этеоник, созвав хиосцев, предложил им собрать деньги для того, чтобы солдаты получили жалование и не замышляли больше мятежа. Деньги были собраны, и армии было уплачено жалование за месяц. (431-404 гг. до н.э.)
Во время Пелопоннесской войны Писистрат Орхоменский, возненавидев знатных, стал благосклонно относиться к простым людям. Совет старейшин вынес решение об убийстве Писистрата. Его разрубили на части и бросили в ущелье, а землю выскоблили. Толпа простого народа, заподозрив неладное, устремилась в совет. Тогда младший сын Писистрата, осведомленный о заговоре, отвлек толпу от того места, где собирался совет. Ибо он сказала, что видел отца, стремительно поднимающегося на гору Писей и величием превосходившего человека. Таким образом, Тлесимах ввел народ в заблуждение, и заставил поверить, что отец стал полубогом. (Между 431-404 гг. до н.э.)
Афинский полководец Ификрат, находясь на Хиосе и желая выявить сторонников враждебной Спарты, велел нескольким кораблям отплыть ночью от берега, а на рассвете пристать обратно. При этом экипажи судов должны быть в спартанской одежде. И действительно, когда днем эти суда подходили к городу, сторонники Спарты решили, что, наконец, прибыли друзья и выбежали с радостью их встречать. Ификрату осталось только арестовать враждебных Афинам лиц и отправить их в Афины для суда. (388 ? г.до н.э.)
К правителю Фив Архию Беотийскому ночью из Афин прибыл спешный гонец с письмом, в котором излагались подробности заговора, затеянного в Фивах изгнанником Пелопидом и писцом Архия – Филлидом.
Несмотря на
то, что Архий в это время пьянствовал в компании, в которой находился и Филлид,
гонца сразу привели к пьяному Архию. Тот, протянув письмо правителю, сказал:
«Тот, кто это послал, очень просил тебя прочесть немедленно: здесь написано о
делах чрезвычайной важности». Архий же, улыбнувшись, ответил: «Важные дела
отложим до завтра». И, приняв письмо, сунул его под подушку, а сам вернулся к
прерванному разговору с Филлидом. А спустя час, в дом ворвались заговорщики, и
Архий был убит. (
Как-то Ясон Ферский, тиран Фессалии (правил в 380-370 гг. до н.э.), серьезно заболел: у него образовался на теле нарыв, который врачи никак не могли вылечить. Жестоко страдая, Ясон, тем не менее, не прекращал заниматься делами по укреплению своей тирании и расширению могущества своего государства. В связи с этим у него не было недостатка во врагах, и против него постоянно возникали заговоры. Однажды одному из таких заговорщиков, желавших убить Ясона, удалось обмануть охрану тирана и ударить ненавистного правителя мечом. Заговорщик был убит телохранителями на месте, что же касается Ясона, в которого меч вошел через нарыв, то он остался жив. И излечился не только от раны, но, благодаря покушению, и от нарыва. Так, желавший убить тирана, невольно оказал ему услугу.
Спустя время Ясон проводил смотр ферской конницы. Он уже закончил и занял свое место, принимая всех имеющих к нему нужду, когда к нему подошли семеро юношей, желавших, чтобы Ясон разобрал их тяжбу. Тиран приказал пустить их к нему. Юноши же обнажили оружие и изрубили Ясона в куски. На помощь правителю бросились телохранители. Один из юношей пал, пораженный пикой, в то время как он наносил удар Ясону; другой был схвачен и убит в то время как он садился на лошадь; остальные же успели вскочить на стоявших наготове лошадей и скрыться.
Во время
нашествия беотийцев на Лакедемон, спартанский царь Агесилай узнал, что около
двухсот спартанцев, еще раньше составившие заговор, захватили Иссорий, сильно
укрепленный пункт подле города. Спартанцы были в полном замешательстве, с одной
стороны наступают враги, с другой – угрожают мятежники. Положение разрядил
Агесилай, который в одиночку явился к заговорщикам и со спокойным видом сказал,
что они не поняли его приказаний и, что для обороны города лучше занять другие
пункты и указал, какие конкретно. Заговорщики, которые колебались, что
предпринять, решили, что их замысел еще неизвестен, обрадовались этому и
перешли туда, куда предложил Агесилай. Ночью же пятнадцать главных заговорщиков
были арестованы и казнены. (
В правление царя Агесилая спартанские эфоры узнали, что юноша Кинадон, который не принадлежал к господствующему сословию спартиатов, составил заговор, в котором, якобы замешаны все слои населения. Придя в ужас от такого сообщения, эфоры после длительного совещания предприняли следующее. Вызвав Кинадона, они приказали ему немедленно отправиться в город Авлон и доставить оттуда в Спарту преступников, списки которых ему вручили. Кинадон часто выполнял подобные поручения, а потому ничего не заподозрил. На вопрос. Кто пойдет с ним из воинов, ему ответили: « Иди и скажи старшему из гиппагретов, чтобы он послал с тобой шестерых или семерых из тех, которые окажутся налицо». Они уже заранее позаботились о том, чтобы гиппагрет послал подходящих лиц, а посланные знали, что им надлежит арестовать и допросить Кинадона. Чтобы еще более усыпить Кинадона с ним отправили еще три телеги для арестованных.
Арестовать Кинадона в городе эфоры не решались по двум причинам: во-первых, они не знали масштабов заговора и не представляли, к каким последствиям может привести арест Кинадона у всех на глазах, во-вторых, не хотели, чтобы прочие соучастники заговора успели бы бежать, узнав об аресте главаря.
Все было
сделано, как предусмотрели эфоры. Кинадон был арестован в глухом месте по
дороге в Авлон, допрошен и выдал прочих. Получив протокол допроса с именами
соучастников, эфоры немедленно схватили остальных наиболее влиятельных
заговорщиков. (
Во время войны Дионисия Старшего Сиракузского с Карфагеном, полководцем у карфагенян был Ганнон. Его личный враг Суниат, желая, чтобы Ганнон потерпел неудачу и предстал перед судом, где Суниат без труда с ним бы расправился, послал Дионисию письмо, написанное по-гречески, с сообщением о силах и боеспособности карфагенских войск. Письмо было перехвачено, Суниат казнен за измену, а карфагенский сенат издал постановление, чтобы «впредь ни один карфагенянин не учился ни писать, ни говорить по-гречески, дабы никто не мог ни разговаривать с врагом без переводчика, ни вести с ним переписку». (Между 397 – 368).
Когда старший брат Тимолеонта Коринфского, Тимофан, с помощью наемников, захватил власть и стал тираном в Коринфе, то Тимолеонт воспринял низкий поступок брата, как личное несчастье. И сначала сам уговаривал Тимофана расстаться с безумным и несчастным увлечением и найти какой-нибудь способ загладить свою вину перед согражданами, а когда тот высокомерно отверг все его увещевания, выждал несколько дней и опять явился к тирану, на этот раз приведя с собой из родственников Эсхила, шурина, а из друзей – прорицателя Ортагора. Втроем они обступили Тимофана и умоляли его хотя бы теперь опомниться и изменить образ действия. Тимофан вначале насмехался над ними, но потом разгневался и вышел из себя, и тогда Тимолеонт отошел немного в сторону и, закрыв глаза, заплакал, а двое остальных, обнажили мечи и уложили тирана на месте.
Слух об этом
быстро разнесся по городу, и коринфяне хвалили Тимолеонта за то, что он в
жертву интересам государства принес семейные узы, но мать прокляла Тимолеонта и
отказалась его видеть. (
Александр, тиран Ферский (правил в 369-359 гг. до н.э.), как-то глядя на вдохновенную игру трагического актера, пришел в необычный восторг и был растроган до слез. Вскочив с места, он поспешно вышел из театра со словами: «Недопустимо, чтобы казнившего стольких граждан увидели плачущим над страданиями Гекубы и Поликсены».
Фива, супруга Александра, как-то узнала, что он послал сватов к вдове Ясона (бывшего тирана Фер), так как сама Фива была бездетна. Опасаясь за свою жизнь, Фива призвала трех своих братьев – Тисифона, Питолая и Ликофрона – и объявила, что Александр против них злоумышляет. А потому она хочет их спасти, и спрятала в одной из комнат дома, в котором жила вместе с Александром.
Дом тирана всю ночь караулила стража; покой, обычно служивший супругам спальней, находился на верхнем этаже, и у его входа нес стражу пес на привязи, бросавшийся на всех, кроме хозяев и одного слуги, который его кормил.
Вечером Фива приняла к себе на ложе пьяного Александра и, когда он уснул, она вышла, оставив гореть светильник, и приказала слуге увести пса – Александр-де желает отдохнуть спокойно. Боясь, как бы лестница не заскрипела под шагами молодых людей, она устлала ступени шерстью и лишь потом повела братьев наверх. С оружием в руках они остались у дверей, а Фива, войдя, сняла со стены меч, висевший над головой Александра, и показала его братьям в знак того, что тиран крепко спит. Но тут юноши испугались и, видя, что они боятся войти в комнату, где находился Александр, сестра осыпала их бранью и пригрозила им, что, если они тотчас не выполнят ее замысла, она разбудит мужа и обвинит их в заговоре. Пристыженные и испуганные братья вошли в комнату и окружили ложе. Фива закрыла за ними дверь и крепко держала снаружи за кольцо, пока все не кончилось.
Один из братьев стиснул ноги тирану, другой схватил за волосы и запрокинул ему голову, а третий ударил его мечом и убил.
Тело
Александра после смерти подверглось жесточайшему поруганию – оно было выброшено
на улицу и растоптано гражданами Фер. (
Боспорский царь Левкон (правил ок. 389-349 гг. до н.э.) во время войны с гераклейцами узнал, что некоторые из триерархов (командиров кораблей) намерены перейти на сторону неприятеля. Царь приказал схватить их, а когда их привели, сказал, что слышал невыгодные для них толки, но конечно не поверил им. А так как слухи уже пошли, то им лучше всего оставить на время службу, чтобы в случае поражения их не сочли виновниками и не убили бы за это. Таким образом, их отстранили, а на их место назначили других лиц, которым царь доверял. Родственникам же обвиняемых Левкон вручил власть и управление делами, показывая тем благосклонность к ним. По окончании войны Левкон сказал, что справедливость требует предать заподозренных суду, для того, чтобы его недоверие к ним не казалось неосновательным; когда те пришили в здание суда вместе со своими родственниками, Левкон окружил их солдатами и приказал всех перебить.
Как-то Левкон Боспорский узнал, что против него заговор, в котором замешаны многие из его друзей и граждан. Не зная всех заговорщиков и не зная кому можно полностью доверять, Левкон созвал всех купцов и попросил у них занять все деньги, что у них были, обещая вскоре отдать с процентами. Купцы с полной готовностью одолжили деньги. Тогда царь собрал их во дворец и открыл все, что знал о заговоре. После чего попросил купцов быть его телохранителями, так как они получат свои деньги только в том случае, если спасут его. И, действительно, купцы, желая спасти свои деньги, вооружились и сделались: одни его личными телохранителями, другие – стражами дворца. С их помощью и с помощью наиболее верных друзей, Левкон схватил и перебил участников заговора. Тем сохранил власть и жизнь, и вернул купцам деньги.
Когда Тимолеонт из Коринфа боролся за свободу Сицилии против местных тиранов и карфагенян, тиран Гикет подослал в г. Адран к Тимолеонту двух наемников, которые должны были его предательски убить. Тимолеонт и вообще не держал при себе телохранителей, а тут совсем беспечно и открыто разгуливал по городу. Узнав случайно, что он готовится принести жертву местному богу, убийцы спрятали под гиматиями кинжалы, явились прямо в храм и замешались в толпу, окружавшую жертвенник. Постепенно они продвигались все ближе и уже были готовы подать друг другу знак приступить к делу, как вдруг какой-то человек ударил одного из них по голове мечом. И когда тот упал, ни нанесший удар, ни товарищ раненого не остались на месте: первый, как был с мечом, бросился бежать и забрался на какую-то высокую скалу, а второй охватил руками жертвенник, молил Тимолеонта о пощаде и клялся все рассказать. Тимолеонт обещал сохранить ему жизнь, и тогда он открыл, что они с товарищем были подосланы убить полководца коринфян. В это время сняли со скалы и привели третьего; он кричал, что не совершил никакого преступления, но лишь справедливо отомстил за смерть отца, злодейски умерщвленного в Леонтинах этим человеком. Среди присутствующих нашлись люди, засвидетельствовавшие его слова, и он был не только прощен, но еще и получил от коринфян награду в десять мин. Сицилийцы же решили, что Тимолеонт человек святой, и всячески стали его оберегать. (345/342 г. до н.э.).
Во время
пребывания в Гиркании Александр Македонский узнал, что среди его армии ходят о
нем различные, порочащие его слухи. Тогда он собрал своих любимцев и сказал им,
что намерен отправить письмо своим близким с сообщением о сроках возвращения
(через три года) и предложил, тем, кто желает, отправить аналогичные письма в
Македонию с его гонцом. Друзья Александра все написали письма родным и передали
их царскому гонцу. Когда же гонец с сопровождающими его лицами отъехал
достаточно далеко, то по приказу Александра все письма были вскрыты, и т.о.
Александр узнал, что о нем думает каждый из любимцев. (
Военачальник и близкий сподвижник Александра Македонского Филот, сын Пармениона, погубил себя своей невоздержанностью. Среди пленниц, отбитых у персов под Дамаском, была Антигона из Пеллы, которая своей красотой сводила Филоту с ума. Сделав ее своей любовницей, Филот до того размяк от удовольствий, которые получал в обществе Антигоны, что не сумел удержать язык за зубами и разболтал много такого, о чем лучше было молчать. «Да чтобы этот Филипп из себя представлял, если б не Парменион? А наш Александр, если б не Филот? Какой уж там Аммон (Александр провозгласил себя сыном бога Аммона в Египте), какие драконы, если б мы не захотели!» Эти слова Антигона передала одной из своих подруг, а та, в свою очередь, Кратеру (другу Александра). Тот – царю. По приказу последнего, Кратер тайком привел к нему Антигону, тот побеседовал с женщиной, и через нее установил слежку за Филотом, выведывал все его замыслы. И так шло семь лет. За это время ни разу, никому Александр не высказывал своих подозрений – ни за вином, хотя бывал нередко пьян, ни в порыве гнева, хотя был очень вспыльчив, ни другу Гефестиону, хотя последнему доверял абсолютно во всем. И только, получив достоверные сведения от Антигоны, что Филот обсуждал с единомышленниками планы убийства царя, Александр велел схватить и казнить всех заговорщиков. На всякий случай по приказу царя был убит и Парменион, наместник западных азиатских провинций.
Антипатр,
наместник Македонии, узнав, что Парменион казнен, воскликнул: «Если Парменион
заговорщик, то кому же верить, а если нет – то, что делать?». (
Во время борьбы за власть, после смерти Александра Македонского, полководец Евмен объединил свою армию с армией Певкеста. Через некоторое время Евмен узнал, что Певкест подбивает офицеров убить его, чтобы самому возглавить объединенные силы. Понимая, чем все это может окончиться, Евмен пригласил к себе всех наиболее подозрительных военачальников и офицеров, и, делая вид, что остро нуждается в деньгах, занял у них у всех большие суммы денег. И таким образом избавился от опасности, ибо эти люди, ожидая, когда он вернет им их деньги, оставили всякие мысли о покушении. ( между 322-316 гг. до н.э.)
Правитель Азии Антигон Одноглазый узнал, что наместник Мидии Пифон набирает из иноземцев войско и запасается деньгами, желая отложиться от царя. Антигон притворился, что не верит слухам, и сказал во всеуслышанье: «Никто не убедит меня в том, что Пифон, которому я решил отправить шесть тысяч воинов, лелеет подобные замыслы». Пифон, узнав об этих словах, обрадовался и отправился для принятия обещанных ему войск. Когда он прибыл, Антигон приказал его схватить и казнить. (между 323-306 гг. до н.э.)
Когда Антигон Одноглазый зимовал в Каппадокии, от него отделились три тысячи македонян и принялись опустошать Фригию и Ликаонию. Антигон, не решаясь истребить такое количество людей, и опасаясь их соединения с враждебным ему Алкетом, придумал следующую хитрость. Он послал к ним Леонида, одного из своих помощников, с тем, чтобы он нарочно принял участие в измене. Мятежники были рады Леониду и, как очень способного полководца, сделали своим предводителем. Леонид же завел их в место, где Антигон без труда окружил их конницей и предложил сдаться. Мятежники повиновались. Антигон же, казнив Олкию и еще двух главных мятежников, прочих под командованием Леонида отправил в Македонию, где они разошлись по домам. (между 323-306 гг. до н.э.)
Правитель Кассандрийской республики Аполлодор считался самым ревностным противником тирании. Он сверг и бросил в темницу тирана Лахара, отверг предложение Феодота обзавестись телохранителями, учредил праздник в г. Кассандрия в честь богини свободы, наконец, на пиршествах и собраниях больше всех порицал тиранию, считая ее тяжелым и несносным бременем. Обманывая, таким образом, народ, заставляя считать себя величайшим поборником свободы, он начал подготовку заговора для установления тирании. Для этого, пригласив к себе лиц, которым он верил, Аполлодор угостил их блюдом, приготовленным его поваром Леонтоменом из тела убитого рабами Аполлодора юноши Каллимела. После того, как присутствующие съели предложенное угощение и выпили вино, смешанное с кровью, Аполлодор показал им останки Каллимела, и предложил вступить в заговор по свержению республики, так как они все теперь замешаны в общем преступлении. Гости ответили согласием.
Спустя несколько дней Аполлодора вызвали в суд по обвинению в заговоре против республики. Он явился в черном одеянии с женою и дочерьми, одетыми также, и с таким убитым видом, что это зрелище невольно вызвало сострадание у народа. С покорностью соглашаясь на любое наказание, какое ни определи ему судьи, он так их растрогал, что они освободили его от суда, и отпустили домой.
А через короткое время Аполлодор, с помощью друзей и прочих заговорщиков, стал тираном, и первое, что он сделал: это предал жесточайшим мучениям судей, освободивших его от казни и изгнания.
Царь Македонии Деметрий (правил 306 – 283 гг. до н. э.), сын Антигона Одноглазого, узнал, что наместник Эфеса Диодор намерен сдать город Лисимаху Фракийскому за 50 талантов. Чтобы сохранить город за собой Деметрий с флотом скрытно подошел к окрестностям Эфеса. Сам же на двухпалубном корабле вошел в гавань города. Здесь капитан корабля Никанор принялся вызывать Диодора, как будто для переговоров о свободной высадке его моряков на отдых в Эфесе. Деметрий же тем временем спрятался. Диодор, считая, что Никанор прибыл сам, сел в лодку и отправился на корабль. Но когда он подошел к нему достаточно близко, на палубе появился Деметрий, и, сообщив Диодору о раскрытии его измены, потопил лодку последнего. А тех из людей Диодора, кто пытался выплыть, схватил и заковал. После чего в гавань Эфеса вошел весь флот Деметрия и город остался под властью царя.
Когда
Аристотим, с помощью македонского царя Антигона, установил свою тиранию в
городе Элея, то первым делом убил виднейших лиц города, а еще большее число
горожан изгнал. Когда этоляне потребовали через послов, чтобы он вернул
изгнанникам их жен и детей, Аристотим сначала отказал, а затем, как бы
раскаявшись, дал разрешение всем матронам ехать к их мужьям и назначил день
отъезда. Женщины, полагая, что им до конца своих дней придется жить в изгнании
вместе с мужьями, сошлись у ворот, чтобы отправиться в путь всем вместе, забрав
с собой все наиболее ценное; но все эти вещи были отняты у них воинами
Аристотима, а сами они брошены в тюрьму; малые дети убиты на руках у матерей, а
девушки опозорены. Узнав о таком злодеянии, Гелланик, один из знатнейших
граждан, бездетный старик, ничего не боявшийся, как по возрасту своему, так и
потому, что никто из его родных не остался в заложниках у тирана, собрав у себя
в доме преданнейших друзей, убеждает их спасти Родину. Когда же они, не решаясь
подвергнуть себя опасности во имя общества, стали просить отсрочки, чтобы
обсудить это дело, Гелланик призвал рабов, приказал запереть двери и немедленно
сообщить тирану, чтобы тот прислал людей схватить заговорщиков, собравшихся в
его доме. А друзьям Гелланик сказал, что если ему самому не удается спасти
Родину, то он, по крайней мере, отомстит тем, кто покидает ее в беде. Тогда
друзья Гелланика, видя перед собой гибель и в том и в другом случае, избирают
более благородный путь и клянутся убить тирана. И Аристотим погибает на пятый
месяц после захвата власти. (
Арат из Сикиона, изгнанный из родного города тираном Никоклом, решил вернуть свободу согражданам. Поселившись в Аргосе, он стал готовить восстание против Никокла. Оружие закупили – в те времена беспрерывных междоусобиц в Элладе оружия хватало – а лестницы совершенно открыто сбил аргосский плотник Эвфранор, чье ремесло ставило его вне подозрений. Каждый из друзей, каких Арат успел приобрести в Аргосе, дал ему по десять человек, а сам он вооружить тридцать своих рабов. Кроме того, через Ксенофила, вожака разбойничьей шайки, он нанял небольшой отряд воинов, которым дал понять, что готовится набег на табуны македонского царя в сикионской земле. Большая часть людей была небольшими группами отправлена с приказом: собраться, и ждать у так называемой Полигнотовой башни. Один из сикионских изгнанников Кафисий с четырьмя товарищами, все пятеро налегке, был выслан к Сикиону. Там они должны были под вечер прийти к садовнику, чей сад примыкал к городской стене Сикиона, назваться путешественниками и остановиться на ночлег, а потом запереть хозяина вместе с собаками, чтобы в районе сада можно было перелезть через городскую стену. Разборные лестницы спрятали в ящики и, погрузив на повозки, увезли заранее.
Между тем до Арата дошел слух, будто в Аргосе находятся соглядатаи Никокла, которые бродят по городу и тайно за ним следят. Тогда он рано утром отправился на городскую площадь, и долгое время оставался там у всех на виду, беседуя с друзьями, а потом натерся маслом в гимнасии, захватил из палестры нескольких молодых людей, вместе с которыми обыкновенно пил и веселился, и повел их к себе. Спустя немного времени, на рынке появились рабы Арата – один нес венки, другой покупал светильники, третий о чем-то толковал с кифаристками и флейтистками, которых всегда приглашали играть на пирушках. Все это обмануло соглядатаев, и они, посмеиваясь, говорили друг другу: «Вот уж, поистине, нет ничего трусливее тирана, если даже Никокл, владея таким обширным городом и такой силою, боится мальчишку, который проматывает свое содержание изгнанника на беспутные удовольствия попойки среди бела дня!».
С тем они и удалились, ни о чем не подозревая, а Арат сразу после завтрака выступил из Аргоса, соединился у Полигнотовой башни со своими воинами и повел их в Немею, где и открыл своему отряду истинную цель похода. Постаравшись ободрить людей щедрыми обещаниями и дав им пароль – «Аполлон Победоносец», он двинулся прямо на Сикион, соразмеряя скорость движения с ходом луны по небосклону, чтобы оказаться у сада рядом со стеной как раз на закате луны. Там его встретил Кафисий и сообщил, что собачонки в руки не дались и убежали, а садовника он запер. Чуть ли не весь отряд сразу пал духом и потребовал немедленного отступления, но Арат успокаивал воинов, заверяя, что сразу же повернет назад, если собаки подымут слишком громкий лай. Тут он высылает вперед людей с лестницами (во главе их были поставлены Экдел и Мнаситей), а сам медленно движется следом, несмотря на неистовое тявканье собачонок, которые бежали вровень с Экделом. Все же изгнанники достигают стены и беспрепятственно устанавливаются лестницы. Но не успели еще первые забраться наверх, как начальник, разводящий по постам утреннюю стражу, принялся проверять караулы: зазвенел колокольчик, замелькали многочисленные факелы, раздался шум голосов и лязг оружия. Люди Арата замерли на ступеньках лестниц – им повезло, их не заметили. Затем навстречу первому прошел еще один отряд, однако и эти солдаты прошли мимо, ничего не заметив. После их ухода Мнаситей и Экдел поднялись на стену, заняли подходы с обеих сторон – изнутри и извне – и отправили к Арату Технона с призывом поспешить.
Незначительное расстояние отделяло сад от городской стены и башни, в которой сидел большой сторожевой пес охотничьей породы. Сам он не услышал приближающихся врагов – то ли потому, что вообще был недостаточно чуток, то ли чересчур намаявшись за день. Но собачонки садовника подняли его на ноги; сперва он только глухо ворчал, однако ж, по мере того, как люди подходили ближе, лаял громче и громче, и, в конце концов, все кругом загудело от лая, и караульный с поста напротив во весь голос окликнул псаря, спрашивая, на кого это так лает его пес и не случилось ли какой нежданной беды. Псарь на башне отвечал, что ничего особенного не случилось, а просто собаку растревожили факелы охраны и звон колокольчика. Это всего больше ободрило воинов Арата, которые решили, что псарь с ними заодно и старается ничем их не выдать, и что в самом городе они тоже найдут немало верных помощников. Но подъем на стену оказался делом трудным и опасным, и слишком затянулся, потому что взбираться можно было только по одному, и не торопясь – иначе лестницы угрожающе качались. А между тем времени оставалось в обрез, ибо уже пели петухи и вот-вот могли появиться крестьяне с обычным товаром, который они постоянно возят на рынок. Вот почему, хотя через стену перелезло всего сорок человек, Арат поспешно поднялся сам, подождал еще нескольких воинов и двинулся к дому тирана, подле которого всю ночь несли стражу наемники. Неожиданно напавши на них, он захватил их всех до единого, но никого не убил, и немедленно послал за своими друзьями, вызывая каждого из дому. Друзья сбежались со всех сторон, а тут уже занялся день, и театр наполнялся народом, который был встревожен неясными слухами, но ничего достоверного о происходившем не знал, пока не выступил глашатай и не объявил, что Арат, сын Клиния, призывает сикионян к освобождению.
Тогда,
поверив, что давно ожидаемый час настал, граждане толпой ринулись к дверям
тирана и подожгли дом. Столб огня поднялся так высоко, что его увидели даже
жители Коринфа и, до крайности изумленные, едва не кинулись на помощь. Никокл
скрылся, бежав через подземный ход из города, а воины, загасив пожар,
разграбили дом тирана. Остальное имущество тирана Арат предоставил в
распоряжение сограждан. Самое удивительное, что ни среди нападавших, ни среди
их противников не было ни одного убитого или хотя бы раненого. (
Освободив родной город, Арат решил уничтожить тиранию и в Аргосе, городе в котором он воспитывался. Нашлись и люди, согласившиеся взять на себя это опасное предприятие: во главе их стояли Эсхил и прорицатель Харимен. У заговорщиков не было мечей, ибо иметь оружие аргивянам строго запрещалось, и тиран Аристомах жестоко наказывал тех, кто нарушал его запрет. И вот Арат заказал для них в Коринфе короткие кинжалы и зашил во вьючные седла; а седла надели на мулов и лошадей, нагрузили животных каким-то дрянным товаром и отправили в Аргос. Но тут прорицатель Харимен привлек к заговору какого-то человека вопреки желанию Эсхила. Эсхил был возмущен и решил устроить покушение сам, без Харимена. Тот проведал о намерении Эсхила и, не помня себя от злобы, донес на заговорщиков, которые уже шли на тирана с оружием в руках. Тиран вызвал наемников, и те бросились убивать заговорщиков. Часть из них погибла, прямо на городской площади, но большинство успело бежать в Коринф.
Царь Македонии Антигон Второй (правил в 283 – 239 гг. до н. э.), осажденный в своем дворце восставшим народом и не имея сил подавить восстание, вышел один, без телохранителей, к народу. Здесь он бросил в толпу диадему и пурпурную царскую одежду и потребовал, чтобы народ отдал их другому, или такому, который не станет ничего приказывать им, или такому, которому они сами сумеют повиноваться. Он же до сих пор от этой ненавистной царской власти испытывает не удовольствие, а видит одни только труды и опасности. Затем Антигон напомнил о своих слугах перед Македонией и сказал, что, если они всем этим недовольны, он слагает власть и отказывается от своего сана, так как, очевидно, они ищут себе царя, над которым они будут властвовать. Когда народ, пораженный стыдом, постановил, чтобы Антигон снова взял власть, он до тех пор отказывался, пока зачинщики восстания не были выданы ему для казни.
Сирийский
царь Антиох Грип узнал, что против него стала строить козни его мать. Она из
властолюбия предала своего мужа Деметрия, убила своего сына Селевка, а теперь
стала сокрушаться, что победа другого ее сына над врагами умалила ее
достоинство. Потому, когда Грип однажды возвратился с военного учения, она
поднесла ему кубок с ядом. Но Грип, предупрежденный о коварных замыслах своей
матери, якобы из уважения к ней стал убеждать ее выпить этот кубок самой. Она
отказалась это сделать, но он стал настаивать. Наконец, вызвав доносчика на
очную ставку с ней, он обвинил ее в покушении на его жизнь и сказал, что она
может только одним способом защитить себя от обвинения в этом преступлении, а
именно – выпить то, что она поднесла сыну. Ей пришлось выпить из кубка. Так
царица погибла от яда, который приготовила другому. (
Когда царь Понта Митридат Шестой отправился в поход на скифов, от него долгое время не было вестей и жена его Лаодика, как и все прочие, решила, что он погиб со всем войском где-то на севере, и вступила в любовную связь с некоторыми друзьями мужа. Когда же узнала, что муж возвращается с победой из далекого похода, то приготовила ему яд, чтобы убийством скрыть свои похождения. Однако служанки предали свою госпожу, и Митридат казнил жену.
Он же, спасаясь от римлян на Боспоре, был осажден в крепости восставшим сыном Фарнаком. Видя, что все войско и большинство телохранителей перешли на сторону мятежников, и, опасаясь, что как бы его не выдали римлянам, воздал похвалу своей личной охране и друзьям, которые еще оставались при нем, и отпустил их к новому царю (Фарнаку). Сам же, открыв яд, который он всегда носил с собой в рукояти меча, стал его смешивать. Тогда две его дочери, еще девушки, которые жили при нем, Митридатис и Нисса, сосватанные одна за египетского царя, другая за царя Кипра, заявили, что они раньше выпьют яд; они настойчиво этого требовали и мешали ему пить, пока не получили и не выпили сами. Яд тотчас же подействовал на них, на Митридата же, хотя он нарочно усиленно ходил взад и вперед, яд не действовал из-за постоянного употребления противоядий, которыми он всегда пользовался, как защитой от отравлений.
Убедившись,
что травиться бесполезно, и, увидав, некоего Битоита, начальника галлов,
Митридат обратился к нему: «Большую поддержку и помощь твоя рука оказала мне в
делах войны, но самая большая мне будет помощь, если ты теперь прикончишь мою
жизнь. Ведь мне грозит быть проведенным в торжественном шествии триумфа, мне,
бывшему столь долгое время самодержавным царем этой страны. Я не могу умереть
от яда вследствие глупых моих предохранительных мер при помощи других ядов.
Самого же страшного и столь обычного в жизни царей яда – неверности войска,
детей и друзей – я не предвидел, я, который предвидел все яды при принятии пищи
и от них сумел уберечься». Битоит почувствовал жалость к царю, нуждавшемуся в
такой помощи, и выполнил его просьбу. (
Римляне.
После
изгнания из Рима царя Тарквиния Гордого, когда первыми консулами свободного
Рима были избраны Луций Тарквиний Коллатин и Луций Юний Брут (
Кому речи их приходились по душе, тем вручали они письма от Тарквиниев и вовлекали в заговор.
Сначала в заговор вовлекли братьев Вителлиев и Аквилиев. Сестра Вителлиев была замужем за консулом Брутом, и от этого брака были уже взрослые дети – Тит и Тиберий; их тоже посвятили дядья в свой заговор. К ним примкнули и другие знатные юноши.
Когда состав участников заговора определился, было решено принести великую и страшную клятву, совершив возлияние человеческой кровью и коснувшись внутренностей убитого. Для этого заговорщики собрались в доме Аквилиев. Дом, где они вознамерились исполнить такой чудовищный обряд, был, как и следовало ожидать, темен и почти пуст, и потому никто не заметил спрятавшегося там раба по имени Виндиций. Не то, чтобы он спрятался по злому умыслу или какому-то предчувствию, но случайно, оказавшись внутри и увидев быстро приближающихся людей, побоялся попасться им на глаза и укрылся за пустым ящиком, так, что стал свидетелем всего происходящего и подслушал все разговоры.
Собравшиеся положили убить консулов и ночью впустить Тарквиниев в город, написали об этом Тарквиниям, отдали письмо послам, которые присутствовали при клятве и утром должны были выехать. Когда заговорщики удалились, Виндиций потихоньку выскользнул из дома и заколебался, что делать, совершенно основательно считая, далеко небезопасным обвинить в тяжелейшем преступлении сыновей Брута перед их отцом или племянников Коллатина перед родным дядей. Поразмыслив, он отправился к Публию Валерию Публиколе, привлекаемый в первую очередь, честностью, обходительностью и милосердием этого сенатора, который был доступен всем нуждающимся в его помощи, постоянно держал двери дома открытыми и никогда не презирал речей и нужд человека низкого звания.
Когда Виндиций явился к нему и обо всем рассказал в присутствии лишь жены Валерия и его брата Марка, Валерий, потрясенный и испуганный, не отпустил раба, но запер его в своем доме, приставив к дверям жену, а брату велел окружить царское посольство, разыскать, если удастся, письма и взять послов и, сопровождающих их лиц, под стражу.
Сам же Валерий с клиентами, друзьями и многочисленной прислугой отправился к дому Аквилиев. Хозяев Валерий не застал, проник внутрь и в помещении, где останавливались послы, и нашел письма. В это время подоспели Аквилии и, столкнувшись с Валерием в дверях, пытались вырвать у него находку. Спутники Валерия стали защищаться и с огромным трудом, осыпаемые ударами и сами щедро их раздавая, вырвались из дома и прорвались узкими улочками на форум. Сюда же Марк доставил все посольство и письма, найденные при нем.
Когда консулы положили конец беспорядку, Валерий велел привести Виндиция, и обвинение было предъявлено, а затем были прочтены письма. Уличенные не дерзнули сказать ни слова в свою защиту, смущенно и уныло молчали и все прочие, лишь немногие, желая угодить Бруту, упомянули об изгнании.
Какой-то проблеск надежды усматривали также в слезах Коллатина и в безмолвии Валерия. Но Брут, окликая каждого из сыновей в отдельности, сказал: «Ну, Тит, ну, Тиберий, что же вы не отвечаете на обвинение?» И когда, несмотря на троекратно повторенный вопрос, ни тот, ни другой не проронили ни звука, отец, обернувшись к ликторам, промолвил: « Дело теперь за вами». Те немедленно схватили молодых людей, сорвали с них роскошную одежду, завели за спину руки и принялись сечь прутьями, и меж тем, как остальные не в силах были на это смотреть, сам консул не отвел взора в сторону, гневный и суровый, тяжелым взглядом следил он за тем, как наказывают его детей, до тех пор, пока ликторы, распластав их на земле, не отрубили им топорами головы. Передав остальных заговорщиков на товарища по должности, Брут поднялся и ушел. Поздние поколения римлян считали, что не стольких трудов стоило Ромулу основать город, скольких Бруту – учредить и упрочить демократический образ правления.
После ухода Брута с форума, долгое время все молчали – никто не мог опомниться от изумления и ужаса перед тем, что произошло у них на глазах. Но, зная мягкость нрава Коллатина и видя его нерешительность, Аквилии несколько приободрились и попросили отсрочки для подготовки оправдательной речи, а также выдачи Виндиция, который был их рабом, а потому не следовало-де ему оставаться в руках обвинителей. Консул хотел удовлетворить их просьбу и с тем уже было распустил Собрание, но Валерий, приверженцы которого тесно обступили раба, не соглашался его выдать и не позволял народу разойтись, освободив заговорщиков. В конце концов, он силой задержал обвиняемых и принялся звать Брута, крича, что Коллатин поступает чудовищно, коль скоро, принудив товарища по должности стать убийцею собственных детей, сам теперь считает возможным в угоду женщинам подарить жизнь изменникам и врагам Отечества. Консул был возмущен и приказал увести Виндиция. Ликторы, раздвинув толпу, схватили раба и принялись бить тех, кто пытался его отнять. Друзья Валерия вступились, народ же громко кричал, призывая Брута. Вернулся Брут, и, когда, приготовившись слушать его, все умолкли, он сказал, что над своими сыновьями сам был достаточно правомочным судьей. Участь же остальных предоставляет решать свободным гражданам: пусть каждый, кто хочет, говорит и внушает народу свое мнение. Но никакие речи уже не понадобились: сразу же состоялось голосование. Обвиняемые подверглись единодушному осуждению и были высечены и обезглавлены.
Хотели, было, казнить и послов, как врагов, но уважение к международным нормам возобладало, и их просто выдворили из города.
Виндицию была дарована награда: свобода, гражданство и деньги.
Коллатину же, из-за возмущения народа его поведением, пришлось сложить с себя власть и покинуть город.
Во время войны Рима с Тарентом и Эпиром римский консул Гай Фабриций получил письмо от врача эпирского царя Пирра, в котором врач предлагал отравить Пирра. Фабриций переслал это письмо царю и посоветовал ему из этого понять, как плохо он знает и друзей своих и врагов.
Пирр приказал
врача повесить, а Фабрицию выдал без выкупа римских пленников. Консул же не
принял такого подарка, а отпустил стольких же эпирских пленников, чтобы не
казалось, что он взял плату за услугу, - ибо измену эту он открыл не в услугу
Пирру, а затем, чтобы не думали, будто римляне не могут победить силою и потому
убивают обманом. (
Когда марианец Квинт Серторий разжег в Испании войну против Рима и добился больших успехов в ней, то окружавшие его сенаторы и другие знатные римляне, избавившись от страха, стали завидовать Серторию и ревновать к его могуществу. Эти настроения разжигал Перперна, который, гордясь своим знатным происхождением, лелеял в душе стремление к верховной власти и тайно вел со своими приверженцами разговоры против Сертория и, окружавших его, испанцев. Многие, внимательно слушая Перперну, не решались, однако отложиться из-за страха перед могуществом Сертория, но тайно причиняли вред его делу и ожесточали испанцев и луситанцев, налагая на них (якобы по приказанию Сертория) суровые кары и высокие подати. От этого начались восстания и смуты в городах. А те, кого Серторий посылал, чтобы исправить положение дел и успокоить восставших, еще больше разжигали вражду и обостряли зарождавшееся неповиновение.
Перперна, который уже собрал вокруг себя большое число заговорщиков, готовивших покушение на Сертория, привлек к заговору также и Манлия, одного из высших командиров. Этот Манлий был влюблен в какого-то красивого мальчишку и в знак своего расположения раскрыл ему замыслы заговорщиков, потребовав, чтобы тот пренебрег поклонниками и принадлежал только ему одному, поскольку в самое ближайшее время – он, Манлий, станет великим человеком. А мальчишка передал весь разговор другому своему поклоннику, Ауфидию, который нравился ему больше. Ауфидий, выслушав его, был поражен: сам причастный к тайному сговору против Сертория, он, однако, не знал, что Манлий тоже вовлечен в него. Когда же мальчик назвал имена Перперны, Грецина и некоторых других, кто, как было известно и Ауфидию, находился в числе заговорщиков, Ауфидий перепугался. Он, правда, посмеялся над этими россказнями и убеждал мальчика относится к Манлию как к пустому хвастуну, но сам направился к Перперне и, раскрыв ему всю опасность положения, настаивал на необходимости действовать. Заговорщики согласились с Ауфидием и ввели к Серторию своего человека под видом гонца, принесшего послания, в которых сообщалось о победе одного из полководцев и гибели множества врагов. Обрадованный этой новостью, Серторий совершил благодарственное жертвоприношение; тут Перперна объявил, что устраивает пир для Сертория и для других присутствующих (все это были участники заговора), и после долгих настояний убедил Сертория прийти. Трапезы на которых присутствовал Серторий, всегда отличались умеренностью, благопристойностью и порядком. Но на этот раз, когда выпивка уже была в разгаре, гости, искавшие предлога для столкновения, распустили языки, и, прикидываясь сильно пьяными, говорили непристойности, рассчитывая вывести Сертория из себя. Серторий, однако, лишь повернулся на ложе и лег навзничь, стараясь не замечать и не слышать ничего. Тогда Перперна поднял чашу неразбавленного вина и, пригубив, со звоном уронил ее. Это был условный знак, и тут же Антоний, возлежавший рядом с Серторием, ударил его мечом. Серторий повернулся в его сторону, и хотел было встать, но Антоний бросился ему на грудь и схватил за руки; лишенный возможности сопротивляться, Серторий умер под ударами множества заговорщиков.
Сразу после
этого большинство испанцев отпало от Перперны и, отправив послов к Гнею Помпею
и Квинту Метеллу (римские полководцы, что вели войну с Серторием), изъявило
покорность. Перперна же, возглавив оставшихся, попытался хоть что-нибудь
предпринять. Он использовал созданные Серторием военные силы только для того,
чтобы обнаружить собственное ничтожество. Он напал на Помпея, но тут же был
разгромлен и оказался в плену. И этот последний удар судьбы Перперна не перенес
так, как подобает полководцу. У него в руках была переписка Сертория, и он обещал
Помпею показать собственноручные письма бывших консулов и других, наиболее
влиятельных в Риме лиц, которые призывали Сертория в Италию, утверждая, что там
многие готовы подняться против существующих порядков и совершить переворот. Но
Помпей повел себя, как человек зрелого и сильного ума и тем самым избавил Рим
от великих опасностей и потрясений. Поступил он так: собрав послания и письма
Сертория, он все предал огню, и сам не читая их, и другим не разрешив, а
Перперну немедленно казнил, опасаясь как бы тот не назвал имена, что могло
послужить причиной восстания и смут. (
Одни из участников заговора Перперны были доставлены к Помпею и казнены, другие бежали в Африку и погибли от копий мавританцев. Никто из них не спасся, кроме Ауфидия – того самого, который был соперником Манлия в любви; то ли ему удалось скрыться, то ли на него не обратили внимания, но он дожил до преклонных лет в какой-то варварской деревне в нищете и полном забвении.
Когда Катилина поднял мятеж к северу от Рима, в Риме Гай Юлий Цезарь начал тайно возбуждать народ помочь Катилине. Катон, глядя на возбужденные толпы народа и опасаясь государственного переворота, убедил сенат вынести решение о денежной раздаче беднякам – и эта щедрость прекратила беспорядки и остановила возмущение.
В эти дни
прославился Корнелий Цетег, который высказался за казнь своего брата Цетега,
участника заговора Катилины. (
Наместник Верхней Германии Луций Антоний поднял мятеж против римского императора Домициана, и обратился к зарейнским германцам с предложением присоединиться к нему. Те согласились и быстро собрали войско.
В то время,
когда легионы, оставшиеся верными императору, завязали сражение с легионами
Луция Антония, все увидели, что по берегу Рейна к месту битвы идут полчища германцев.
Императорские полководцы уже подумывали об отступлении, понимая, что не
выдержат двойного удара, когда лед, по которому германцы собирались переходить
Рейн, внезапно тронулся и отрезал Луция Антония от союзников. Воодушевленные
помощью природы императорские войска усилили натиск и разгромили мятежников.
Луций Антоний был убит. (
Луцилла была у римского императора Коммода старшей из
сестер. Она являлась супругой императора Луция Вера, которого император Марк
Аврелий (отец Коммода) сделал своим соправителем и, выдав за него замуж дочь,
создал, благодаря этому браку, надежнейшие узы взаимной привязанности. Когда же
случилась смерть Луция (в
Римский император Коммод, любивший выступать в роли
гладиатора на арене, имевший друзей среди гладиаторов, одержал сотни побед в
поединках. Среди прочих своих сумасбродств, с наступлением дня нового года он
намеревался выйти не из императорского дома, как это было принято и достойно
чести императора, а из казармы гладиаторов и предстать перед римлянами не в
красиво окаймленной императорской порфире, а неся сам оружие в сопровождении
остальных гладиаторов. Когда он сообщил об этом своем намерении Марции, которой
он больше всех дорожил из своих наложниц (ее положение ничем не уступало
положению законной жены, у нее было все, что и у августы, за исключением
преднесения факела), - она, узнав о столь неразумном и непристойном его
желании, сначала упрашивала и, припав к его ногам, умоляла со слезами не
оскорблять Римскую державу и не подвергать себя опасности, отдавшись
гладиаторам и пропащим людям. Ничего не добившись от него своими
продолжительными мольбами, она ушла, проливая слезы. Коммод же, послав за
Летом, префектом претория, и Эклектом, своим главным спальником, приказал
сделать все приготовления, так как он намерен переночевать в казарме
гладиаторов и оттуда выступить для совершения торжественных жертвоприношений,
чтобы римляне увидели его в оружии. Они начали умолять его и пытались уговорить
не делать ничего, недостойного императорской власти.
Коммод, раздосадованный, прогнал их, а сам вошел в спальню,
чтобы поспать (он обыкновенно делал это в полдень). Взяв материал для письма —
такой, что изготовляется из липовой коры в самом тонком виде и складывается путем
сгибания с обеих сторон, он записывает тех, кого следует этой ночью казнить. Из
них первой была Марция, за ней следовали Лет и Эклект, а за ними большое
количество первых людей в сенате. Старших и еще остававшихся отцовских друзей
он хотел всех устранить, стыдясь иметь почтенных свидетелей своих безобразных
дел, а имуществом богатых он желал облагодетельствовать воинов и гладиаторов и
разделить его между ними, чтобы одни охраняли его, а другие развлекали. Сделав
запись, он кладет эту записку на кровать, решив, что никто туда не войдет. Был
ребеночек, совсем маленький, — из тех, какие ходят без одежды, украшенные золотом и драгоценными
камнями (ими забавляются
живущие в роскоши римляне). Коммод чрезвычайно любил
его, так что даже часто спал с ним; назывался
он Филокоммодом — и это прозвание указывало на любовь к нему государя. Когда
Коммод ушел, чтобы по обыкновению купаться и пить, этот ребеночек, попросту
резвясь, вбежал по обыкновению в спальню и, взяв лежавшую на кровати записку,
чтобы поиграть ею, выходит из покоя. По воле какого-то божества он встретился с
Марцией. Она (также любившая ребеночка), обняв и целуя его, отнимает записку,
боясь, как бы он, неразумный, по неведению не уничтожил, играя, что-нибудь
нужное. Узнав руку Коммода, она была охвачена любопытством прочитать
написанное. Обнаружив, что оно несет смерть и что ей предстоит умереть прежде
всех, а Лет и Эклект последуют за ней, и затем будет столько казней других,
она, испустив стон и сказав про себя, — «прекрасно, Коммод, — это благодарность
за мою преданность и любовь и за твою наглость и пьянство, которое я терпела
столько лет; но ты, пьяный, не совершишь это безнаказанно над трезвой
женщиной», — сказав это, она посылает за
Эклектом — он обыкновенно приходил к ней, как хранитель спальни;
злословили даже, что она сожительствует с ним. Дав ему записку, она сказала:
«Посмотри, какое нам предстоит всенощное празднество». Прочтя и ужаснувшись,
Эклект (он был родом египтянин, склонный от природы
дерзать и действовать, и вместе с тем поддаваться гневу), запечатав записку,
посылает ее через какого-то своего верного человека для прочтения Лету.
Тот, также встревоженный, приходит к Марции, будто для того, чтобы обдумать
вместе с ними приказания государя и то, что относилось к казарме гладиаторов.
Притворившись, будто обдумывают важные для него дела, они условливаются лучше
опередить его каким-нибудь действием, нежели потерпеть от него: нет времени для
промедления или отсрочек. Принимается решение: дать Комоду яд. Марция обещала
очень легко дать его — ведь она
обыкновенно замешивала и подавала первое питье, чтобы ему приятнее было пить от
любимой. Когда он пришел после купания, она, налив в чашу яду, замешав
благовонным вином, дает ему пить. Испытывая жажду после долгого купания и
упражнений со зверями, он и выпил как обычную заздравную чашу, ничего не
замечая. Немедленно же Коммод впал в оцепенение и, чувствуя позыв ко сну,
подумав, что это происходит с ним от утомления, лег отдохнуть. Эклект же и
Марция приказали всем удалиться и разойтись по домам, — они будто бы
подготовляли для него тишину. Так обыкновенно случалось с Коммодом и в другое
время из-за опьянения: часто моясь и часто принимая пищу, он не имел
определенного времени для отдыха, предаваясь чередовавшимся разнообразным
наслаждениям, которым он даже против своей воли рабски служил в любой час.
Недолго он оставался спокойным, а когда
яд дошел до желудка и брюшной полости, наступило головокружение и затем
появилась обильная рвота — потому ли, что имевшаяся ранее пища вместе с большим
количеством напитков вытесняла яд, или из-за предварительна принятого
противоядия, которое обычно всякий раз принимают государи перед пищей. Из-за
обильной рвоты они испугались, как бы Коммод, извергнув весь яд, не протрезвился и им всем не пришлось погибнуть,
и убеждают некоего юношу по имени Нарцисс, крепкого и цветущего, войти к
Коммоду и задушить его, пообещав дать
великие награды. Ворвавшись, он, схватив за горло ослабевшего от яда и опьянения Коммода, убивает его. (31
декабря
Префект претория Плавтиан, видя, что римский император
Север уже стар и непрерывно болеет, а его сын Антонин – жестокий и дерзкий
юноша, боялся угроз последнего и предпочел опередить его, решившись на что-либо
иное, нежели дожидаться несчастья. К тому же многое еще побуждало его
домогаться императорской власти: размеры богатства, каким до него не обладал ни
один частный человек, угодливость воинов, почести со стороны подчинённых,
наконец, одеяние, в котором он выступал. Ведь он носил тогу с широкой полосой и
занимал положение, на которое имели право только люди, дважды занимавшие
должность консула, сбоку у него висел меч, и вообще он один обладал всеми
знаками почета. Появляясь, Плавтиан вызывал такой страх, что никто не
приближался к нему, а встречные поворачивали назад; шедшие перед ним объявляли,
чтобы никто не смел останавливаться и смотреть на него, и приказывали
отворачиваться и глядеть вниз. Север был недоволен, когда ему сообщили обо всем
этом, и стал испытывать к Плавтиану неприязнь, так что даже уменьшил его власть
и решил поставить предел его чрезмерному тщеславию. Не перенеся этого, Плавтиан
осмелился посягнуть на власть и замыслил следующее. Был у него один трибун по
имени Сатурнин, отличавшийся исключительной услужливостью по отношению к
Плавтиану; такими же были и другие, но Сатурнин большей угодливостью добился
полного доверия. Считая его самым верным и единственно способным выполнять
тайные поручения, не разглашая этого, Плавтиан вечером, когда все разошлись,
послал за ним и сказал: «Теперь, наконец, появилась для тебя возможность
доказать свое рвение и преданность мне, а для меня — достойно отплатить тебе и
отблагодарить тебя по заслугам. Перед тобой выбор — либо стать тем, кем ты
сейчас видишь меня, получить эту власть и занять мое нынешнее место, либо
тотчас же умереть, поплатившись за
непослушание. Пусть тебя не пугает ни величие замысла, ни имена государей. Ведь
ты один можешь войти в покой, где они отдыхают, так как тебе доверена смена
ночной стражи. То, что тебе предстоит сделать, ты можешь совершить
беспрепятственно и тайно, иначе я не приказывал бы тебе этого, а ты бы не
повиновался. Войди в императорский дворец, сделав вид, будто несешь спешные и
тайные известия от меня, проникни к императорам и убей их. Ты человек сильный и
легко справишься со стариком и мальчиком; разделив со мной опасность, ты в
случае успеха разделишь со мной и высшие почести». Выслушав это, трибун в душе
ужаснулся, но не потерял разума, ибо был человеком рассудительным (он ведь был
родом сириец, а восточные люди хитры на выдумки). Видя, что Плавтиан вне себя,
и зная его могущество, Сатурнин не стал противоречить ему, чтобы не понести за
это наказания. Он сделал вид, что услышал нечто желанное ему и радостное, и,
склонившись перед Плавтианом ниц, как перед императором, попросил письменного
приказа об убийстве. У тиранов есть такой обычай, если они посылали кого-нибудь
с поручением убить без суда, то давали письменное распоряжение, чтобы деяние
было подтверждено приказом. Плавтиан, ослепленный своей страстью, дает ему
письменный приказ и посылает на убийство, добавив, что после смерти обоих
императоров следует послать за ним, не дожидаясь, пока дело получит огласку,
чтобы он появился во дворце раньше, чем узнают о захвате им императорской
власти.
Выйдя после этого уговора, трибун, как и всегда,
беспрепятственно прошел через весь дворец. Понимая, что невозможно было бы
убить двух императоров, живущих к тому
же в разных зданиях, он остановился перед
спальней Севера и позвал охранителей императорского покоя, требуя впустить его
к Северу для некоего сообщения, касающегося жизни и безопасности императора. Те
доложили Северу и по его повелению ввели к нему трибуна. Войдя, Сатурнин
сказал: «Я пришел к тебе, о, владыка, не убийцей и палачом, как думает тот, кто
послал меня, но, как я сам хочу, — спасителем и другом. Ибо Плавтиан,
злоумышляя против власти, поручил мне убить и тебя и твоего сына, причем сделал
это не только на словах, но и письменно. Вот его приказ. Я согласился для того,
чтобы из-за моего отказа он не поручил бы этого другому; теперь же я пришел
открыть тебе все и обнаружить дерзкий замысел». Сатурнин со слезами произнес
все это, но Север не сразу поверил ему, так как был сердечно расположен к
Плавтиану и заподозрил здесь какой-то умысел и интригу. Он думал, что его собственный
сын из вражды к Плавтиану и ненависти к своей жене, его дочери, придумал против
него эту хитрость и смертельную клевету. Послав за сыном, Север стал упрекать
его в том, что он строит козни против преданного человека и к тому же
родственника. Сначала Антонин клятвенно уверял, что не знает, о чем идет речь,
но поскольку трибун настаивал и показал письменный приказ, Антонин стал
ободрять его и требовать новых улик. Трибун, видя, в какую он попал опасность и
боясь расположения Севера к Плавтиану, понял, что если заговор не будет раскрыт
и доказан, его ждет страшная смерть, и сказал: «Какое еще требуется большее
доказательство, о владыка? Какие более ясные улики? Позвольте мне только, выйдя
из дворца, послать кого-нибудь преданного мне с известием, что дело сделано.
Плавтиан, поверив, появится в надежде занять пустой дворец. А уж когда он
придет, ваше дело обнаружить истину. Только прикажите соблюдать во дворце
полную тишину, чтобы все не стало известно слишком скоро и не повернулось бы
по-другому». Сказав это, Сатурнин. приказывает одному из самых преданных ему
людей позвать Плавтиана как можно скорее, так как оба императора повержены и
тому необходимо оказаться внутри дворца прежде, чем все станет известно народу.
Ведь когда твердыня будет занята, а власть окажется в его руках, то все
волей-неволей покорятся тому, кто уже стал государем, а не только собирается
еще стать им. Поверив этому и исполнившись надежд, Плавтиан уже поздним
вечером, надев ради безопасности на себя панцирь, прикрыл его прочей одеждой и,
взойдя на колесницу, поспешно приехал во дворец. Сопровождали его немногие
слуги, которые думали, что Плавтиан вызван к императору для каких-то спешных
дел. Прибыв во дворец, Плавтиан беспрепятственно прошел внутрь, так как стража
ничего не знала о происходившем. Трибун
вышел ему навстречу и, заманивая в ловушку, назвал императором, взял по
обыкновению за руку и ввел в спальню, где, как он говорил, лежали трупы
императоров. Север к тому времени уже приказал своим молодым телохранителям
схватить Плавтиана, как только он появится. Тот, ожидая совсем другого, входит
и видит перед собой обоих государей; его
хватают.
Пораженный таким оборотом дела, Плавтиан стал просить и умолять, оправдываясь тем, что все это ложь, клевета и подстроено врагами. Север укорял Плавтиана, перечисляя свои многочисленные благодеяния и дарованные ему почести, тот же напомнил императору о прежней верности и преданности, так что мало-помалу почти убедил Севера своими словами, как вдруг на нем распахнулась одежда и стала видна часть панциря. Заметив это, Антонин, юноша дерзкий, вспыльчивый и к тому же в душе ненавидевший Плавтиана, воскликнул: «Ну, а об этих двух уликах что ты скажешь? Ты приходишь во дворец вечером, незваный. А что значит панцирь на тебе? Кто приходит на обед или на пирушку вооруженный?» И с этими словами Антонин приказывает трибуну и другим присутствовавшим обнажить мечи и убить этого человека, как изобличенного врага. Те немедленно выполняют приказание юного государя, убивают Плавтиана и тело его выбрасывают на людную улицу, чтобы все его видели и чтобы враги надругались над ним.
Так умер Плавтиан, потерявший рассудок в ненасытной жажде
владеть всем и попытавшийся в конце жизни опереться на неверного подчиненного.
(
У римского императора Антонина было два префекта претория,
один, по имени Адвент, совсем уже старик, совершенно чуждый каким-либо
государственным делам и несведущий в них, зато имевший славу настоящего воина;
а другой, его звали Макрин, чрезвычайно опытный в судебных делах и особенно
сведущий в законах. Над ним Антонин то и дело насмехался публично, говоря, что
он не воин и ни на что не годен. Дошло
до совершенного глумления:
прослышав, что Макрин ведет
свободный образ жизни и брезгует дурной
и негодной пищей
и питьем, которыми Антонин как истинный воин конечно же
наслаждается, видя его одетым в короткий плащ или в другую сколько-нибудь изящную одежду, Антонин стал
злословить, что тот не мужествен и страдает женской слабостью; при этом он
всегда грозился убить его. Макрин тяжело переносил это и очень негодовал. Тут
произошло еще нечто, отчего жизнь Антонина
должна была оборваться. Слишком любопытный, Антонин хотел знать не только все
то, что касается людей, но и заглянуть также и в область божественного и
сверхъестественного.
Вечно подозревая во всех заговорщиков, он непрестанно
вопрошал оракулы, посылал повсюду за магами, звездочетами, гадателями по
внутренностям животных, так что не пропустил ни одного из тех, кто берется за
такую ворожбу. Подозревая, однако, что они из угодничества не говорят ему
правды, он пишет некоему Матерниану, которому он тогда вверил все дела в Риме и
который слыл вернейшим его другом и единственным, кто был посвящен в его тайны.
Он велит Матерниану разыскать лучших магов, чтобы вызвать умерших и разузнать о
конце его жизни, а также не покушается ли кто на его власть. Матерниан без
всяких опасений выполняет повеление государя и сообщает, что на власть
покушается Макрин и что необходимо убрать его — неизвестно, действительно ли
так вещали духи или он вообще подкапывался под Макрина. Это письмо, запечатав
вместе с другими, он, как всегда, вручает для доставки людям, не знающим, какую
весть они несут. Те, с обычной скоростью проделав путь, прибывают к Антонину
как раз, когда он в снаряжении возницы поднимался на колесницу, и передают ему
всю связку, где было и письмо против Макрина. Антонин, сосредоточенный и
захваченный предстоящей скачкой, велит Макрину отойти в сторону и, уединившись,
просмотреть письма; если там есть неотложные дела, доложить ему, если же таких
нет, то обычными заняться самому как префекту (Антонин часто обращался к нему с
таким поручением). Так распорядившись, он вернулся к своему занятию. Макрин же,
оставшись один, вскрывая письмо за письмом, прочитывает и то, смертоносное, и
сразу понимает, какая опасность ему грозит. Представляя себе кровожадную ярость
Антонина от такого письма, которое станет для него прекрасным предлогом, он
уничтожает это письмо, а об остальных сообщает, что они обычные. Боясь, как бы
Матерниан не написал того же во второй раз, он предпочел действовать, а не
ждать. Вот на что он решается. Был некий центурион из личной стражи Антонина,
постоянно сопровождавший государя; имя ему было Марциалий. Так вот, прошло
всего несколько дней после того, как Антонин казнил брата этого Марциалия по
клеветническому и оставшемуся
недоказанным обвинению; и над
самим Марциалием Антонин издевался, говоря, что он не мужчина, что он трус и
Макринов дружок. Зная, что он скорбит об убитом брате и задет издевками
Антонина, Макрин посылает за ним; совершенно в нем уверенный (Марциалий давно
уже служил у Макрина и получил от него немало благодеяний), он убеждает его
выждать удобный случай и нанести удар Антонину. И Марциалий поддается на
уговоры Макрина, а так как он и без того был полон ненависти и стремился
отомстить за брата, он с радостью
соглашается сделать все, как только случай представится. После этого сговора
вскоре случилось так, что Антонин, живший в то время в Месопотамии, в Каррах,
захотел выехать из своего дворца и отправиться в храм Луны, чрезвычайно
почитаемый жителями той земли. Храм этот стоит далеко от города, так что это
целое путешествие. Не желая утомлять свое войско, он взял
с собой небольшой отряд всадников, и они тронулись в путь,
чтобы, принеся жертвы богине, вернуться обратно. На середине пути у
Антонина заболел живот, и
он, распорядившись, чтобы все стали подальше, берет одного и отходит в
сторону, чтобы освободиться от того, что его беспокоило; так что все
повернулись и отошли как можно дальше, проявляя почтительность и стыдливость
перед происходящим. Марциалий, выжидавший первого удобного случая, видя, что
Антонин остался один, бежит к нему, будто бы по знаку государя, чтобы сказать
или выслушать что-то; подойдя к нему сзади как раз в то время, когда тот снимал
с бедер одежду, он наносит удар кинжалом, который незаметно держал в руках.
Удар под ключицу был верный; так Антонин оказался беззащитным и был неожиданно
убит. Когда он упал, Марциалий, прыгнув на коня, бежал. А всадники-германцы,
которых Антонин любил и держал в своей личной охране, стоя сейчас ближе всех
других, первые заметили происшедшее, бросились в погоню за ним и убили его,
кидая свои дротики. Когда о случившемся узнало и остальное войско, все
сбежались сюда, и первым сам Макрин, стоя над трупом, рыдал, будто пораженный
горем. Все войско скорбно и тяжко переносило случившееся: они считали, что
потеряли в нем соратника и товарища в трудах, а не правителя. Макрина никто и
не подозревал в коварстве, все считали, что это Марциалий отомстил за свою
обиду. Потом все разошлись по своим палаткам; а Макрин, предав огню останки,
заключив прах в сосуд, послал его для погребения матери, жившей в Антиохии. А
та, видя схожую судьбу своих сыновей, уморила себя голодом — то ли добровольно,
то ли по принуждению. Вот как умерли Антонин и его мать Юлия. После смерти
Антонина воины оказались в растерянности и недоумении, как им быть дальше. Два
дня они оставались без государя и раздумывали, кого выбрать правителем, а уже
известно было, что на них идет царь Парфии Артабан с большим и сильным войском,
намереваясь покарать их и отомстить за парфян вероломно убитых римлянами в
мирное время. Сначала они выбирают
государем Адвента как настоящего воина и дельного префекта, но он отказался,
ссылаясь на старость. Тогда выбор падает на Макрина — а подговаривали воинов
трибуны, которых и заподозрили в заговоре против Антонина и сообщничестве с
Макрином, так что впоследствии, после
его смерти, они понесли наказание. Во всяком случае Макрин
стал государем не столько по расположению
и доверию к нему войска, сколько под влиянием необходимости и момента. (8
апреля
Когда был убит император Александр Север и его мать, а власть перешла к Максимину, против нового императора выступили многие центурионы и все сенаторы. Императору донесли, что некто Магн (патриций и консуляр) собирает против Максимина отряд и убеждает некоторых воинов передать ему власть. А действовать, как говорили будут так.
Им (заговорщикам) было известно, что построив мост через реку, Максимин собирался переправиться к германцам; ведь как только он получил власть он тотчас же принялся за военные дела и старался оправдать делами свою репутацию и ожидания воинов. Говорили, что Магн убедил немногих воинов, однако превосходных, более всего таких, каким была доверена охрана моста и забота об его исправности, после переправы Максимина, разрушив мост, передать Максимина варварам, потому что у него не будет возможности возвратиться. Река, очень широкая и глубокая, оказалась для него непреодолимой из-за отсутствия кораблей у вражеских берегов и из-за отсутствия моста.
Такая молва возникла о заговоре – она могла быть истинной или пущенной Максимином, точно же сказать нелегко, потому что она осталась непроверенной. Не дав никому возможности ни разобрать дело в суде, ни оправдаться, он всех, кого подозревал, внезапно схватил и казнил без пощады.
Произошло также возмущение осроенских лучников, которые очень скорбели о смерти Александра. Случайно встретив некоего проконсула из друзей Александра (Квартин было его имя, его Максимин отослал из войска), они схватили его, ничего не подозревавшего, против его воли и поставили своим полководцем, украсили порфирой (то есть провозгласили императором), стали носить перед ним факел и привели к власти, хотя он этого и не желал.
И вот ночью,
став жертвой злого умысла, Квартин был внезапно убит во время сна в палатке
одним из спутников, считавшимся его другом. Тот прежде командовал осроенцами
(Македон было его имя), однако был инициатором насильственного захвата Квартина
и возмущения среди осроенцев. Не имея никакой причины для вражды и ненависти,
Македон сам убил того, кого схватил и убедил. Скорее всего Македон опасался,
что его снимут с поста, как командира наиболее любимых Александром частей, а
потому, желая остаться на своем посту, он придумал способ, как получить доверие
у нового императора. Полагая, что он сильно угодит Максимину, Македон доставил
ему отрубленную голову Квартина. Максимин обрадовался самому деянию,
избавившись, как он полагал, от врага. Македона же, хотя тот надеялся на многое
и думал, что получит исключительную награду, убил – и как убийцу того, кого
против воли сам уговорил, и как человека, оказавшегося неверным по отношению к
другу. (
О предателях.
Месопотамия и Южный Иран.
Царь Вавилона Набу-кудур-уцур I (XII век до н.э.) безнадежно проигрывал войну с царем Элама по имени Хутелудуш-Иншушинак. Армия Элама была многочисленнее, лучше обучена, лучше снабжена, имела высокий боевой дух. Трудно сказать, чем бы закончилась эта война лично для Набу-кудур-уцура (два его предшественника попали в плен к эламитянам и погибли в неволе), если б не предательство.
К вавилонянам, неожиданно для последних, перебежали два высокопоставленных жреца, знавшие государственные секреты Элама. Также, одновременно с ними, на сторону Набу-кудур-уцура перешел Лакти-Шиху, правитель стратегически важной пограничной эламской области Бит-Карзияку (располагалась по соседству с округом вавилонского города Дер). Ликту-Шиху нашел Набу-кудур-уцура в городе Дер, в котором царь Вавилона стоял с армией. Предатели взялись провести армию царя Вавилона к столице Элама городу Сузы относительно безопасным путем. Набу-кудур-уцур согласился и двинулся с основными силами армии следом за передовым отрядом, ведомым Ликту-Шиху, по дорогам, подсказываемым предателями жрецами. Вавилоняне шли быстро и скрытно. Изменники вели их отряды в обход основных крепостей и военных лагерей эламской армии. А потому когда Набу-кудур-уцур в месяце таммуз (июнь-июль) оказался в окрестностях города Суз - столицы Элама – для эламского командования это оказалось неожиданностью.
Хутелудуш-Иншушинак собрал в отряды все, что оказалось под рукой, и под стенами столицы, на реке Улай дал бой вавилонянам. Сил, видимо, оказалось недостаточно, и эламитяне потерпели страшное поражение. Сам эламский полководец и царь скрылся в горы, но его армия прекратила существование. Набу-кудур-уцур безбоязненно разграбил Сузы и весь Элам. Так из-за трех предателей было разгромлено более слабым противником могущественное государство.
Арии (иранская
ветвь).
Беотиец
Салганей указывал путь персидскому флоту, который шел в Малийский залив. Когда
персидские корабли вышли в канал из Малийского залива, то прежде, чем они
успели достичь Еврипа, Салганей был убит Мегабатом, начальником персидского
флота. Мегабат решил, что Салганей решил помочь соотечественникам и коварно
завел флот персов в узкий морской пролив, не имеющий выхода. Когда же Мегабат
понял свою ошибку, он раскаялся в содеянном и почтил погребением человека,
невинно преданного смерти (
Эллины.
Аркадянин Кинфарион перебежал к элидянам и воевал против сограждан на их стороне. Когда война окончилась, он бежал в Спарту с награбленной им добычей, но лакедемоняне выдали его аркадянам по велению оракула, выдать «оленя».
Во время нашествия персов на Грецию (480/479 г. до н. э.), персидский полководец Мардоний прислал в афинский совет геллеспонтийца Мурихида с предложением афинянам покориться персидскому царю. Один из советников, Ликид, высказался за то, что лучше было бы не отвергать предложение Мардония, а представить его народному собранию. Может он был подкуплен Мардонием, а может и действительно так думал. Но афиняне, услышав такой совет, пришли в негодование (советники - не менее чем народ, с нетерпением ожидавший на улице) и тотчас обступили Ликида и побили его камнями. Мардонию ответили отказом и отпустили посла невредимым. На Саламине, куда афиняне, спасаясь от персов, вывезли свои семьи, между тем поднялось смятение из-за Ликида; афинские женщины, узнав о происшествии, знаками подстрекая и забирая по пути с собой одна другую, явились к жилищу Ликида и побили камнями его жену и детей.
Грек Андрофаг предательски сдал македоно-фракийскому царю Лисимаху (правил в 306 – 281 гг. до н. э.) свой родной город Амфиполь. Наградив Андрофага, после взятия города, большими дарами, Лисимах пообещал греку еще большие награды, если последний отправится с ним в Азию. Достигнув же фракийских теснин, где уже никто не мог быть свидетелем судьбы предателя, Лисимах отнял у Андрофага все имущество и замучил его жестокими истязаниями.
Галлы.
Бренн, царь
галлов, опустошавших Азию (около
Римляне.
Когда римский царь Ромул воевал с сабинянами, армия последних под руководством царя Тация, подошла к Капитолию, на котором размещался гарнизон под началом Спурия Тарпея. Его дочь Тарпея ночью открыла ворота сабинянам и сдала им почти неприступное укрепление, прельстившись золотыми запястьями, которые увидела на врагах, и, попросив у них в уплату за предательство то, что они носят на левой руке.
Не одиноки
были и Антигон Одноглазый (правитель Азии и царь Македонии в 322 – 301 гг. до
н. э.) говоривший, что любит тех, кто собирается предать, но ненавидит тех, кто
уже предал, и Октавиан Август (император Рима в
Видимо, такое
чувство испытывал и Таций к Тарпее. Помня об уговоре, он приказал сабинянам не
поскупиться для нее ни чем из того, что у них на левой руке, и первый, сняв
вместе с браслетом и щит, бросил их в девушку. Все последовали его примеру и
Тарпея погибла под тяжестью щитов. (около
Во время войны римлян с латинянами (V в. до н.э.), некий знатный, но бедный юноша по имени Кассий Брут за условленную плату решил ночью открыть врагам ворота родного города. После того, как его разоблачили, он бежал в храм Минервы Помощницы, где его нельзя было арестовать и отдать под суд, так как храм имел право убежища. Тогда отец юноши, Кассий Сигнифер, видя, что сограждане в замешательстве, как расправиться с предателем, укрывшемся в храме и при этом не сотворить богохульства, на глазах у всех запер храм и велел страже не отпирать его до тех пор, пока его сын-изменник не умрет там от голода. Когда Кассий Брут, таким образом, был умерщвлен, его тело было вынесено из храма и выброшено, по требованию отца, без погребения на свалку.
О
посольствах.
Эллины.
Однажды к тирану Наксоса Лигдамиду пришли спартанские послы, но тот, многократно перенося свидание, все откладывал встречу. Наконец кто-то сообщил, что он не расположен к свиданию, так как чувствует слабость. «Передай ему, во имя богов, - сказали послы, - что мы пришли не бороться с ним, а разговаривать». (VI в. до н.э.)
Когда
изгнанные Поликратом Самосцы прибыли в Спарту, то явились к эфорам и в длинной
речи настоятельно просили о помощи. Эфоры же дали на этом первом приеме ответ:
они забыли начало речи и поэтому не принимают конца. После этого, явившись
вторично, Самосцы ничего не сказали, но принесли с собой только хлебную сумку
со словами: «Сума просит хлеба». Эфоры ответили, что самосцы слишком
перестарались с сумой, но все же решили помочь самосцам. (около
Персидские послы царя Дария, прибыв в Македонию, потребовали у царя Аминты Македонского признать власть Персии. Аминта согласился и пригласил послов на угощение. Царь устроил роскошный пир и любезно угощал персов. А после пира, персы, продолжая без удержу бражничать, сказали: «Друг – македонянин! У нас, персов, когда мы задаем пир, есть обычай приводить к столу наших наложниц и жен. Ты столь радушно принял нас и так великолепно угостил и даже хочешь дать царю воду и землю, исполни же для нас этот наш обычай». Аминта ответил на это: «У нас нет этого в обычае: мужчины и женщины пируют у нас отдельно. Но поскольку таково ваше желание, а вы – наши владыки, то будь по-вашему». После этих слов Аминта велел послать за женщинами. Женщины явились на зов и уселись в ряд против персов. Тут персы при виде красивых женщин стали говорить Аминте, что он поступил не умно и не угодил им. Лучше уж было бы женщинам вообще не являться, чем прийти и сидеть напротив, как помрачнение очам. Тогда Аминта был вынужден приказать женщинам сесть рядом с персами. Но едва женщины успели присесть, как персы стали хватать их за груди, так, как напились сверх меры, и некоторые пытались целовать женщин.
При виде
этого царь Аминта, возмущенный, покинул пир, а его сын Александр, хитростью
выпроводив женщин из зала, приказал перебить персидское посольство. (
Когда послы
царя Дария пришли в Афины и Спарту просить земли и воды (то есть подчиниться
Персии), то афиняне сбросили их в пропасть, а спартанцы – в колодец и велели им
оттуда принести царю землю и воду. (
Спустя
некоторое время, к персидскому царю Ксерксу явились спартанские послы. Причем
последние были уверены, что идут на смерть и их ждет судьба персидских послов в
Спарте. Ксеркс же, выслушав послов, сказал, что не поступит подобно лакедемонянам
и не нарушит обычай, священный для всех народов, и отпустил послов невредимыми
в Спарту. (До
Когда
спартанский полководец Лисандр прибыл послом в Сиракузы, а тиран города
Дионисий Старший прислал ему два дорогих одеяния, предложив выбрать любое и
отвезти дочери, Лисандр сказал, что она сама выберет лучшее, и отправился
домой, захватив оба одеяния. (около
Как-то спартанец Полистратид с товарищами прибыли посольством к полководцам персидского царя; те осведомились, явились ли они по частному делу или от лица государства. «Если все будет ладно – от лица государства, если нет – по частному делу», - ответил Полистратид. (начало IV век до н. э.)
Эпикрат,
обвиненный согражданами в том, что будучи послом при дворе персидского царя
Артаксеркса брал подарки от царя, не только не отрицал обвинения, но и вынес на
рассмотрение народного собрания предложение: выбирать ежегодно не девять
архонтов, а девять послов к царю из числа самых бедных и простых граждан, чтобы
те разбогатели благодаря его щедрости. Предложение вызвало всеобщий хохот и
Эпикрат был отпущен без наказания. (До
А вот
Тимагора, что будучи послом брал подарки от царя, и при этом не защитил как
следует интересы Афин, сограждане казнили. Особенно афинян задело при этом то,
что посол из Фив Пелопид, бывший в Персии одновременно с Тимагором, ничего не
принял от царя, но интересы Фив защитил куда лучше, чем афинский посланец. (
Когда к
персидскому царю Артаксерксу прибыли фиванские послы Пелопид и Исмений, то
придворные царя требовали, чтобы они оба поклонились Артаксерксу. Пелопид
отказался, а Исмений, когда ему, с угрозами, предложили поклониться, уронил
перед собой наземь перстень, а затем нагнулся и поднял. Персы сочли это за
земной поклон. (
Во время войны Гераклеи с Боспорским царством за Феодосию, гераклейский флотоводец Мемнон, желая разузнать о величине неприятельских городов и числе их жителей, послал на триере в качестве посла к Левкону Первому Боспорскому (правил в 389 – 349 гг. до н. э.) Архибиада, под предлогом переговоров о дружбе и связях гостеприимства. Вместе с Архибиадом Мемнон отправил олинфского кифареда Аристоника, в то время пользовавшегося наибольшей славой у эллинов, для того, чтобы посол мог познакомиться с численностью населения, в то время как они мимоездом будут приставать к берегам, кифаред станет показывать свое искусство, и жители поспешно будут собираться в театры.
Когда Клеарх, тиран Гераклеи (в 364 – 352 гг. до н. э.), вел войну с фракийцами, те, устав от боев, отправили послов к Клеарху с просьбой о мире. Клеарх, считая для себя мир не выгодным и не зная как отказать послам в их законной просьбе, придумал следующее. Он приказал поварам рассечь на части два или три трупа фракийцев и повесить их на открытое место, с таким расчетом, чтобы послы заметили их. На вопросы послов он велел отвечать, что это Клеарху готовится ужин. Послы фракийцев, увидев это зрелище и получив заготовленный ответ, пришли в ужас и удалились, не решаясь более обращаться к Клеарху с мирными предложениями.
Когда Деметрий, царь Македонии, упрекал спартанцев, отправивших к нему посольство, состоявшее только из одного человека, те ответили: «Разве не достаточно к одному посылать одного?». (III в. до н.э.)
Когда ахейский полководец Арат (правил 245 – 213 гг. до н. э.) был разгромлен македонянами при Филакии, по Греции пошли упорные слухи, будто он захвачен в плен, и другие, не менее упорные, будто он убит. Тогда Диоген, начальник македонского отряда в Пире, отправил в Коринф письмо, в котором требовал, чтобы ахейцы покинули город, так как Арата нет в живых. Но вышло так, что когда явились гонцы с письмом, Арат находился в Коринфе. И люди Диогена доставили коринфянам пищу для бесчисленных шуток и насмешек.
При дворе
царя Митридата Шестого Понтийского был некий ученый Метродор из Скепсиса. Он
пользовался таким влиянием, что его называли «отцом царя». Когда дела Митридата
во время третьей войны с Римом пошли плохо, царь послал Метродора просить
помощи у Тиграна Армянского. Тигран спросил: «А сам ты, Метродор, как
посоветуешь мне поступить в этом деле?» То ли желая блага Тиграну, то ли зла
Митридату, Метродор ответил, что как посол он просит за своего государя, но как
советчик рекомендует отказать ему. Тигран поступил согласно совету. Спустя
время случилось так, что Митридат сам прибыл ко двору Тиграна, и во время
беседы царей, Митридат узнал от Тиграна, как Метродор выполнял его поручение.
Метродор был немедленно казнен. (около
Римляне.
Когда римляне
вели войну с этруссками, в войсках последних сражалось много кельтов-сенонов.
Римляне отправили послов к сенонам с жалобой, что будучи связаны союзом с
Римом, их воины служат наемниками в этрусской армии, враждебной Риму. Но этих
послов с жезлом глашатаев и священным одеянием верховный вождь сенонов
Бритомарий разрубил на куски и разбросал, обвиняя римлян в том, что его отец,
когда воевал в Этрурии, был убит римлянами. Консул Корнелий, шедший с войском
на этруссков, узнав в пути об этом преступлении, повернул и, во время мира,
обрушился на область сенонов, и предал ее огню и мечу. Мужчины сенонов были
беспощадно перерезаны, женщины и дети обращены в рабство. Из взрослых мужчин
оставили в живых одного Бритомария, чтобы подвергнуть его жестоким мучениям.
Так были наказаны сеноны за убийство послов. (
В
Узнав об этом, римляне отправили в Тарент посольство Постумия, требуя, чтобы тарентийцы вернули пленных, захваченных во время столкновения на море с Корнелием, возместили убытки фурийцам и выдали виновников всех выше указанных противозаконий. В противном случае они не будут друзьями римского народа. Когда посольство прибыло в Тарент, вожди местных демократов долго не пускали его в народное собрание. А когда же, наконец, римляне пришли в собрание и выступили там, греки стали издеваться над их плохой греческой речью, смеяться над их одеждами. А некто Филонид человек, ведущий себя по-шутовски и любитель поглумиться, подойдя к Постумию, повернулся задом и, наклонившись вперед и подняв свою одежду, сневежничал на одежду посла. И весь театр смеялся, как будто это было смешно. Постумий же, протянув запачканную одежду, сказал: «Большим количеством крови смоете это вы, радующиеся таким веселым зрелищем». И так как тарентийцы ничего не ответили, послы удалились. А Постумий, не смыв бесчестия со своей одежды, показал ее римлянам.
Возмущенные римляне приказали консулу Л.Эмилию Барбуле, что воевал с самнитами, заключить перемирие или мир с врагами, и двинуться походом на Тарент. Греки же призвали на помощь царя Пирра Эпирского. Завязалась многолетняя война, которая закончилась победой Рима и разгромом Тарента.
В конце
Первой Пунической войны, когда дела карфагенян шли плачевно, они, выпросив у
римлян перемирие, направили в Рим посольство с предложениями о мире, весьма
умеренными для карфагенян. С посольством они отправили и пленного римского
консула Атилия Регула, с условием, что после переговоров он вернется в
Карфаген, и чтобы он уговорил своих сограждан на мир на тех условиях, которые
привезло карфагенское правительство. Регул прибыл как пленник, одетый
по-финикийски, и, отстав от послов в помещении сената, объяснил сенаторам, что
дела карфагенян находятся в катастрофическом состоянии, а потому римлянам надо
либо решительней продолжать войну, либо заключить мир на более выгодных
условиях. Римляне отвергли предложения карфагенян и выдвинули свои. Послы
Карфагена отправились домой за инструкциями. С ними, согласно данному слову,
приехал в Карфаген и Атилий Регул. Здесь за то, что он насоветовал римлянам
(карфагеняне узнали об этом от своих людей в Риме) он был казнен: его поместили
между досок и набили в них железных гвоздей. (
В
Антиох Третий
Великий, царь Сирии, спровоцировал войну своего государства с Римом. А когда
римляне переправили свое войско в Азию, Антиох испугался и прислал послов для
переговоров. Но глава римских войск Спицион Старший ответил: «Нужно было
раньше, а не теперь, когда уже наготове и седло и узда», и в битве разгромил
сирийские войска. (
Сирийский
царь Антиох Пятый Эпифан двинулся походом на Египет и осадил столицу страны –
Александрию. Египтяне обратились за помощью к Риму. И к Антиоху прибыло
посольство, возглавляемое М. Попилием Ленатом. При встрече Антиох хотел обнять
и поцеловать Попилия, как старого друга (в молодости Антиох жил в Риме), но
Попилий предложил оставить пока в стороне личную дружбу, так как ей
препятствует поручение, данное Попилию Родиной. Затем Попилий достал декрет
сената и передал его царю. Антиох прочитал его и сказал, что подумает. Тогда Попилий
тростью, которую держал в руке, обвел на песке вокруг царя и его друзей круг и
предложил Антиоху обменяться мнением с друзьями и не выходить из круга, пока
Антиох не даст сенату ответ, будет ли у него война с римлянами, или нет. Эта
суровая дерзость настолько поразила царя, что он согласился повиноваться сенату
и покинуть Египет. Только после этого Попилий приветствовал Антиоха, как своего
друга. (
Во время
войны Аттала Пергамского с Пруссием Вифинским, римляне, не желая вмешиваться в
войну между союзниками, и не зная, как уклониться от требования Пруссия: чтобы
было прислано посольство для замирения сторон; выбрали в посольство трех мужей,
из которых: у одного была как-то камнем разбита голова, так что он ходил с
ужасной раной, у другого болели ноги от ревматизма, а третий вообще считался
очень глупым. Катон, смеясь над этим посольством, сказал, что у него нет ни
ума, ни ног, ни головы. (около
Когда римское
посольство было в Коринфе, то местные греки отнеслись к нему крайне
презрительно, а на одной из улиц даже облили помоями. Возмущенные римляне
послали в Коринф армию Л. Мумия и он полностью разрушил город, а все население
продал в рабство. (
На войне и в
походе.
Африка (Египет и
соседи).
Когда в своем первом походе в Азию правитель Египта Тутмос III (XVI век до н.э.) готовился к битве с объединенной армией правителей государств Сирии, Финикии и Палестины, он планировал с налета взять сильно укрепленный город Мегиддо, подле которого стояли лагерем враги. На деле же произошло следующее. Битва двух армий, развернувшаяся утром, была скоротечной и для египтян труда не составила. Союзники побежали, едва египетские колесницы во главе с Тутмосом ворвались в их ряды. Некоторая часть беглецов (в том числе царь Кадеша и царь Мегиддо, бросившие под стенами города свои украшенные золотом и серебром, колесницы) бежали к Мегиддо, чтобы укрыться за его стенами. Горожане, напуганные поражением, ворот не открыли, а втягивали беглецов на стены с помощью длинных одежд. По плану Тутмоса, воины его северного фланга должны были «на плечах бегущих» ворваться в Мегиддо, или же пользуясь всеобщим замешательством, взять город мощным штурмом. План был хорош, но имел один изъян. Полководец не учел алчности собственных воинов. Едва союзная армия начала разбегаться, египетские воины, вместо того, чтобы преследовать врага, перехватывать его воинов и штурмовать Мегиддо, пока среди защитников царила полная растерянность из-за поражения своих, дружно кинулись грабить лагерь побежденных. Судя по всему, все попытки полководца навести порядок среди войск в тот момент, успехом не увенчались. А когда порядок в рядах армии Египта был, наконец, восстановлен, идти на штурм хорошо укрепленного Мегиддо стало безумием. Защитники к тому времени пришли в себя под энергичным руководством двух царей: Кадеша и Мегиддо.
После окончания сражения и грабежа, Тутмос горько упрекал своих воинов за жадность, которая сорвала возможность взять Мегиддо в ходе битвы. В своей речи Тутмос подчеркнул, что захват Мегиддо был бы равен захвату тысячи городов. А так пришлось приступить к осаде, которая затянулась на семь месяцев.
Своих неудачливых полководцев карфагеняне обычно распинали на крестах.
Карфагеняне постоянно имели у себя на службе наемников различных стран и, составляя войско из многих народностей, добивались того, что наемники с трудом и нескоро столковывались между собой, повиновались начальникам и не были для них опасны (так как говорили на разных языках и не понимали друг друга). Но карфагеняне попадали в гораздо большее затруднение, когда им приходилось увещевать и разубеждать наемников в случаях раздражения их, гнева и волнений. Не может же начальник знать языки всех народов; едва ли не труднее еще обращаться к собранию через нескольких переводчиков и об одном и том же предмете говорить четыре-пять раз. Оставалось одно: обращаться с требованиями и увещеваниями к солдатам через начальников. Но и начальники во время волнений наемников говорили не все, что говорилось; а иной раз, соглашаясь с главнокомандующим, они передавали толпе совсем не то, одни по ошибке, другие со злым умыслом.
Из-за такого устройства своей армии (а наемники составляли большинство вооруженных сил государства) карфагеняне периодически попадали в очень тяжелое положение. Да и боеспособность подобной армии не всегда была на должном уровне. Последнее особенно проявилось во время войн Карфагена с Римом.
Во время войны Карфагена с восставшими наемниками
карфагенский полководец Гамилькар Барка двинулся против города Тунет, в котором
укрепились наемники во главе с Матосом и расположился лагерем с тыльной стороны
города. С другой стороны Тунета расположился лагерем другой карфагенский
полководец Ганнибал, соперничавший с Гамилькаром.
После начала осады карфагеняне из армии Ганнибала подвели к
стенам плененных ими ранее предводителей наемников - Спендия и его товарищей и
на виду у осажденных пригвоздили их к крестам. Матос же, заметив беспечность
Ганнибала и излишнюю самоуверенность его, сделал нападение на его лагерь,
причем множество карфагенян было убито, все прочие бежали из стана; мятежники завладели всем обозом и взяли в
плен Ганнибала. Тут же они подвели его к кресту Спендия, сняли повешенного и
после жестоких мучений над Ганнибалом повесили живого еще на том же кресте, а
затем убили тридцать знатнейших карфагенян над трупом Спендия. Судьба как бы
нарочно поставила этих людей рядом, дабы доставить обоим противникам случай
одному вслед за другим проявить чрезмерную месть. Что касается Барки, то
вследствие большого расстояния между лагерями он узнал о нападении неприятеля
из города поздно, а по получении об этом известия, не поспешил на помощь
Ганнибалу по трудности разделявшего их пути. (
В той же войне побеждаемый в небольших стычках,
происходивших у города, именуемого Лептином, и у некоторых других, Матос
наконец отважился решить дело в большом
сражении, чего желали, и сами карфагеняне. Приняв такое решение, противники
призывали к битве всех своих союзников, стягивали из городов свои гарнизоны,
как бы собираясь покончить все одним ударом. Когда с обеих сторон всё было
готово к нападению, противники выстроились в боевой порядок и разом бросились
друг на друга. Победа была на стороне карфагенян, и большинство ливиян пало в
самой битве; прочие бежали в какой-то город и вслед за тем сдались; сам Матос
попал в плен. (
Во время Второй Пунической войны Рима с Карфагеном на
территории северной Италии навстречу друг другу шли две армии: римская под командованием
консула Публия Корнелия и карфагенская под командованием Ганнибала Барки. Когда
обе армии оказались уже близко друг к другу, оба полководца решили обратиться к
своим войскам с увещеванием, причем каждый из них говорил, сообразуясь с
обстоятельствами. Так, с целью ободрить своих воинов, Ганнибал поступал
следующим образом: он собрал войска и поставил перед ними тех молодых людей из
числа пленников - галатов, которые тревожили его войска во время переходов
через альпийские теснины и были тогда же захвачены. К этому моменту он
подготовлял их жестоким обращением: пленников держали в тяжелых оковах, мучили голодом, тела их были
измождены ударами. Ганнибал поставил
юных пленников впереди собрания, перед
ними велел положить несколько полных галатских вооружений, в какие облекаются
обыкновенно цари их, когда идут на единоборство; кроме того, он велел поставить
тут же лошадей и внести нарядные военные плащи. После этого Ганнибал спросил
юношей, кто из них желает вступить в единоборство друг с другом с тем, что
победитель получит в награду выставленные предметы, а побежденный найдет в
смерти избавление от удручающих его зол.
В ответ на это все громко заявили, что желают
идти на. единоборство. Тогда Ганнибал приказал бросить жребий и
распорядился, чтобы первые два пленника, вытянувшие жребий, надели на себя
доспехи и сразились друг с другом. При этих словах юноши подняли руки и молились богам, ибо
каждый из них жаждал вытянуть жребий. Когда решение жребия стало
известно, вытянувшие его ликовали, а прочие опечалились. С окончанием поединка
оставшиеся в живых пленники одинаково благословляли как победителя, так и
павшего в бою, потому что и этот последний избавлялся от тяжких страданий,
какие им самим предстояло терпеть еще. Подобные же чувства разделяло и
большинство карфагенян: они раньше видели страдания уцелевших пленников,
которых теперь уводили из собрания, и жалели их, а умершего по сравнению с
ними все почитали счастливцем.
Когда этим способом Ганнибал вызвал в душах воинов желательное для него настроение, он
выступил вперед и объяснил, с какою целью выведены были пленники: для того,
говорил он, чтобы воины при виде чужих страданий научились, как лучше поступать
самим в настоящем положении; ибо и они призваны судьбою к подобному состязанию,
и перед ними лежат теперь подобные же победные награды. Им предстоит или
победить, или умереть, или живыми попасть в руки врагов, но при этом победными наградами будут служить для них не
лошади и плащи, но обладание богатствами римлян и величайшее блаженство, какое
только мыслимо для людей. Если они и падут в битве, сражаясь до последнего
издыхания за лучшие свои стремления, то кончат жизнь как подобает храбрым
бойцам без всяких страданий; напротив, если в случае поражения они из жажды к
жизни предпочтут бежать или каким-нибудь иным способом сохранить себе жизнь, на
долю их выпадут всякие беды и страдания. Ибо, говорил он, нет между ними такого
безумца или глупца, который мог бы льстить себя надеждою возвратиться на Родину
бегством, если только они вспомнят длину пути, пройденного от родных мест,
множество отделяющих их неприятностей, если они помнят величину рек, через
которые переправлялись. Потому он убеждал воинов отказаться всецело от подобной
мечты и настроить себя по отношению к своей доле совершенно так, как они были
только что настроены видом чужих бедствий. Ведь все они благословляли одинаково
судьбу победителя и павшего в бою противника его; те же чувства, говорил он,
должны они испытывать и относительно себя самих: все должны идти на борьбу с
тем, чтобы победить или, если победа
будет невозможна, умереть. О том, чтобы жить после поражения, они не должны и
думать. Если таковы будут намерения их и помыслы, за ними наверное последуют и
победа, и спасение. Никогда еще, продолжал вождь, люди, принявшие такое решение
добровольно или по необходимости, не обманывались в своих надеждах одолеть
врага. Пускай неприятели, как теперь римляне, питают противоположную надежду, а
именно, что большинство их найдет свое
спасение в бегстве благодаря близости Родины; зато несокрушима должна быть
отвага людей, лишенных такой надежды.
Речь Ганнибала и
приведенный им пример были встречены толпою сочувственно; она восприняла
то чувство решимости, которое Ганнибал старался пробудить в ней своим
обращением. Вождь похвалил воинов и распустил собрание, приказав на следующий
день на рассвете выступать в поход. В последовавшей за этим битве римская армия
потерпела поражение. (
Месопотамия.
Если страна плохо вооружена, враг всегда будет стоять у ворот (шумерская поговорка).
За попытку уклониться от участие в военном походе, в Вавилоне 18 в. до н.э. виновному полагалась смерть.
Арии (иранская
ветвь).
Персидский флотоводец Мегабат и Аристагор Милетский с большим флотом из ионийцев, и наксосских изгнанников вышли в поход якобы на Геллеспонт. Дойдя до Хиоса, они бросили якорь у Кавкасов, чтобы с северным ветром внезапно переправиться на Наксос и захватить его. Однако Наксосу не суждено было погибнуть и спас его следующий случай. Обходя однажды сторожевые посты на кораблях, Мегабат на одном миндийском корабле вовсе не нашел стражи. В яростном гневе он приказал телохранителям схватить капитана этого корабля, по имени Скилак, связать его и просунуть через бортовой люк таким образом, чтобы голова торчала снаружи, а туловище находилось внутри. Когда Скилак был уже связан, кто-то сообщил Аристагору Милетскому, что Мегабат, мол, велел связать гостеприимца Аристагора из Минда и подвергнуть позорному наказанию. Аристагор явился к Мегабату и стал упрашивать простить Скилака. Но перс остался неумолим, и тогда Аристагор пошел и сам освободил Скилака. Узнав об этом, Мегабат пришел в негодование и обратил свой гнев на Аристагора. А тот сказал: «Что тебе до моих дел? Разве Артаферн (персидский наместник Малой Азии) не послал тебя, чтобы повиноваться мне и плыть, куда я прикажу? Зачем ты суешься не в свое дело?». Так сказал Аристагор. А Мегабат в бешенстве с наступлением ночи отправил корабль на Наксос сообщить наксосцам все замыслы против них.
Наксосцы, не
ждавшие что этот флот идет против них, сразу же приготовились к обороне. И
когда Аристагор подошел с флотом к Наксосу, то безуспешно осаждал город четыре
месяца и с большими потерями вернулся в Азию, чем вызвал большое неудовольствие
персов и Артаферна. (
Кочевники
степей Евразии.
Из каждой сотни пленников скифы одного приносили в жертву богам, а всех рабов ослепляли.
Когда скиф убивал своего первого врага, он пил его кровь.
Головы всех убитых в бою, скифский воин приносил своему царю. Иначе он не получал добычи. Из кожи врагов делали колчаны для стрел, полотенца для рук, плащи. У кого больше всего полотенец из кожи врагов, тот считался самым доблестным воином. Из черепов врагов делали себе чаши.
Раз в год правитель округа у скифов приготовлял большой сосуд с вином. Из него пили только те, кто убил врага. Прочие же просто присутствовали и считались опозоренными.
Кавказ.
Фракийцы племени сарапар, что жило рядом с Арменией и Мидией, сдирали кожу с черепов и отрубали головы всем, кто попадался им в руки.
Таохи бросали в пропасть своих детей, бросались сами, лишь бы не попасть в плен. Жили он в неприступных, укрепленных местах, высоко в горах.
Малая Азия.
Когда царь Хаттусили I (XVII век до н.э.) начал завоевание Сирии, он сам, с главными силами, осадил Алалах – столицу государства Мукис, а армию военачальников Сантаса, Сариванды и Кулета направил на город Уршу, в который успели войти войска враждебного хеттам царства Каргамиш.
Сантас, Сариванда и Кулет, чья армия состояла из 80 боевых колесниц и 8 пеших отрядов (в отряде, по-видимому, насчитывалось до 600 пехотинцев), с первых же дней осады Уршу начали допускать грубые ошибки. Во-первых, не окружили город, как следует, и не отрезали его от связи с внешним миром. В результате осажденные получили возможность координировать свои действия с союзной им армией города Халпа (совр. Алеппо) и командованием хурритской армии, которая стояла на границе Мукиса, не решаясь, однако, атаковать Хаттусили. Во-вторых, хеттские отряды принялись штурмовать Уршу в лоб, без предварительной подготовки и использования серьезных осадных средств. В итоге восемь раз ходили хетты на приступ и восемь раз были отбиты и понесли серьезные потери.
Вызванные в ставку для объяснений, Сантас и Сариванда доложили ситуацию под Уршей, заверили своего царя, что Урша полностью блокирована, и твердо обещали взять город в ближайшее время.
Обнадеженный их обещаниями, Хаттусили предложил им соорудить большой таран, построить осадную «башню-гору» и насыпать осадной вал, чтобы у защитников не осталось надежд на спасение. Царь также высказал пожелание, чтобы Уршу не разрушали, когда возьмут. Она еще понадобиться. Военачальники заверили царя, что все будет исполнено. А Сариванда дал слово, что уже на следующий день начнутся земляные работы по сооружению вала.
Спустя время, Хаттусили, удивленный, что от армии у города Уршу нет никаких благоприятных известий, выяснил, что ничего из того, что он рекомендовал, военачальниками сделано не было. Более того, полководцы не предпринимают каких-либо попыток по захвату города.
Хаттусили вновь вызвал Сантаса в ставку и велел напомнить всем командирам армии о судьбе Тутхалии и сыновей Ларрия, командиров отрядов, которые из-за нерешительности и трусости упустили победу, а также о судьбе Нуннуса и Кулета, замеченных в незаконном присвоении добычи. Офицер Иррия, по вине которого не сделали стенобитное орудие и «башню-гору», по приказу царя был арестован и наказан. Сантасу было предложено немедленно исправить все упущения и взять Уршу.
Сантас пообещал, отбыл и… все осталось по прежнему.
Единственный успех осаждающих: захват в селении Асиха 30 боевых колесниц города Хурухха, что шли на помощь Уршу, ничего не менял.
Хаттусили снова вызвал к себе командиров армии, осаждавшей Уршу, выразил им свое недовольство и потребовал: «Следите за дорогами. Смотрите, кто входит в город и кто выходит из города. Пусть никто из города не сможет уйти к врагу. Пусть никто не сможет пойти ни к Арвару, ни к Халпе, ни к войску хурритов, ни к Цуппе!». Военачальники тут же заверили царя: «Мы следим. Восемьдесят колесниц и восемь пеших отрядов окружают город. Пусть сердце царя успокоится. Каждый стоит на своем месте!».
Хаттусили выслушал очередные обещания и разрешил своим военачальникам вернуться под Уршу. Можно представить себе гнев хеттского царя, когда к нему привели беженца из Уршу, который рассказал следующее: «Человек царя Халпы приходил пять раз, человек Цуппе в самом городе, люди входят в город и выходят из города, когда им надо. Человек моего господина – Сына Бога Грозы («Сын Бога Грозы» - один из титулов царя хурритского государства Митанни) – входит в город и выходит из города, когда ему вздумается…».
К сожалению, рассказ «Об осаде Уршу» не дошел полностью и мы не знаем, как поступил Хаттусили со своими нерадивыми полководцами.
Эллины.
Из двух бездарных полководцев один все равно выиграет сражение (древне греческая пословица).
Суждения,
построенные только на исходе сражений, как о победителях, так и о побежденных,
не безошибочны, потому что многие по достижении величайших, как казалось
успехов, навлекали на себя величайшие бедствия неумелым пользованием удачами; с
другой стороны, есть и немало и таких, которые сумели мужественно перенести
бедствия и часто обращали их на пользу себе (Полибий, греческий полководец и
политический деятель,
В ахейской Греции (2 тыс. до н. э.) существовал обычай, по которому даже высокообразованные ахейские вожди, разбивали череп сраженного ими знатного врага и выпивали его мозг.
По ахейским военным обычаям, при штурме городов, перед дверями домов, которые по каким-то причинам запрещалось грабить или разрушать вешалась леопардовая шкура.
Перед большим морским сражением греки приносили в жертву Дионису Кровожадному пленных врагов.
Родители спартанцев, павших в бою, гордились своими сыновьями, а родители уцелевших – горевали.
Граждан, проявивших трусость в сражении, в Спарте лишали гражданской чести. Трусы по закону лишались права занимать государственные должности, считалось позором иметь с ними родственные отношения, или вступать в брак. Каждый встречный имел право их ударить. Они обязаны были ходить в старом, потертом плаще, с разноцветными заплатами и брить только полбороды.
Кроме того, трус даже дочерей должен был воспитывать дома и им, поэтому трудно было потом найти мужа.
Позором считалось быть другом труса.
В спартанских войсках было в обычае: когда построение боевой линии заканчивалось, царь спартанцев на глазах у противника приносил в жертву козу и подавал знак всем увенчать себя венками, а флейтистам приказывал играть Касторов напев и одновременно сам затягивал походный пеан (песню). Зрелище было величественное и грозное: воины наступали, шагая сообразно ритму флейты, твердо держа строй, не испытывая ни малейшего смятения – спокойные и радостные, и вела их песня.
Разбитого неприятеля спартанцы преследовали лишь настолько, насколько это было необходимо, чтобы закрепить за собой победу, а затем немедленно возвращались, полагая неблагородным и противным обычаю губить и истреблять прекративших борьбу. Это было не только прекрасно и великодушно, но и выгодно: враги их, зная, что они убивают сопротивляющихся, но щадят отступивших, находили для себя более полезным бежать, чем оставаться на месте.
У этолян стратеги (командующие армией) выбирались на конкретный срок (год). Когда срок полномочий стратега заканчивался, объявлялись новые выборы, независимо от того, шли боевые действия или нет, закончил военную операцию предыдущий стратег или нет.
После покорения города право раздела добычи и начертания имени на оружии принадлежало тому стратегу этолян, который взял город.
Однажды во время многолетней Второй Мессенской войны (685 – 668 гг. до н. э.), лакедемоняне совершали общественные жертвоприношения в честь богов-героев Диоскуров. Аристомен Мессенский и один из его друзей сели на белых коней, надели себе на головы шапки в виде звезд, светящиеся в темноте, и с наступлением ночи подъехали к лакедемонянам, праздновавшим недалеко от города с женами и детьми. Последние, воображая, что явились сами Диоскуры, начали больше обыкновенного пить вино и предаваться забавам. Тогда Аристомен и его друг, соскочив на землю и обнажив мечи, убили много спартанцев, после чего благополучно вернулись к своим.
Как-то на Олимпийских играх одному спартанцу давали большую взятку, если он проиграет в финале панкратиона (вид борьбы). Но он отказался от денег и, собрав все свои силы, одолел противника и стал чемпионом. Тогда кто-то ему сказал: «Что тебе за выгода, спартанец, от этой победы?» «Я займу место впереди царя, когда пойду в бой», - улыбаясь, ответил победитель.
Афинский
флотоводец Перикл, во время войны с Самосом, захваченных пленных самосцев, ради
глумления, клеймил в лоб изображением «самиянки» (самосский тип корабля). После
отплытия Перикла с Самоса, Мелисс, сын Итагена, который был тогда стратегом
Самоса, убедил сограждан напасть на афинян, невзирая на малочисленность
самосских кораблей и неопытность стратегов. В бою победили самосцы. Они взяли в
плен многих афинян, уничтожили много кораблей. Возобновили снабжение по морю и
обеспечили себя многим необходимым для войны, чего раньше у них не было. Всех
пленных афинян самосцы заклеймили в лоб изображением совы (символ Афин),
отвечая глумлением на глумление. (до
Лидер афинян Перикл был богатым человеком и имел много земли. Архидам же, царь Спарты, был его старинным приятелем.
Когда
началась война Афин и Спарты, и Архидам с войском двинулся на Аттику, то
Перикл, предвидя, что Архидам, по старой дружбе, пощадит его земли и поля, и
тем самым навлечет на него подозрения афинян, подарил все свои земли
государству. (
Ментор, тайно захватив в плен Гермия, разослал по городам, подвластным Гермию, письма с его печатью, в которых предлагал власть в городах лицам, указанным в письме. И таким образом без боя захватил все города Гермия.
Во время войны афинян с лесбосцами, афинский полководец Фринон, олимпийский победитель-пятиборец, вызвал на поединок полководца лесбосцев Питтака, сына Гиррадия, из Митилены, который славился, как мудрец и философ. Питтак принял вызов и вышел, спрятав под своим щитом льняную рыбачью сеть. И когда Фринон уверенно двинулся на Питтака, последний набросил на афинянина сеть, и, пока тот выпутывался из нее, философ без труда заколол врага.
Во время войны афинян с беотийцами, беотийский полководец Ксанф вызвал на поединок афинского полководца Меланфа. Когда они вышли в назначенное для поединка место, Меланф сказал своему противнику: «Ты поступил бесчестно, ибо пришел сражаться не один!» Ксанф, желая видеть, кто еще посмел идти за ним, оглянулся и в этот миг был поражен копьем врага.
Афинский полководец Ификрат (404 – ок. 370 гг. до н. э.), располагаясь станом в земле союзной и дружественной, заботливо окружал его и рвом и тыном. А на вопрос: «Чего ты боишься?», - он ответил: «Нет хуже, чем когда полководец говорит: «Этого я не ожидал!».
Строясь против варваров, Ификрат выразил беспокойство, вдруг варварам не знакомо имя Ификрата, которое наводит ужас на всех остальных врагов.
Один оратор в Афинском народном собрании вопрошал Ификрата: «Чем ты хвалишься? Кто ты? Конник, латник, лучник, пельтаст?». «Отнюдь, - отвечал Ификрат, - но умею ими всеми распоряжаться».
Когда Ификрат набрал против спартанцев ополчение из новобранцев, то многие афиняне приходили к нему и требовали, чтобы он назначил их офицерами, мотивируя тем, что они опытны в военном деле. Ификрат отложил удовлетворение всех этих просьб, а, двинувшись походом против спартанцев, устроил ложную тревогу, будто враги сделали нападение. При общем смятении, трусы обратились в бегство, а храбрые выступили вперед, готовые сразиться. Тогда Ификрат дал отбой, и, выстроив войска, с усмешкой объявил, что произвел ложную тревогу только для того, чтобы выяснить, кого можно сделать командирами. И тех, кто во время тревоги, остался на своих местах и был готов к бою, он назначил офицерами, а прочих записал в рядовые.
Аргивяне спорили с лакедемонянами за землю, и доводы их были явно справедливее; тогда спартанский полководец Лисандр, обнажив меч, сказал: «У кого в руках вот это – тот о границах лучше судит».
Когда
Агесилай Спартанский явился в Малую Азию на помощь тамошним грекам против
персов, то желая показать своим воинам с каким противником придется воевать,
приказал продавать плененных при набегах персов голыми. Спартанцы увидели, что
кожа у вражеских воинов бела, так как они никогда не раздевались, что они
изнеженны и не привыкли к тяжелой работе, так как они всегда совершали
передвижение на повозках. Заметив это, спартанцы решили, что война, которую им
предстоит вести, ничем не отличается от войны с бабами. (
Во время войны с фиванцами союзники стали упрекать спартанского царя Агесилая (правил в 399 – 360 гг. до н. э.) в том, что они везде должны следовать за лакедемонянами и подчиняться им, хотя они, союзники гораздо многочисленнее. В ответ на это Агесилай, желая показать, какова цена их многочисленности, вывел все войско на равнину и велел сесть с одной стороны союзникам, всем вместе, с другой – лакедемонянам. Потом глашатай начал делать перекличку: «Вставайте гончары!» сказал он, и вдруг со стороны союзников поднялось множество людей. Затем глашатай предложил сделать то же самое кузнецам, плотникам, строителям и всем прочим ремесленникам по очереди. В конце концов, поднялись почти все союзники, но ни один из спартанцев не тронулся с места. Тогда Агесилай улыбнулся и сказал: «Ну вот, друзья, вы видите, насколько больше, чем вы, высылаем мы воинов».
Афинский полководец Хабрий был обвинен вместе с Ификратом в измене, и Ификрат попрекал его, что в такой опасности он ходит в гимнасий и не пропускает обеда. «Так что ж! – сказал Хабрий, - если афиняне нас приговорят, то ты пойдешь на смерть голодный и иссохший, а я умащенный и сытый».
Хабрий говорил, что стадо оленей во главе со львом страшнее, чем стадо львов во главе с оленем.
Как-то Хабрий
отправлял полководца Фокиона собрать подати с союзных островов и давал ему
двадцать кораблей. Фокион сказал: «Если меня посылают воевать - нужны силы
побольше, а если к союзникам – хватит и одного корабля». (До
Афинский полководец Ксененет был обвинен в народном собрании, что, будучи полководцем, он бежал с поля брани. «Вместе с вами!» - ответил Ксененет.
Как-то в
народном собрании афинский полководец Харет выставлял напоказ перед афинянами
свои шрамы и пробитый копьем щит. На это афинский полководец Тимофей ответил:
«А мне было очень стыдно, когда во время осады Самоса подле меня упал дротик: я
понял, что веду себя легкомысленнее, чем подобает стратегу и командующему таким
войском». (около
Как-то
Эпаминонд, Пелопид и еще один беотарх затеяли поход в помощь Аркадии против
спартанцев. Но в разгар похода на основании клеветнического доноса фиванцы,
приказали всем троим полководцам, вернуться в город, а на их место избрали
других лиц. Эпаминонд, видя, что ситуация очень сложна, а преемники бездарны и
могут погубить войско, уговорил своих товарищей проигнорировать решение
фиванских властей. И шесть месяцев Эпаминонд и его коллеги незаконно руководили
войсками, но довели войну до победы. Когда они возвращались в Фивы, Эпаминонд
предложил товарищам, если их вызовут в суд, все свалить на него одного, а он,
мол, оправдается. Так и поступили. Когда на суде, обвинители требовали смертной
казни, за нарушение закона всем троим, Эпаминонд сказал, что он согласен с
обвинением, готов к смерти, но просит только об одном, чтобы на его могиле
сделали следующую запись: «Это могила того, кто победил при Лектрах, кто спас
Фивы от гибели и для всей Эллады приобрел свободу, кто сограждан, неспособных
устоять при одном виде врагов, даже если б то был иноземец, надевший лаконскую
шляпу, привел до ворот самой Спарты, и лакедемоняне сочли себя счастливыми, что
остались целы. Он казнен Отечеством, преступив закон во имя Отечества». Когда
Эпаминонд это сказал, то начался всеобщий хохот, и ни один судья не рискнул
собирать голоса. И все судьи бежали из судилища. Таким образом Эпаминонд
избавился от обвинений и спас своих товарищей. (около
Фиванец
Пелопид уходил на войну. Жена со слезами на глазах провожала его из дома, и в
ответ на ее просьбы беречь себя он сказал: «Жена, это добрый совет, для
простого солдата, полководцу же надлежит думать о том, как сберечь других». (До
Фиванский
полководец Эпаминонд говорил, что воины должны упражнять свое тело, не только
для атлетики, но и для боя; поэтому он терпеть не мог толстяков и одного такого
даже изгнал из войска, сказав, что ни трех, ни четырех щитов не хватит прикрыть
такое брюхо, из-под которого собственного уда не видно. (До
Филипп Второй Македонский (правил в 359 – 336 гг. до н. э.) узнал, что его полководцы Аероп и Дамасипп привели во время боевых действий певицу. Разгневанный, он выгнал обоих военачальников за пределы своего царства. А одного тарентинца, уважаемого всем войском, лишил звания полководца только за то, что тот ввел в армии в употребление теплые бани. «Ты, кажется, совсем не знаешь обычаев и нравов македонян, - заявил тарентинцу Филипп, - у которых даже родильница не моется теплой водой.
Перед Гавгамелами, где битва с огромным войском персидского царя Дария должна была все решить, к Александру Македонскому пришли друзья с жалобой, что воины в палатках сговариваются под шумок не сносить добычу в царский шатер, а присвоить ее самим. Александр обрадовался: «Добрую весть вы мне принесли: вот разговор мужей, решивших не бежать, а победить!».
Афинский
полководец Леосфен, что втянул Афины в серьезную войну, как-то спросил Фокиона,
до крайности недовольного его действиями, какую пользу принес он государству,
столько лет исполняя должность стратега. «Немалую, - отвечал Фокион, - благодаря
мне афинских граждан хоронили в их собственных гробах и могилах». (До
Однажды в непогоду Антигону Одноглазому (правил в 306 – 301 гг. до н. э.), царю македонян пришлось стать лагерем в местах, где было мало пропитания, и некоторые воины бранили его вслух, не зная, что он рядом. Тогда он жезлом ударил по их палатке и сказал: «Если хотите меня ругать – ступайте подальше, не то пожалеете!».
Антигон Второй Македонский (правил в 283 – 239 гг. до н. э.) готовился к бою против египетского флота и кормчий заметил царю, что у противника больше кораблей. «А сколько кораблей, по-твоему, стою я сам?» - возразил Антигон.
Балканский полуостров.
Автариаты (иллирийцы) никогда не оставляли в живых своих обессиливших воинов.
Трибаллы (фракийцы) образовывали в сражении четыре фаланги: первую – из слабых, вторую – из самых сильных, третью – из всадников, четвертую – из женщин, которые удерживали их бранью, если они обращались в бегство.
Когда во время войны с бастарнами войско даков было разбито и позорно бежало с поля брани, то Ород, царь даков, в наказание за трусость заставил всех беглецов с поля боя, ложась спать, класть голову на то место, куда обычно кладут ноги, и прислуживать своим женам так, как до сих пор прислуживали жены. И это было отменено не раньше, чем они доблестью смыли бесчестие, которым они запятнали себя на войне.
Германцы.
Когда германцы желали узнать исход важной войны, они сводили взятого в плен воина того народа, с которым ведется война, с избранным из числа своих соплеменников, каждого со своим национальным оружием: и победа того или иного принималась как предзнаменование.
Предателей и перебежчиков разрывали деревьями, а трусов и дезертиров топили в болоте.
Германцы часто сражались голыми с большим щитом в руке. Каждый военный вождь германцев имел свою дружину. Вернуться живым из боя, в котором пал вождь, значило на всю жизнь покрыть себя позором. Страшным бесчестием для германцев считалось, когда их женщины попадали в плен к врагу. Поэтому и они сами защищали своих женщин всегда и везде, и сами женщины предпочитали покончить жизнь самоубийством, чем попасть во вражеские руки.
Германцы горячи и смелы в начале сражения, а как только приходит подвергать себя опасности, они стоят мало (речь идет о воинах римских легионов, III в. н.э.).
Хатты отличаются особо крепким телосложением, сухощавостью, устрашающим обликом, необыкновенной непреклонностью духа. По сравнению с другими германцами, хатты чрезвычайно благоразумны и предусмотрительны: своих военачальников они избирают. На войне они больше полагаются на вождя, чем на войско. Вся их сила в пехоте, которая, помимо оружия, переносит на себе также необходимые для производства работ орудия и продовольствие. И если остальные германцы сшибаются в схватках, то хатты воюют.
У хаттов распространен обычай. Едва возмужав, они начинают отращивать волосы и отпускать бороду, дают обет не снимать этого покрова на голове и лице ранее, чем убьют врага. И лишь над его трупом и снятой с него добычей они открывают лицо, считая, что наконец уплатили сполна за свое рождение и стали достойны Отечества и родителей; а трусливые и не воинственные так до конца дней и остаются при своем безобразии.
Тенктеры доблестные воины и искусные лихие наездники. Они славились своей конницей и умением маневрировать. Вместе с рабами, домом и наследственными правами у них передаются и кони. Получает коней у них не старший из сыновей, как все остальное, а тот из них, кто выказал себя в битвах наиболее отважным и ловким.
Германское племя гариев предпочитало воевать ночью. При этом воины гариев выкрашивали свои тела в темный цвет и имели черные щиты. И одним своим видом во время ночных нападений они приводили врагов в ужас.
У кимвров (германцы)
существовал следующий обычай. Женщин, которые участвовали в походе (а это
случалось часто во время крупных войн), сопровождали седовласые
жрицы-прорицательницы, одетые в белые льняные одежды, прикрепленные на плече
застежками, подпоясанные бронзовым поясом и босые. С обнаженными мечами эти
жрицы бежали через лагерь навстречу пленникам, увенчивали их венками и затем
подводили к медному жертвенному сосуду вместимостью около двадцати амфор (
Галлы.
Если какое-то племя галлов намеривалось затеять войну с соседями, то оно объявляло вооруженный съезд соплеменников. На этот съезд собирались все взрослые люди в полном вооружении. Кто являлся последним, того на глазах собравшегося народа подвергали всевозможным мучениям и казням.
Возвращаясь после битвы, галлы вешали головы врагов на шеи лошадям и, доставив эти трофеи, домой, прибивали их гвоздями напоказ перед входом в дом. Головы знатных врагов галлы сохраняли в кедровом масле, хвалились ими перед гостями и не отдавали родственникам убитого даже на вес золота.
Армия кельтов
делилась на пехоту, конницу и колесницы (
Инсомбры и
бои шли в битву в штанах и легких, накинутых сверху плащах. Что касается
гесатов, то самоуверенность и смелость их были так велики, что они часть
сбрасывали с себя и эту одежду и, обнаженные, только с оружием в руках, стояли
в передних рядах войска (
Бриты почти во всех сражениях использовали конницу и боевые колесницы, высылаемые ими вперед. Своеобразное сражение с колесниц происходит так. Сначала их гонят кругом по всем направлениям и стреляют, причем большей частью расстраивают неприятельские ряды уже страшным видом коней и стуком колес; затем, пробравшись в промежутки между эскадронами, британцы соскакивают с колесниц и сражаются пешими. Тем временем возницы мало- помалу выходят из линии боя и ставят колесницы так, чтобы бойцы, в случае если их будет теснить своей многочисленностью неприятель, могли легко отступить к своим. Таким образом в подобном сражении достигается подвижность конницы в соединении с устойчивостью пехоты. И благодаря ежедневному опыту и упражнению британцы достигают умения даже на крутых обрывах останавливать лошадей на всем скаку, быстро их задерживать и поворачивать, вскакивать на дышло, становиться на ярмо и с него быстро спрыгнуть в колесницу.
В продолжение этого своеобразного сражения с колесницами выяснилось, что римская пехота со своим тяжелым вооружением не совсем пригодна для действий против подобного врага, так как она не в состоянии преследовать отступающих и не решается выходить из строя; а для конницы такое сражение даже прямо опасно, потому что бриты большей частью нарочно отступают, а как только отвлекут римских всадников несколько в сторону от легионов, то соскакивают с колесниц и сражаются пешими, что делает бой неравным. Регулярное конное сражение создает одинаковую опасность и для отступавших и для преследовавших. К тому же бриты никогда не сражались густыми массами, но обыкновенно маленькими группами и на большом расстоянии одна от другой. Повсюду у них были расставлены сторожевые посты, так что одни регулярно сменяли других и место уставших заступали неутомленные бойцы со свежими силами. (Из описания военные приемов бритов в I в. до н.э.)
Иберы.
Луситанцы у всех пленников отрубали правую руку и приносили в жертву богам.
Племена Италии.
Умбры (италийское племя) считали, что остаться в живых, потерпев поражение в битве – величайший позор, а поэтому необходимо или победить или умереть.
Когда альпийские племена винделиков, совершая набеги на Италию, захватывали город или селение, то убивали не только всех мужчин, начиная с младенцев, но и беременных женщин, о которых их прорицатели говорили, что те беременны мальчиками.
Римляне.
Один лишь
победитель достигает мира ценой войны (Катилина,
В Риме полководец, победивший врага в открытом бою, приносил в жертву богам быка, а уладивший войну переговорами или хитростью – петуха. В Спарте – наоборот.
В Риме трусов били палками до тех пор, пока они не умирали.
Потеря плаща полководцем считалось великим позором.
Римляне снимали доспехи с убитых.
Смертью наказывался у римлян каждый, кто покидал свое место или убегал с поста.
За победу воинам давали угощение.
В
Не стены защищают людей, а люди защищают стены (римская пословица).
Не легко одержать победу над тем, кто сражается, будучи готов умереть (Лукан).
Кто хочет мира, пусть готовиться к войне (римская пословица).
Гражданскую войну нельзя ни подготовить, ни вести, соблюдая добрые нравы (Корнелий Тацит).
В
Первым делом на это удивительное зрелище, как нагого и связанного учителя гонят дети, называя Камилла своим спасителем, сбежался смотреть весь народ Фалерий. Затем должностные лица собрали Собрание, на котором высказывали восхищение справедливостью римского начальника, и честностью римлян. С всеобщего согласия в лагерь к Камиллу были отправлены послы; оттуда они с его разрешения поехали в Рим, чтобы известить сенат о сдаче Фалерий. В сенате послы заявили, что уступают победу в войне без борьбы в ответ на римское благородство и готовы верно служить римлянам. Сенат, выслушав послов, вынес от имени сограждан благодарность Камиллу за его поступок и тоже проявил благородство, предоставив полководцу самому определять условия мира с фалисками. Камилл же, взяв с Фалерий лишь годовое жалование для римского войска, заключил со всеми фалисками дружественный союз и отступил с их земли. Таким образом, остались довольны фалиски, сенат, простые граждане Рима, и только солдаты армии Камилла возмущались своим полководцем, который не дал им возможности разграбить богатый город.
Во время Второй Пунической войны (217 – 202 гг. до н. э.) римский полководец Фабий получил прозвище Величайшего, а полководец П. Корнелий Спицион Старший – Великого. Спицион как-то спросил Фабия: «Почему тебя зовут Величайший, хотя ты лишь берег войска, а меня Великим, хотя я победил Ганнибала и карфагенян?». Фабий ответил: «Если бы я не сберег воинов, то тебе не с кем было бы побеждать».
Как-то раз центурионы донесли командующему римской армией Фабию Максиму, что один из воинов, родом луканец, часто отлучается из лагеря, покидая свой пост. Фабий осведомился, что вообще они знают об этом человеке. Все заверили, что второго такого воина найти нелегко, и привели несколько примеров его замечательной храбрости; тогда Фабий стал искать причину этих отлучек и выяснил, что луканец влюблен в какую-то девчонку и, уходя из лагеря, чтобы встретиться с ней проделывает всякий раз долгий и опасный путь. И вот, не сказав ему ни слова, Фабий послал за этой бабенкой, спрятал ее у себя в палатке, а потом вызвал виновного и обратился к нему с такой речью: «Мне известно, что ты, вопреки римским обычаям и законам, часто ночуешь вне лагеря. Впрочем. И прежнее твое поведение мне не безызвестно, а потому во внимание к подвигам прощаю провинности, но на будущее приставлю к тебе новую стражу». Воин недоумевал, что все это значит, а Фабий, выводя женщину, передал ее влюбленному и промолвил: «Она будет порукой тому, что ты останешься с нами в лагере, а ты сможешь теперь на деле доказать, не уходил ли ты, с какими-либо другими намерениями и не была ли любовь простою отговоркой».
Когда во время это же войны Ганнибал дал пленным позволение отправить в Рим послов относительно их участия: не захотят ли находящиеся в городе выкупить их за деньги, то выбранных пленными трех послов во главе с Гнем Семпронием он заставил поклясться в случае отказа римлян вернуться к нему. Послы прибыли в Рим и родственники взятых в плен, обступив здание сената, заявили, что каждый из них выкупит родных за свои деньги, и умоляли сенат разрешить им это, и народ вместе с ними плакал и просил. Из сенаторов одни считали не правильным при столь больших несчастьях вредить государству потерей еще стольких граждан, другие же полагали, что не следует такой жалостью приучать солдат к бегству, но заставлять или, сражаясь, побеждать, или умирать, чтобы не могло сложиться убеждение, что беглец может заслужить жалость даже своих близких. Было приведено много примеров из прошлого для доказательства обоих мнений, и сенат не разрешил родственникам выкупать пленных, полагая, что при многих предстоящих еще опасностях не принесет пользы на будущее, проявленное в настоящее время человеколюбие; жестокость же, пусть она казалась и печальной, будет полезна для будущего. С этим ответом Семпроний и бывшие с ним двое пленных вернулись к Ганнибалу. Карфагенский полководец был этим решением разгневан, а потому некоторых пленных тотчас же продал, прочих, среди них всю знать, приказал перебить.
Когда Фабий
Максим выбил отряды Ганнибала из Тарента, он предал город грабежу. А когда
писец спросил, что делать с храмовыми статуями, Фабий ответил: «Разгневанных
богов оставим тарентинцам». (
Когда шли
переговоры о мире между Антиохом Великим и римлянами, римский полководец
Спицион Старший встретился с проживающим при дворе Антиоха знаменитым
карфагенским полководцем Ганнибалом Баркой. Беседуя с ним, Спицион спросил
Ганнибала, кого тот считает лучшим полководцем мира. Ганнибал ответил, что на первое
место он поставил бы Пирра Эпирского, на второе Александра Македонского, а на
третье себя. Спицион обиделся на такое мнение. Ганнибал заметил обиду,
улыбнулся и сказал, что если бы Спицион не победил бы его, Ганнибала, при Заме,
то на первое место он, Ганнибал, безусловно поставил бы себя. (
Спицион Младший, узнав, что некоторые воины римской армии под Нуманцией, куда он прибыл, как командующий, растираются с помощью рабов, заявил: «Только безрукая скотина нуждается в том, чтобы ее скребли другие». И запретил использовать рабов для этих целей.
Заметив, что один воин хвалиться красивым щитом, Сципион сказал: «Римлянину стыдно полагаться больше на левую, чем на правую руку».
Когда Спицион
в первом же бою под Нуманцией обратил в бегство испанские отряды, нумантийские
старейшины стали упрекать своих воинов, что те бежали перед теми, кого до этого
неоднократно побеждали. Один из воинов им на это ответил: «Бараны перед нами те
же, да пастух другой.» (
Римский полководец Кв. Цецилий Метелл обдумывал приступ к одному укрепленному месту, и какой-то центурион сказал, что берется взять его если полководец пожертвует десятью бойцами. Метелл спросил: «А сам ты хотел бы быть среди этих десяти?».
Один из молодых трибунов спрашивал Метелла, каковы его замыслы. Он ответил: «Если бы их знала хотя бы моя рубаха, я бы тут же ее бросил в огонь». (рубеж II/I в. до н. э.)
Когда римский полководец Гай Марий воевал с кимврами (104 – 101 гг. до н. э.) под его началом служил военным трибуном его племянник Гай Лузий, любитель красивых мальчиков. Влюбившись в одного из своих молодых солдат, Требония, он часто пытался совратить его, но ничего не достиг. Наконец, однажды ночью, отослав слугу, он велел позвать Требония. Юноша явился, так как не мог ослушаться приказа начальника, но когда его ввели в палатку, и Лузий попытался овладеть им насильно, Требоний выхватил меч и заколол Лузия. Все это произошло в отсутствие Мария, который, возвратившись, велел предать Требония суду. Многие поддерживали обвинение, никто не сказал ни слова в защиту юноши. Тогда он сам встал, смело рассказал, как было дело, и предоставил свидетелей, подтвердивших, что он неоднократно отказывал соблазнявшему его Лузию и не отдался ему, даже когда тот предлагал большие деньги. Удивленный и восхищенный, Марий приказал подать венок, которым по обычаю предков награждали за подвиги, и, взяв его, сам возложил на голову Требония.
Однажды во
время гражданской войны Гай Марий окопался и укрепился на сильном месте и
выжидал там удобного часа. Помпедий Силон, командир враждебной армии, передал
ему: «Если ты, Марий, великий полководец, то выходи на бой!». Марий ответил: «А
если ты великий полководец, то заставь меня выйти на бой против воли». (
Триумфальные отличия за победу на войне император Клавдий (41 – 54 гг. до н. э.) (в отличие от своих предшественников и сената времен Республики) давал так широко, и с такой легкостью, что ему прислали письмо от всех легионов, с просьбой, чтобы легаты консульского звания, получая войска, сразу получали бы и триумфальные украшения, и не искали бы любого повода затеять войну.
Римский император Север, в поисках славы победителя,
обвинил Барсения, царя атренов в дружбе с его врагами и предпринял поход на
Восток. Пройдя Междуречье и страну адиабенов, Север пересек и Счастливую
Аравию; там произрастают благовонные травы, которые у римлян употреблялись как
ароматы и фимиамы. Разорив много деревень и городов и опустошив страну, он
пришел в область атренов, расположился
лагерем и осадил
Атры. Город находился на вершине очень высокой горы, был окружен
мощной и
крепкой стеной и был силен своими
многочисленными лучниками. Войско Севера прилагало все усилия, пытаясь взять
город; всевозможные машины придвигались к стенам, были использованы все виды
осады. Однако атрены храбро защищались и, пуская сверху стрелы и бросая камни,
причиняли войску Севера немалый урон. Наполняя глиняные сосуды крылатыми
мелкими ядовитыми тварями, они бросали их на осаждающих. Попадая на лицо или на
какую-нибудь другую обнаженную часть тела, эти существа, незаметно впиваясь,
наносили опасные раны. Многие воины были не в состоянии переносить душного
воздуха и палящего солнца и умирали от болезней, так что большая часть войска
погибла по этой причине, а не от руки врагов. От всего перечисленного войско
теряло воинов. Осада ничуть не продвигалась вперед, и римляне больше терпели
вреда, чем наносили его.
Север, чтобы не пропала
вся армия, ничего не добившись, отвел назад войско, крайне
недовольное что осада не привела к желаемому результату. Привыкнув постоянно
побеждать во всех битвах, воины
полагали, что, не одержав победу, они тем самым потерпели поражение. Однако
судьба, вмешавшись в дела Севера, принесла ему утешение, ибо армия возвратилась в Рим не вовсе без успеха, но совершив даже
больше, чем надеялось. Войско Севера, двигаясь на многих кораблях, не пристало,
как предполагалось, к римским берегам, но, отнесенное течением реки на большое
расстояние, приплыло к парфянскому берегу, который находился в нескольких днях
пути от дороги на Ктесифонт. Здесь был дворец парфянского царя, в котором он
мирно жил, считая, что битвы Севера с атренами его нисколько не касаются;
поэтому он сохранял спокойствие и не ожидал ничего ужасного. Между тем войско
Севера, которое против воли было прибито течением к этим берегам, высадившись,
опустошало страну, угоняя для своего пропитания встречающиеся ему стада и
сжигая попадающиеся на пути деревни. Понемногу двигаясь вперед, они оказались у
Ктесифонта, где находился великий царь Парфии Артабан. Римляне, напав на не
ожидавших этого варваров, убивали всех без разбора, город разграбили, а детей и
женщин взяли в плен. Так как царь с немногими всадниками бежал, римляне
завладевают его казной и, захватив все драгоценности и сокровища, возвращаются.
Так Север, скорее случайно, чем по обдуманному плану, прославил себя победой
над парфянами. После того как вопреки всем ожиданиям все так удачно
закончилось, он написал сенату и народу, превознося свои подвиги, и выставил
надписи о своих битвах и победах. Сенат определил ему и все другие полагающиеся
почести. (
Сражающиеся за другого и за благоденствие, предназначенное другому, если только таковое осуществиться, проявляют умеренное рвение к бою, зная, что сами они будут участвовать в опасностях, а самые значительные и главные плоды победы пожнет другой; у тех же кто сражается за Родину, более сильны надежды от богов на победу, так как они желают не чужое захватить, но свое собственно спасти. Рвением к битвам они обладают не по приказу другого, а из-за собственной нужды, так как плод победы целиком остается у них (из речи Криспина, командира гарнизона Аквилеи к своим воинам во время осады Аквилеи войсками императора Максимина Фракса, во ходе гражданской войны 238 года).
О доблести и мужестве.
Африка (Египет
и соседи).
Во время Первой Пунической войны Рима с Карфагеном,
оставшиеся дома карфагеняне желали узнать о положении дел в городе Лилибее
(располагался на берегу о. Сицилия), осажденном римлянами, но не имели к тому
возможности, ибо часть их была заперта, а за другими существовал бдительный
надзор. Тогда некий знатный гражданин Ганнибал, по прозванию Родосец,
предложил, что он проникнет в Лилибей и потом как очевидец доставит обо всем
точные сведения. С радостью выслушали это предложение карфагеняне, но не верили
в его осуществление, так как римский флот стоял на страже у входа в гавань.
Между тем Ганнибал снарядил свой собственный корабль и вышел в море. Достигши какого-то острова из тех, что лежат перед
Лилибеем, он в четвертом часу на следующий день, гонимый попутным ветром, вошел в гавань на виду у всех римлян,
пораженных его отвагой. На другой день он немедля пустился в обратный путь.
Между тем римский консул с целью надежнее
охранить вход в гавань снарядил ночью десять быстрейших кораблей, сам стал у
гавани и наблюдал за происходящим; тут же было и все войско. По обеим сторонам
от входа в гавань корабли подошли возможно ближе к лагунам и с поднятыми
веслами выжидали момента, когда карфагенский корабль будет выходить, чтобы
напасть на него и захватить. Родосец
вышел в море на глазах у всех и до того изумил неприятелей дерзостью и
быстротою, что не только вышел
невредимым со своим кораблем и командою и миновал неприятельские суда,
остававшиеся как бы в оцепенении, но, отойдя на небольшое расстояние вперед,
остановился и вызывающе поднял весло. При быстроте его гребли, никто не дерзнул
выйти против него в море, и Ганнибал с единственным кораблем ушел, к стыду
всего неприятельского флота. Так как он повторял то же самое многократно и
впоследствии, то оказал карфагенянам большую
услугу: их он извещал обо всех нуждах осаждаемых, ободрял, а римлян
повергал своею смелостью в смущение.
Помимо смелости ему
помогало больше всего то, что он по опыту в точности знал, как проникнуть в
гавань между мелями. Проплыв открытое
море и показавшись перед гаванью, он делал такой поворот, как бы выходил
из Италии, и направлялся к приморской башне так, что эта последняя прикрывала
собою все прочие башни, обращенные к Ливии; только этим способом и можно было
попасть при попутном ветре в устье гавани. Отвага Родосца внушала смелость
многим другим людям, сведущим в местности к подобному образу действий, что ставило римлян в
затруднительное положение. Они попытались было запереть устье гавани плотиною.
Но на очень многих пунктах попытки их
при значительной глубине моря не вели ни к чему: все, что ни бросали они в
море, не держалось в нем на месте, но при самом опускании в воду относилось в
сторону и разбивалось на части волною и быстрым
течением. Наконец, в одном мелком
месте удалось с большим трудом
возвести плотину; на ней-то сел на мель четырехпалубник, выходивший в
море по ночам, и попал в руки римлян; он сколочен был замечательно искусно. Захватив судно и
вооружив его отборной командой, римляне
наблюдали за всеми входящими в гавань,
особенно за Родосцем. Случилось как раз так, что в ночную пору он проник в гавань, а затем снова на виду у всех вышел
в открытое море. При виде четырехпалубника, который покинул стоянку в одно
время с его собственным судном, Ганнибал
узнал корабль и смутился. Сначала он пытался было ускорить ход и бежать,
но, так как искусные гребцы уже настигали его, Ганнибал вынужден был повернуть
судно назад и вступить в борьбу с неприятелем. Однако корабельные воины,
превосходившие карфагенян численностью и состоявшие из отборных граждан, взяли
верх, и Ганнибал попал в плен. (
Знаменитый
карфагенский полководец Ганнибал, сын Барки осадил в Испании большой город
Салмантику. Сначала осажденные, не решаясь оказать сопротивление, договорились
уплатить Ганнибалу триста талантов и выдать триста заложников. Но когда он снял
осаду, их настроение изменилось, и они не выполнили условия. Ганнибал вернулся
и возобновил военные действия, поощрив своих воинов обещанием предоставить им
город на разграбление. Тут горожане, совершенно подавленные, сдались на самых
тяжких условиях: все свободные граждане покидают город безоружными, оставляя
там оружие, имущество и рабов. Но женщины, положившись на то, что неприятели
будут обыскивать только мужчин, а их эта проверка не коснется, спрятали под
одеждой оружие и так вышли из
города вместе с мужчинами. Когда все вышли, Ганнибал разместил всех в пригороде, приставив к ним стражами отряд масесилийцев
(племя мавританцев), а остальное его
войско беспорядочной толпой бросилось грабить город. Масесилийцы, видя перед
собой богатую добычу, доставшуюся их товарищам, не могли спокойно нести
возложенные на них обязанности стражей и один
за другим покидали свои посты, чтобы принять участие в разграблении.
Этим воспользовались салмантиянки. Перекликнувшись со своими мужьями, они
передали им кинжалы, а некоторые и сами с оружием напали на стражей; одна даже
вырвала копье у толмача Бакона и нанесла ему удар, от которого его спас только
панцирь. Так салмантийцы одних стражей повергли, других обратили в бегство, и
все вместе с женами освободились от пленения. Узнав об этом, Ганнибал
устремился их преследовать и часть их успел догнать и сразить, остальные же
укрылись в горах. Позднее они отправили к Ганнибалу просительное посольство, и им было великодушно разрешено вернуться в свой
город (
Сирия –
Финикия – Палестина.
В 24-й год своего правления (
Судя по последующим действиям Сенаххериба, иудеям Иерусалима помогли единоверцы, сдавшие Манассии важную информацию о военных возможностях и планах царя Ассирии.
Ассирийская империя этого периода была государством многонациональным.
Введенная царем Тукулти-апал-Эшаррой III практика переселения населения из одной части империи в другую, еще больше усугубила пестроту этнического состава ассирийских городов, и, в конце концов, привела к тому, что империя перестала быть Ассирийской по этносу. Во многих городах коренной Ассирии ассирийцы не составляли большинства населения. Не являлась исключением и столица, в которой, наравне с прочими, проживало множество плененных израильтян и иудеев.
К этому времени в Ассирии доступ наверх был открыт для граждан всех национальностей. И часть евреев воспользовалась этим. Они начинают занимать высокие посты в ассирийской администрации. Так, например, еврей Ахиахар Анаил стал наперсником самого наследника – царевича Ашшур-аха-иддина.
Вероятно, эти чиновники – из иудеев и израильтян – сдали планы царя Ассирии своим единоверцам из Иерусалима.
Сенаххериб узнал об этом во время похода, а, потому, когда он вернулся, полетели головы. Многие высокопоставленные чиновники из евреев были казнены. Тела их бросили за стенами города на съедение птицам и животным; погребать их было запрещено. По понятиям ассирийцев и иудеев – это являлось позором не только для покойного, но и для всей его семьи.
В эти дни большое мужество проявил, проживавший в Ниневии, израильтянин Товит. Он подбирал и тайно хоронил своих единоверцев. На него донесли. Пришлось бежать. 50 дней прятался Товит в пустыне, когда неожиданно пришло спасение. Царь Сенаххериб был убит. В Ассирии началась гражданская война, а племянник Товита занимал важную должность главы счетной части и домоуправления у будущего победителя и царя Ашшур-аха-иддина. Благодаря заступничеству родственника, Ашшур-аха-иддин простил Товита, и тот смог вернуться к своей семье.
Арии (иранская ветвь).
Перс Бог был осажден афинянами во главе с Кимоном, сыном Мильтиада во фракийской крепости. Кимон обещал ему, если он сдастся, отпустить его в Персию. Однако Бог не пожелал воспользоваться этим (чтобы царь не подумал, что он, как трус, спасет свою жизнь), но держался до последнего. А когда в крепости не осталось больше продовольствия, Бог велел сложить огромный костер; затем заколов своих детей, жену, наложниц и слуг, бросил их тела в огонь. Потом все золото и серебро из города он высыпал со стены в реку Стримон и, наконец, бросился сам в огонь (т.е. принес себя в жертву Богу Солнца Митре). За этот подвиг царь Ксеркс осыпал почестями сыновей Бога, что находились в Персии, а Бога назвал самым доблестным из персов. (478/475 г. до н.э.)
Кочевники
степей Евразии.
Во время
похода персидского царя Дария на саков (скифское племя в Средней Азии) пастух
Ширак вызвался погубить персидское войско, если его дети и внуки будут
награждены домами и деньгами. Цари саков дали ему в том клятву. Тогда Ширак
отрезал у себя нос и уши, изуродовал себе прочие части тела и, под видом
перебежчика, пришел к Дарию, заявляя, что его так изувечили цари саков, и что
он жаждет отомстить последним. Дарий поверил ему. Тогда Ширак заявил, что якобы
саки собираются выйти из своих лагерей, а он берется провести персов кратчайшей
дорогой туда, где царь Дарий сможет легко захватить сакские племена. И
предложил взять воды и продовольствия на недельный переход. Персы поверили
Шираку. Семь дней вел врагов Ширак, а когда продовольствие и вода у персов
закончились, то они увидели, что находятся в глубине безводной и бесплодной
песчаной пустыни. На вопрос военачальника Раносбата, зачем он это сделал, Ширак
ответил: "Чтобы отвратить беду от саков, моих соплеменников». Шираку
отрубили голову. Персы были в тяжелейшем положении, не зная, что делать, когда
неожиданно пошел сильный дождь. Он позволил персам запастись водой и добраться
до реки Бактры. (
Малая Азия.
Когда
полководец персидского царя Кира Второго Гарпаг с большим войском двинулся на
Ликию, то жители города Ксанфа вышли ему навстречу и доблестно сражались
небольшими отрядами. Потерпев поражение, они были оттеснены в свой город. Здесь
они собрали на акрополе жен, детей, имущество и рабов, и подожгли акрополь,
отдав его в жертву пламени. После этого бросились на врага и все до единого
пали в бою. Точно так же поступили и жители ликийского города Кавна. (ок.
Эллины.
Во время войны Аргоса со Спартой, спартанский царь Клеомен неожиданным нападением наголову разгромил аргосскую армию и подступил к Аргосу, в котором практически не осталось мужчин. Все женщины Аргоса в цвете возраста, воодушевленные неким божественным порывом, поднялись на защиту Родины. Предводительствуемые поэтессой Телесиллой, они вооружаются, занимают укрепления, окружают своими отрядами стены, изумляя этим врагов. Они отразили Клеомена с большими для него потерями, вытеснили и второго царя Спарты Демарата, уже проникшего в город и захватившего его часть.
Так был
спасен город. Женщин, павших в этой битве, с почетом похоронили на Аргосской
дороге, а оставшимся в живых было предоставлено право воздвигнуть памятную
статую богу Эниалию. (ок.
В битве при
Марафоне грек Кинегир, сын Евфориона ухватился за изогнутую часть корабельной
кормы персидского корабля, и ему секирой отрубили руку. Но он все-таки
запрыгнул на вражеский корабль и стал сражаться одним щитом, пока его не убили.
(
Гегесистрат –
жрец-прорицатель из Элиды, самый знаменитый в роде Теллиадов был врагом
спартанцев. Еще до Платейской битвы (
Знаменитый
впоследствии афинский полководец Ификрат был сыном сапожника, и в молодости все
его презирали. Прославился впервые он тогда, когда в бою, несмотря на рану,
схватил вражеского воина, и в доспехе унес его на свой корабль. (До
Смертельно
раненный в битве при Мантинее (
Филипп Македонянин отправил спартанцам послание с каким-то
приказом; те ответили ему так: «О том, что ты нам написал: нет».
Когда македоняне вторглись в Лаконику, все думали, что
Спарта погибла. Филипп обратился к одному из жителей: «А теперь что станете
делать, спартанцы?» «Что же остается, — ответил тот, — как не умереть достойно?
Ведь мы единственные эллины, которые приучены чувствовать себя свободными, а не
подчиняться другим». (
Фиванец Феаген, воодушевленный теми же чувствами любви к
родине, что Эпаминонд, Пелопид и другие выдающиеся мужи, пал в Херонейской
битве (
К тому времени, когда македоняне узнали о случившемся и
извлекли труп, был уже издан приказ не убивать
более никого из фиванцев. Поэтому Тимоклею отвели к царю и доложили об ее
деянии. Александр, увидев в спокойном выражении ее лица и в самой поступи нечто
благородное и внушающее уважение, спросил прежде всего, кто она такая. Она со
всей прямотой смело отвечала: «Мой брат Феаген пал под Херонеей, командуя и
сражаясь против вас за свободу Эллады, чтобы мы не терпели того, что мы видим.
Но претерпев такое, мы не боимся смерти. Не стремлюсь остаться в живых, чтобы
испытать такую же ночь, если ты это допустишь». Тут все, в ком из
присутствующих было достаточно благородства, прослезились. Александр же,
понимая, что эта женщина стоит выше сожаления, и восхищаясь ее доблестью и
речью, так чувствительно задевшей его самого, приказал всем командирам тщательно следить, чтобы не
допускались подобные бесчинства против благородных семейств, а Тимоклею и всех
ее родственников освободил из плена. (
Когда философ
Каллисфен воспротивился приказанию Александра Македонского приветствовать его
по персидскому обычаю, то разгневанный царь ложно обвинил его в соучастии в
заговоре, который якобы готовили против него, и отдал приказание искалечить
Каллисфена. Философу отрезали уши, нос и губы и посадили в клетку вместе с
собакой. Александр велел носить эту клетку повсюду для устрашения других.
Знатный македонянин, военачальник царя, Лисимах, который имел обыкновение
слушать беседы Каллисфена, исполнился жалости к философу, терпящему наказание
не за вину, а за свободолюбие, и дал ему яд, чтобы избавить его от мучений.
Александр был этим настолько взбешен, что приказал бросить Лисимаха на
растерзание свирепейшему льву. Когда, увидев Лисимаха, разъяренный лев бросился
на него, Лисимах обмотал руку плащом, сунул ее в львиную пасть и, вырвав у зверя
язык, умертвил его. Когда об этом доложили царю, он был изумлен и восхищен,
простил Лисимаха, и стал особенно ценить его за непоколебимое мужество. (
Когда
македонский царь Деметрий захватил Афины, и стал чинить насилия над свободнорожденными
мальчиками и горожанками, ему попался на глаза юный прелестный подросток Дамокл
по прозвищу Прекрасный. Деметрий начал его преследовать. Но ни какие
обольщения, подарки или же угрозы Дамокл не поддавался и, в конце концов,
перестал посещать палестры и гимнасий, и только ходил мыться в частную баню.
Туда и проскользнул Деметрий следом за ним, улучив время, когда Дамокл остался
один. Подросток, убедившись, что помощи ждать не от кого, сбросил крышку с
медного котла и прыгнул в кипящую воду. И погиб. (
Когда царь
Эпира Пирр был разбит в Сицилии, и, с остатками войск, высаживался в Италии,
его атаковала армия мамертинцев (разноплеменные наемники греческого города
Мессены Сицилийской). Завязалась жестокая битва. У эпиротов погибли два боевых
слона и множество воинов. Пирр сам отражал натиск врага и без страха сражался с
опытным и дерзким противником. Когда он был ранен мечом в голову и ненадолго
вышел из боя, мамертинцы воспрянули духом и усилили натиск. Один из них,
огромного роста в сверкающих доспехах, выбежал вперед и грозным голосом стал
вызывать Пирра, если тот еще жив, выйти и сразиться с ним. Пирр, раздраженный,
повернулся и, пробившись сквозь ряды своих щитоносцев, пытавшихся его удержать,
вышел гневный, со страшным, забрызганным кровью лицом. Опередив мамертинца,
Пирр ударил его мечом по голове, и, благодаря силе своих рук и отличной закалке
стали, рассек туловище врага сверху донизу, так что в один миг две половины
разрубленного тела упали в разные стороны. Это настолько потрясло мамертинцев,
что они прекратили нападения, и армия эпиротов спаслась от разгрома и,
возможно, уничтожения. (
Филипп, сын Деметрия, царь Македонии, осаждая Хиос, издал через глашатаев варварское и наглое объявление, призывая хиосских рабов переходить на его сторону и обещая им свободу и брак с женами их бывших господ. Возмущенные этим женщины бросились подниматься на стены с камнями и метательным оружием, ободряя сражающихся защитников города и направляя сами удары против врагов. И осада была отражена без того, чтобы к Филиппу перебежал хотя бы одни раб (202-201 гг. до н.э.).
Римляне.
Римлянин Публий Деций, во время войны с альбанцами, увидел сон, будто бы, если он погибнет, он поможет римлянам отстоять Рим. Тогда, во время сражения он бросился в середину вражеского войска и, поразив насмерть многих врагов, сам был убит. (8-5 вв. до н.э.)
На второй год
римской республики (
Порсена внезапным натиском захватил Яникульский холм по ту сторону реки Тибр, у Свайного моста через который стоял в карауле римский воин Гораций Коклес. Увидев, как сограждане в панике бегут, бросив оружие и строй к мосту, надеясь найти спасение по ту сторону Тибра, а их преследуют враги, намереваясь на их спинах ворваться в Рим, Гораций стал призывать сограждан не бежать без оглядки, а уничтожить мост железом или огнем, обещая, что сам будет держать всю вражескую армию, сколько сумеет.
И вот он вышел один к началу моста, а прочие за его спиной принялись спешно разрушать мост. Первую бурю натиска этруссков Горацию помогли отразить еще двое: Спурий Ларций и Тит Герминий. А когда от моста осталась лишь незначительная часть, он и их отослал в безопасное место, а сам остался защищаться до тех пор, пока мост окончательно не исчезнет, и река не отрежет врагов от Рима. Отбитые в самом начале этрусски некоторое время медлили, а потом обрушили на Горация тучу дротиков и стрел. Все их он принял на щит, а потом раненный в глаз мечом принялся отражать тех, кто пытался столкнуть его с моста в реку, как вдруг треск рушащегося моста и крик римлян, возбужденных успехом своих усилий, отпугнул нападавших. Оставшись один, Гораций бросился в Тибр и под градом стрел переплыл на другую сторону. Таким образом, Порсене не удалось захватить Рим с ходу и пришлось приступать к долговременной осаде.
За свой подвиг Гораций Коклес получил от государства столько земли, сколько мог опахать плугом за день. А в центре города ему поставили статую.
В ходе осады Порсеной Рима другой подвиг совершил юноша Гай Муций. Желая снять осаду с родного города, который попал в очень тяжелое положение, он вызвался проникнуть в лагерь этруссков и убить их царя. Сенат одобрил его решение и Гай Муций, спрятав под одеждой меч, покинул город.
Пробравшись в лагерь этруссков, Гай Муций попал в густую толпу народа перед царским местом. Там как раз выдавали жалование войскам и писец, сидевший рядом с царем почти в таком же наряде, был очень занят, и воины шли к нему толпой. Не зная который из двоих царь и боясь расспросами показать, что он враг, Гай Муций наудачу наносит удар, и вместо царя убивает писца. Тут же он был схвачен царскими телохранителями. Когда его поставили перед царем, он признался, что гражданин Рима. Царь велел развести огонь, желая пыткой вызнать, нет ли у Муция соучастников в лагере. Тогда Гай Муций, желая показать свое презрение к этрусским приготовлениям, неспешно положил руку в огонь, возженный на жертвеннике и держал до тех пор, пока его не оттащили по приказу Порсены царские телохранители. Пораженный царь отпустил Гая Муция за мужество на свободу. Но и тут, перед уходом в Рим, Муций сослужил родному городу службу, заявив Порсене, что триста лучших римских юношей ждут своей очереди, чтобы убить царя.
После подобного заявления Порсена счел за лучшее начать переговоры с римлянами и заключить мир.
Когда царь этруссков Порсена осаждал Рим и поссорился со своим союзником бывшим царем Рима Тарквинием Гордым, то изъявил готовность удалиться, примирившись с римлянами, если ему будут возвращены земли, отнятые римлянами у этруссков ранее и захваченные римлянами пленные. На этих условиях Порсена снял свои военные приготовления еще до окончания оформления договора, получив заложниками десять юношей и десять девушек, в числе которых была и Валерия, дочь консула. И вот, когда эти заложницы пошли на реку, чтобы выкупаться в некотором отдалении от лагеря, одна из них, по имени Клелия, предложила вернуться в Рим вплавь. Они повязали свои туники на головы и, преодолевая сильное течение и глубинные водовороты, поддерживая друг друга, с большим трудом добрались до берега.
Когда римляне
увидели вернувшихся девушек, всех поразила их отважная предприимчивость, но
самая попытка бегства не встретила одобрения: признали недопустимым, чтобы
римляне ответили обманом на доверие, оказанное им одним человеком. Девушкам
велели вернуться в плен и дали им проводников. Когда они переправились через
реку, их едва не захватил Тарквиний, напав из засады. Но Валерия с тремя рабами
успела укрыться в лагере Порсены, а остальных отбил сын Порсены Арунс, вовремя
подоспевший на помощь. Когда Порсена увидел приведенных обратно заложниц и
спросил, кто из них был зачинщицей бегства, остальные, опасаясь за Клелию,
молчали, но она сама приняла на себя ответственность. Восхищенный Порсена
приказал привести роскошно оседланного коня и подарил его Клелии, а затем
милостиво отпустил в Рим всех заложниц. (
Римский сенатор Катон Старший, услышав однажды, как хвалят человека, отличавшегося безрассудной смелостью и отвагой на войне, заметил, что совсем не одно и то же – высоко ценить доблесть и ни во что не ставить собственную жизнь.
Был, например, у царя Антигона Одноглазого воин, храбрый и решительный, но болезненного вида и слабого телосложения. Царь как-то спросил его, отчего он такой бледный; тот признался, что страдает каким-то непонятным недугом. Считая своим долгом ему помочь, царь приказал врачам, если остается еще какая-то надежда испробовать самые сильные средства. Но когда этот замечательный воин был исцелен, в нем не осталось ни прежнего презрения к опасностям, ни неукротимой стремительности в боях, так что Антигон, удивленный этой переменой, вызвал его к себе. А тот не стал скрывать причины и сказал: «Царь, ты сам лишил меня мужества, избавив от напастей, из-за которых я перестал, было, радеть о своей жизни». (Между 323-301 гг. до н.э.)
Римский
полководец Гай Марий, ведя войну с киврами и терпя поражения, увидел сон, что
он победит, если принесет в жертву свою дочь Кальпурию. Сочтя родственные узы
менее важными, чем благо государства, он так и сделал. (
Когда, во
время гражданской войны в Риме Л. Корнелия Суллы с Г. Марием, Сулла взял
Пренесте, город бывший на стороне марианцев, то распорядился перерезать всех пренестинцев
(двенадцать тысяч человек). А подарил прощение лишь хозяину дома, где
остановился. Но тот, сказав Сулле, что не захочет быть благодарным палачу
родного города, затерялся в толпе сограждан и добровольно погиб вместе с ними.
(
Во время гражданской войны в Риме между Л. Суллой и Г. Марием, мамертинцы оказались на стороне Мария. Сторонник Суллы Гней Помпей, захватив город, решил всех горожан обречь на смерть. Но демагог Сфений заявил Помпею: "Несправедливо наказывать целый народ из-за одного человека: я один – причина их отпадения, друзей я уговорил, врагов принудил».
Восхищенный
словами Сфения, Помпей сказал, что прощает мамертинцев за то, что они
последовали за таким человеком, которому Отечество дороже жизни, - и пощадил
как город, так и Сфения. (
Мне хорошо
известно, солдаты, что слова не прибавляют доблести и что от одной речи
полководца войско не становится из слабого стойким, храбрым из трусливого.
Какая отвага свойственна каждому из вас от природы или в силу воспитания, такой
она проявляется и на войне. Кого не воодушевляют ни слава, ни опасности, того
уговаривать бесполезно: страх закладывает ему уши… Искать спасения в бегстве,
отвернув от врага оружие, защищающее наше тело – подлинное безумие. В сражении
наибольшая опасность всегда грозит тому, кто больше всего боится. Отвага
заменяет собой крепостную стену (из речи
римского полководца Катилины перед сражением,
Во время
гражданской войны в Риме Г. Юлия Цезаря с Гн. Помпеем центурион из легионов
Цезаря Кассий Сцева в битве при Диррахии лишился глаза, выбитого стрелой, был
ранен в плечо и бедро дротиками и принял своим щитом удары ста двадцати стрел.
Несмотря на это, он не отступил, но кликнул врагов, как бы желая сдаться. А
когда двое из них подошли к нему, то одному отрубил руку мечом, другого обратил
в бегство ударом в лицо. И сам был спасен своими, подоспевшими на помощь. (
Воин легиона
Цезаря Гай Ацилий во время морского сражения у Массалии (гражданская война)
вскочил на вражеский корабль и, когда ему отрубили мечом руку, удержал щит в
левой, а затем, нанося удары этим щитом, обратил в бегство всех своих врагов. (
Про
глупцов.
Африка (Египет
и соседи).
Во время войны Карфагена с восставшими наемниками
карфагенский полководец Гамилькар Барка совершенно неожиданно расположился
лагерем против мятежников в местности, неудобной для врага, но выгодной для его
собственного войска, и поставил противника в такое положение, что тот не
отваживался на битву, но не мог и бежать, так как со всех сторон окружен был
рвом и валом, наконец доведен голодом до того, что люди поедали друг друга.
Идти в битву они не осмеливались, предвидя верное поражение и наказание в
случае плена; о примирении никто и не
напоминал, потому что они сознавали свои преступления. Согласно обещаниям
вождей, наемники все ждали помощи из
города Тунета, а пока терпели всевозможные лишения.
После того, как съедены были пленные, которыми питались
мятежники, после того, как съедены были рабы, а с Тунета не было никакой
помощи, начальникам явно угрожала месть разъяренной бедствиями толпы воинов.
Тогда командиры наемников Автарит, Зарза и Спендий порешили передаться
неприятелю и вступить в переговоры о мире с Гамилькаром. Отправив глашатая к
карфагенянам и получив от них согласие
на прием посольства, мятежники в числе десяти явились к карфагенянам. Гамилькар
обратился к ним с такого рода условиями: «Да будет дозволено карфагенянам выбрать
из неприятелей по своему усмотрению десять человек, а все прочие уйдут в одних
туниках». Когда условие было принято, Гамилькар тотчас объявил, что, согласно
уговору, он выбирает присутствующих. Так карфагеняне получили в свои руки
Автарита, Спендия и прочих знатнейших
предводителей. Когда наемники заметили, что вожди их схвачены, и ничего не знали об условиях
мира, они приняли это за измену и бросились к оружию. Но Гамилькар окружил
наемников слонами и прочим войском и всех положил на месте, а было их свыше
сорока тысяч человек. Местом этого происшествия был Прион (
Арии (иранская
ветвь).
После
поражения при Саламине (
Через несколько времени, как началась их связь, Аместрида, супруга Ксеркса, подарила царю пестрый, удивительной красоты плащ, который она сама выткала. Ксеркс с радостью надел его и пошел к Артаинте. Насладившись этой женщиной, царь сказал ей, что она может просить у него все, что хочет в награду за любовь: он готов исполнить любую ее просьбу. Артаинта же отвечала Ксерксу: «Дашь ли ты мне действительно все, что я не попрошу?». Ксеркс, который менее всего ожидал от нее такой просьбы, обещал клятвенно. Когда же царь поклялся, Артаинта смело потребовала его плащ. Ксеркс, стал тогда придумывать всевозможные отговорки, не желая отдавать плащ из-за страха перед Аместридой. Царица уже и раньше питала подозрения в неверности мужа, а теперь поймала бы его на месте преступления. Царь стал предлагать в дар города, несметно количество золото и войска, во главе которого будет стоять только она одна (у персов войско считалось великолепным даром). Однако Ксеркс не мог убедить эту женщину, и ему пришлось подарить ей этот плащ. А та, весьма обрадовавшись подарку, стала носить и красоваться в нем.
Аместрида услышала, что плащ у Артаинты. Разузнав затем подробно о происшествии, царица обратила свой гнев не на эту женщину, так как предполагала виновницей этого дела ее мать, а замыслила погубить супругу Масиста. Аместрида выждала время, когда ее муж Ксеркс давал царский пир. Этот пир бывает раз в году в день рождения царя. Только в этот день царь умащает свою голову и одаривает персов. Этот-то день и выждала Аместрида и потребовала у Ксеркса отдать ей в подарок супругу Масиста. Ксеркс нашел требование о выдаче жены брата недостойным и возмутительным. Царь ведь хорошо понимал, зачем Аместрида обратилась к нему с такой просьбой.
Между тем царица стала настойчиво добиваться исполнения своей просьбы, и царю пришлось (на царском пиру царю нельзя никому отказать в просьбе), правда весьма неохотно, дать согласие. Позволив Аместриде делать со своей жертвой все, что она хочет, Ксеркс послал за братом и сказал ему вот что: «Масист! Ты – сын Дария и мой брат, да к тому же и доблестный муж. Так вот, отпусти свою супругу, с которой ты живешь, а я дам тебе в жены вместо нее мою дочь. Пусть она будет твоей супругой. Твою же нынешнюю супругу отпусти: мне не угодно, чтобы ты жил с ней». Масист же, пораженный такими словами Ксеркса, ответил так: «Владыка! Какие бесполезные речи ты заводишь со мной! Ты повелеваешь мне оставить супругу, от которой у меня есть сыновья и дочери (одну из них ты дал в жены даже собственному сыну), супругу, столь любезную моему сердцу, и взять в жены твою дочь? Нет, царь. Сколько не велика для меня честь, которой ты меня удостоил, стать мужем твоей дочери, но все же я не сделаю ни того, ни другого. Не принуждай же меня силой, так как тебе этого вовсе не нужно. Для твоей дочери найдется другой столь же достойный супруг. А мне позволь жить с моей супругой». Так отвечал Масист. Ксеркс же, распалившись гневом, сказал ему: «Хорошо же, Масист! Теперь моя воля такова: не выдам я за тебя своей дочери, но и со своей женой ты больше не будешь жить. Ты научишься принимать то, что тебе предлагают!». Услышав эти угрозы, Масист поспешно вышел со словами: «Владыка! Ты ведь меня еще не погубил!».
Между тем, пока Ксеркс вел этот разговор с братом, Аместрида послала телохранителя Ксеркса изувечить жену Масиста: она велела отрезать у несчастной груди и бросить псам, а так же нос, уши и губы, вырезать язык и отправить в таком виде домой. Явившись, домой и, увидев жену изувеченной, Масист тотчас же, посоветовавшись с сыновьями, отправился вместе с ними и некоторыми другими людьми в Бактры. Он хотел поднять восстание в Бактрийской области, чтобы лишить царя престола. Масист был сатрапом Бактрии, и тамошние народности любили его. Ксеркс, однако, проведал замысел Масиста и отправил в погоню за ним отряд, который настиг его в пути: Масист был убит вместе с сыновьями и приверженцами. После чего, согласно обычаю, расправились с остальными членами его семьи, в числе которых погибла и Артаинта.
Эллины.
В дни
Элевсинских мистерий (
Римляне.
Во время Первой пунической войны Рима с Карфагеном
карфагеняне прослышали, что римляне снаряжают флот и собираются идти вторично
на Ливию. Карфагеняне начали починять старые суда и сооружать новые. Быстро
вооружили они двести кораблей и вышли в
море, чтобы наблюдать за наступлением неприятеля. Римляне в начале лета
спустили на море триста пятьдесят судов и под командою консулов Марка Эмилия и Сервия Фульвия отправили их на войну.
Снявшись с якоря, они направились по пути в Ливию мимо Сицилии. У Гермесового мыса они встретились с
карфагенским флотом и с легкостью при
первом же натиске обратили его в бегство, причем захватили сто четырнадцать
кораблей с командою; затем взяли с собою остававшихся в Ливии молодых воинов из Аспида и направились к Сицилии.
Римляне счастливо переплыли уже море и подошли к
берегу камаринян, как вдруг захвачены были такой бурей и подверглись таким
злоключениям, которые превосходят всякое описание. Так, из трехсот шестидесяти
четырех судов уцелело только восемьдесят; остальные или поглощены были волнами, или отброшены прибоем волн и,
разбившись о скалы и мысы, покрыли берег трупами и обломками. История не знает более тяжкого
несчастия, разом обрушившегося на море; причина его лежит не столько в судьбе,
сколько в самих начальниках. Дело в том, что кормчие долго и настойчиво
убеждали не идти вдоль наружного берега Сицилии, обращенного к Ливийскому морю,
так как море там глубоко и высадка на
берег трудна; они говорили также, что одно из двух зловещих созвездий еще не
скрылось, а другое приближается; плавание их совершалось в промежутке между
восходом Ариона и Пса. Всем этим консулы
пренебрегли и пустились в открытое море, желая устрашить одержанною победою
некоторые из лежащих по пути городов
Сицилии и таким образом овладеть ими. Лишь только тогда, когда из-за слабых
надежд они попали в большую беду,
консулы поняли свое безрассудство. (
Во время
гражданской войны в Риме Г. Юлия Цезаря с Гн. Помпеем, Цезарь двинулся на Корфиний, в котором стоял
с тридцатью когортами Домиций, и расположился лагерем под городом. Домиций,
отчаявшись в успехе, потребовал у своего врача-раба яд и выпил его, желая
покончить с собой. Но, вскоре услыхав, что Цезарь на удивление милостив к
пленным согражданам, он принялся оплакивать себя и осуждать свое слишком
поспешное решение. Однако врач успокоил его, заверив, что дал ему вместо яда
снотворное средство. Домиций, воспрянул духом, поспешил к Цезарю, получил от
него прощение и вновь перебежал к Помпею (
Разные
хитрости.
Африка (Египет и
соседи).
В свой последний, известный нам поход в Азию, царь Египта Тутмос III (рубеж XVI – XV веков до н.э.) развернул наступление на город Кадеш (в Южной Сирии), жители которого опять восстали против власти Египта, и восстановили укрепления города. При появлении под городом египетской армии местный правитель пустился на хитрость. Навстречу приближающимся колесничим отрядам армии Тутмоса была выпущена кобыла, у которой, видимо, была течка, в расчете, что кони, идущие в упряжках колесниц сломают строй и смешают ряды. Но хитрость не удалась. Военачальник передового пешего отряда по имени Аменемхиб, сообразив, что происходит, бегом догнал кобылу и распорол ей кинжалом брюхо. А когда, египетские войска окружили город и добровольцы из войска были посланы Тутмосом проломить стену и ворваться в город, то отличился отряд, возглавляемый тем же самым Аменемхибом. Воины Аменемхиба проломили стену, и Аменемхиб первым ворвался в пролом. За ним его воины и Кадеш пал. Тутмос лично отметил наградами отличившегося военачальника.
Во время своего похода в Италию, во время Второй Пунической
войны Рима с Карфагеном, на зимней
стоянке карфагенский полководец Ганнибал Барка употребил следующего рода
хитрость, достойную финикиянина: будучи связан с кельтами узами недавнего
союза, он опасался непостоянства их и даже покушений на его жизнь, а потому
заказал себе поддельные волосы, по виду вполне соответствующие различным
возрастам, и постоянно менял их, причем каждый раз надевал и платье, подходящее
к таким волосам. Благодаря этому он был неузнаваем не только для людей,
видевших его мимоходом, но даже и для тех, с коими находился в постоянном
общении. (
После
разгрома сирийского царя Антиоха Великого римлянами карфагенский полководец
Ганнибал Барка, спасаясь от римлян, бежал на Крит в город Гортинии. Какое-то
время он жил здесь спокойно, но со временем заметил, что критяне чрезмерно
завидуют его богатству. Опасаясь за свою жизнь, Ганнибал наполнил множество
сосудов свинцом, а сверху покрыл их золотом и серебром, после чего поместил их
на хранение в городской храм Артемиды, как бы отдавая под защиту богини и
города свое достояние. После этого критяне перестали следить за ним, думая, что
богатства Ганнибала находятся, как залог, в их руках. Ганнибал же залил
золотом пустоты в медных статуях,
которые возил с собой, а статуи бросил на площадке перед домом. Гортинцы
тщательно охраняли храм, чтобы Ганнибал не забрал своего состояния и не
скрылся, на медные же статуи не обратили никакого внимания. Ганнибал же,
подождав удобного случая, забрал статуи с золотом и уехал с Крита к Пруссию
Вифинскому. И таким образом спас жизнь и деньги. (
Месопотамия.
В 879 году до н.э. царь Ассирии Ашшур-нацир-апал II, воюя с восставшими в горах Кашшияри (располагались к югу от реки Тигр, на запад от коренных земель Ассирии) ночным маршем вышел к крепости Питуре страны Дирра. Крепость имела два кольца стен, высокую цитадель внутри, но гарнизон крепости составлял полторы тысяч воинов. Имея многочисленную армию в десятки тысяч воинов, Ашшур-нацир-апал применил своеобразный воинский прием. По его приказу армия Ассирии два дня, без передышки, сменяя передовые отряды, штурмовала крепость, забрасывала ее с помощью луков и метательных машин огненными стрелами и факелами. Питуранцы едва успевали тушить пожары. На рассвете третьего дня, когда солнце только начало подниматься из-за горизонта, ассирийские воины ворвались в крепость. Утомленные трехдневным боем, не имевшие возможности отдохнуть, защитники не смогли отбросить свежие ассирийские части и Питура пала. В бою погибли 800 защитников крепости; 700 защитников попали в плен и были казнены.
Арии (иранская
ветвь).
В
Персидский царь Дарий, вступив на престол, решил расправиться с сатрапом Лидии Оретом, за то, что тот в свое время убил гонца Дария только потому, что Орету не понравилось известие. Сразу послать войско против сатрапа Дарию показалось не удобным, так как брожения и восстания в стране не улеглись. К тому же царь знал, что у Орета большая военная сила. У сатрапа лично была «тысяча» персидских телохранителей, а в его сатрапию входили Фригийская, Лидийская и Ионийская области. В этой ситуации царь созвал персов, своих друзей и сторонников, и сказал им: «Персы! Кто из вас возьмется исполнить мое поручение, но только хитростью, без насилия и шума? Кто приведет ко мне Орета живым или мертвым? Орет, не принес добра Персии, а лишь причинил много зла. Двоих из нашей среды он погубил – Митробата с сыном, а моих вестников, которые должны были призвать его ко мне, убил, показав этим свою нестерпимую наглость. Так вот, мы должны обуздать его, покарав смертью, пока он не натворил еще больших зол».
Царское
поручение вызвалось исполнить тридцать персов, между ними началось
соперничество. Дарий решил их спор жребием. Они метнули жребий, и он выпал
Багею, сыну Артонта. Багей же написал несколько грамот и приложил к ним печать
Дария, а затем отправился в Сарды. По прибытии туда Багей явился к Орету и стал
давать их царскому писцу для прочтения, распечатывая по очереди (а такие писцы
есть у всех сатрапов). Багей велел читать грамоты, чтобы испытать
телохранителей, не готовы ли те изменить Орету. Заметив, что они с большим
уважением относятся к грамотам и еще более – к их содержанию, зачитанному
писцом, Багей подал писцу грамоту в которой были слова: «Персы! Царь Дарий
запрещает вам служить телохранителями Орету.». А те, услышав это повеление,
опустили свои копья перед Багеем. Багей же, увидев, что телохранители
повинуются царскому указу, ободрился и дал писцу последнюю грамоту, которая
гласила: «Царь Дарий повелевает персам в Сардах умертвить Орета». Как только
телохранители услышали это, они обнажили свои короткие мечи и убили сатрапа на
месте. (
После битвы
при Платеях, где была разгромлена персидская армия во главе с Мардонием (
Малая Азия.
Сражаясь с мятежниками, выступившими против центральной власти царь хеттов Хаттусили I (XVII век до н.э.) применил военную хитрость. С большим шумом и рекламой он двинулся походом на город Аппая. По дороге же, оставив пехоту продвигаться к Аппая, сам Хаттусили с колесницами неожиданно развернулся и ворвался в область сильно укрепленного города Умман. Защитники области и города были застаны врасплох. Хаттусили с налета ворвался в Умман. В скоротечном бою он сломил беспорядочную оборону и овладел городом.
Алиатт Лидийский (ум. в 560 гг. до н. э.), желая истребить конницу греческого города Колофон, знаменитую своей силой, вступил в союз с Колофоном. После этого, действуя в тесном союзе с союзниками, Алиатт всячески показывал свое предпочтение всадникам из Колофона перед прочими воинами. Наконец, приготовив в Сардах великолепное угощение, Алиатт пригласил к себе колофинян, обещая раздать им двойное жалование. Колофиняне, что стояли лагерем вокруг Сард, поручив лошадей заботам конюхов, с радостью устремились в крепость за жалованием. Когда они вошли, Алиатт приказал запереть ворота за ними, а воины-лидийцы, что стояли здесь гарнизоном, по приказу царя окружили греков и всех их перебили. После чего Алиатт захватил оставшихся без хозяев коней и роздал их своим воинам.
Эллины.
Когда умер спартанский царь Полидект, его приемником, по общему суждению, должен был стать младший брат умершего Ликург, который и правил до тех пор, пока не обнаружилось, что жена умершего царя беременна. Едва лишь он это узнал, как объявил, что царство принадлежит ребенку, если только родиться мальчик, сам же впредь соглашался властвовать лишь на правах опекуна. Но женщина тайком подослала к нему верных людей и, завязав переговоры, выразила желание вытравить плод, с тем, чтобы Ликург продолжал царствовать, а ее взял в жены. Гнусный замысел возмутил Ликурга, однако он не стал спорить, напротив, прикинулся, будто одобряет его и признает, и возразил лишь в одном: не нужно-де истреблением плода и ядом увечить свое тело и подвергать опасности жизнь, а заботу о том, как поскорее убрать с дороги новорожденного, он, мол, берет на себя. Так он обманывал жену Полидекта до самых родов. Когда же узнал, что она вот-вот разрешиться от бремени, то отправил к ней несколько человек, чтобы они наблюдали за роженицей и караулили ее, предварительно наказав им, если появится на свет девочка, отдать ее женщинам, если же мальчик – немедленно доставить к нему, чем бы он в этот миг не занимался. А случилось так, что он обедал с высшими должностными лицами, когда женщина родила мальчика, и слуги принесли его Ликургу. Взяв младенца на руку, Ликург обратился к присутствующим: «Спартанцы, у вас родился царь». (VIII в. до н. э.)
Армия лидийцев осадила греческий город Смирну. Лидийцы, через послов сообщили смирнейцам, что уйдут не раньше, чем жители города уступят им своих жен и взрослых дочерей. Жители Смирны были в большом замешательстве, что делать: сил отразить врага нет, а жен и дочерей тоже отдавать не хочется. Тогда одна из рабынь предложила своему господину Филеарху послать вместо свободных наряженных рабынь. Именно так и сделали. А на рассвете, когда Лидийцы, утомленные всенощным пьянством и любовными утехами со служанками, улеглись спать, их захватили в плен смирнейские воины. (VII в. до н. э.)
Когда Фалеса Милетского (жил в 640/624 – 546 гг. до н.э.), по причине его бедности, укоряли в бесполезности философии, то он, смекнув по наблюдению звезд о будущем богатом урожае маслин еще зимой – благо у него было немного денег – раздал их в задаток за все маслодавильни в Милете и на Хиосе. Нанял он их за бесценок, поскольку никто не давал больше, а когда пришла пора, и спрос на них внезапно возрос, то стал отдавать их внаем по своему усмотрению и, собрав много денег, показал, что философы легко могут разбогатеть, но только это не то, о чем они заботятся.
Один из мулов-солевозов, войдя в реку, случайно поскользнулся, соль растаяла, а он, поднявшись налегке, смекнул, в чем тут причина, и запомнил ее. И с тех пор всякий раз при переходе реки он нарочно окунал мешки в воду, присаживаясь и наклоняясь в обе стороны. Прослышав об этом, Фалес велел наполнить мешки вместо соли шерстью и губками, взвалить их на мула и гнать его в путь. Сделав то же, что обычно, и наполнив груз водой, мул сообразил, что ухищрения его невыгодны для него самого, и впредь переходил реку так внимательно и осторожно, что ни разу не замочил груза даже нечаянно.
Коринфский
тиран Периандр отправил 300 сыновей знатных людей с острова Керкиры в Сарды к
лидийскому царю Алиатту для оскопления. Когда же коринфяне с этими мальчиками
на борту пристали к Самосу, то самосцы, узнав, зачем их везут в Сарды, сначала
научили детей искать убежища в святилище Артемиды, а затем не позволили
насильно вытащить «умоляющих о защите» из святилища. А когда коринфяне не
хотели давать детям пищи, то самосцы устроили праздник. Каждый вечер, пока дети
оставались в святилище как умоляющие о защите, самосцы водили хороводы и пляски
юношей и девушек, и во время плясок ввели обычай приносить лепешки из сесами с
медом, чтобы дети керкирян могли уносить их и есть. Это продолжалось до тех
пор, пока коринфские стражники не уехали с острова, оставив детей. Затем
самосцы отвели детей назад на Керкиру. (около
Афиняне вели
долгую войну с Мегарами за остров Саламин. Претерпев в этой войне множество
поражений, афиняне постановили казнить смертью всякого, кто предложит воевать
за Саламин (
Лучше бы мне позабыть об Афинах, оставить Отчизну,
Лучше бы Родиной мне звать Фолеганд и Сикинн,
Чтобы за мною вослед худая молва не летела:
Вот из Аттики трус, вот саламинский беглец!
Во время
войны Тегеи Аркадской с Лакедемоном, тегеатские демократы подозревали многих
своих аристократов в том, что они сторонники Спарты. Чтобы навлечь на них еще
больше подозрений, Клеандрид Спартанский, во время набега, оставил поля
аристократов нетронутыми, в то время, как земли прочих опустошил. Тегеаты с
большим негодованием стали требовать предать подозреваемых в измене суду. Тогда
мнимые изменники, опасаясь подвергнуться казни, упредили суд и сдали город
спартанцам, превратив, таким образом, ложное подозрение в истинное. (До
По афинским законам разрешалось любовника жены, которого муж заставал в своем доме, убивать на месте. Афинянин Евфилет воспользовался этим законом, чтобы расправиться со своим врагом Эратосфеном. Хитростью заманив Эратосфена в свой дом, Евфилет убил его, ложно обвинив в совращении жены Евфилета, и остался безнаказанным, так как суду не удалось доказать противного (5 в. до н.э.).
Во время
войны греков с персами, союзные греческие отряды захватили в Сесте и Византии
множество варваров и поручили афинскому полководцу Кимону произвести дележ
добычи. Кимон распорядился так, что по одну сторону поставили самих пленных, а
по другую сложили украшения и одежды, которые они носили; союзники стали
порочить такой дележ, называя его не справедливым, и тогда Кимон предложил им
взять любую из частей: афиняне, мол, довольны той частью, которую они оставят.
По совету самосца Герофита, считавшего, что лучше приобрести вещи персов, чем
самих персов, союзники взяли себе наряды и украшения, оставив на долю афинян
пленных. Все сочли тогда, что этим дележом Кимон выставил себя на посмеяние:
союзники уносили золотые запястья, ожерелья, шейные цепочки, персидские
кафтаны, пурпурную одежду, афинянам же пришлось взять себе нагие тела, мало
привычных к труду людей. Вскоре, однако, съехавшиеся из Фригии и Ликии друзья и
родственники пленных стали выкупать их, платя за каждого большие деньги, так
что у Кимона собрались средства, которых хватило на содержание флота в течение
четырех месяцев, а кроме того немало золота из выкупных сумм осталось и для
казны. (
Когда афиняне
осадили Фасос, то фасосцы постановили: Смерть тому, кто начнет переговоры с
афинянами. Когда война затянулась, и многие из фасосцев погибли от голода и
боев, то Гигитор, жалея своих сограждан, надел на шею петлю и, явившись в
Собрание, сказал: «Мужи и граждане! Делайте со мной, что хотите, только
отмените свое постановление, и моей смертью спасите оставшихся в живых
сограждан». Тогда фасосцы, посоветовавшись, отменили постановление и вступили с
Афинами в мирные переговоры, а Гигитора освободили от смертной казни. (около
Во время
Пелопоннесской войны, когда армия афинян высадилась в Сицилии, войсками Сиракуз
командовал совет полководцев. Гилипп, желая стать главнокомандующим, как-то на совете
предложил укрепить холм, лежащий между городом и лагерем Афинян. Когда все
согласились, Гилипп ночью отправил лазутчиков к афинянам с предупреждением о
замысле сиракузян. Афиняне поспешили занять холм. Тогда Гилипп больше всех
вознегодовал на мнимую измену, а сиракузские полководцы, во избежание на
будущее подобных случаев, выбрали Гилиппа главнокомандующим и предоставили ему
самому распоряжаться всеми делами. (
Когда
спартанский полководец Лисандр действовал в Азии, он действовал жестоко и
алчно. Персидский сатрап Фарнабаз, союзный Спарте, возмущенный разбоем и
грабежами, которые Лисандр чинил в его области, послал обвинение в Спарту.
Эфоры возмутились и казнили Торака, одного из друзей Лисандра, вместе с ним
командовавшего войсками и уличенного в грабежах и вымогательстве, а Лисандру
прислали требование вернуться в Спарту. Перепуганный Лисандр постарался лично
встретиться с Фарнабазом, и уговорить написать эфорам другое письмо, которое
оправдывало Лисандра и снимало бы с него все обвинения. Фарнабаз согласился и
на глазах у Лисандра написал письмо, которое тот просил. Но Лисандр не знал,
что у Фарнабаза есть другое письмо, внешне ничем не отличающееся от
написанного, в котором излагалась вся правда о деятельности спартанского полководца.
Запечатывая письмо, Фарнабаз ловко заменил одно письмо другим и вручил его
Лисандру. Последний, уверенный, что везет то, что нужно, явился к эфорам и
смело вручил им послание Фарнабаза. Эфоры, прочитав письмо, показали его
Лисандру и сказали, что не имеют нужды в его оправданиях, ибо он сам привез на
себя обвинения. И Лисандр был снят со всех постов. (
Спартанец Гипподам был осажен в Прасиях аркадянами. В то время, когда он начал терпеть большой недостаток в продовольствии, спартанцы прислали к нему глашатая. Но аркадяне не пустили глашатая в осажденный город, предлагая ему говорить с Гипподамом через стены в их присутствии. Тогда Гипподам сказал со стены глашатаю: «Скажи эфорам, чтобы они освободили женщину, связанную в храме Халкиянка». Аркадяне не поняли смысла этих слов, зато эфоры сразу догадались, что речь идет о спасении Гипподама и его гарнизона от голода, так как в храме Халкиянка находилось изображение голода в виде бледной, сухощавой женщины, у которой руки были связаны назад
Антисфен
афинян, враждуя с философом Анитом, как-то встретил юношей с Понта,
привлеченных в Афины славою Сократа и предложил идти с ним. Он отвел их к Аниту
и заявил, что Анит превзошел Сократа и мудростью и нравственностью. Афиняне,
были настолько возмущенны подобным заявлением, что изгнала Анита из Афин. (До
Тимолеонт,
полководец Сиракуз; вызвал на суд в Сиракузы тирана Мамерка Катанского,
известного своим вероломством. Мамерк объявил, что готов придти на суд в
Сиракузы, если только Тимолеонт не будет его обвинителем. Тимолеонт поклялся,
что не станет обвинять Мамерка ни в каких преступлениях. Зная, что Тимолеонт
человек слова, и пользуется в Сиракузах практически неограниченной властью,
Мамерк явился в Сиракузы. Тимолеонт принял тирана и привел его в народное
собрание, которое должно было решить судьбу Мамерка. Первым в народном собрании
выступал Тимолеонт. «Я не могу обвинять Мамерка, - сказал Тимолеонт, - так как
дал слово не делать этого, но приказываю немедленно умертвить его; ибо один раз
обмануть того, кто сам вероломен, не есть несправедливостью!». И Мамерк был
тотчас убит. (
Когда большинство афинян на Собрании начали требовать послать триеры на помощь врагам Александра Македонского, то управляющий доходами государства Демад, желая отвратить сограждан от опасной авантюры, сказал следующее: «Деньги, которые вы просите на поход, ваши. Я приготовил их для «Возлияний» (праздника), чтобы каждый из вас получил по полмины. Если же вы хотите истратить их для другой цели, то располагайте своими деньгами, как знаете». Афиняне, не пожелав отказаться от такой раздачи, отменили посылку флота, и вызова, брошенного народом Александру, удалось избежать. (326/325г. до н. э.)
Когда афиняне
собрались выступать походом на беотийцев, а Фокион активно сопротивлялся, так
как считал этот поход гибельным для города, то Собрание большинством голосов
обязало его начать поход и возглавить его. Тогда Фокион встал и велел глашатаю
объявить, чтобы все способные носить оружие в возрасте от шестнадцати до
шестидесяти лет запастись на пять дней продовольствием, и прямо из Собрания он
поведет их в поход. Поднялся ужасный переполох, старики кричали и вскакивали с
мест, возмущаясь Фокионом. «Напрасно вы шумите, - спокойно заметил Фокион, -
ведь вашим начальником буду я, а мне уже восемьдесят». Эти слова охладили
афинян и они, подумав, отменили поход. (около
Афинский
полководец Лахарис, когда Афины были взяты македонским царем Деметрием, врагом
Лахариса, переоделся в одежду раба, вычернил себе лицо и, взяв старую корзину,
в которую сложил золотые монеты, вышел из города, нашел себе лошадь, сел на нее
и поехал в сторону Беотии. Тарентийские всадники Деметрия, выяснив, как он
бежал, устремились в погоню. Лахарис, чтобы отделаться от них, начал бросать на
дороге золотые монеты. Всадники, наткнувшись на золото, начали его собирать, и
ехать более медленно, тщательно просматривая дорогу, чтобы не пропустить, если
где еще лежат монеты. Находя, последние они останавливались и тщательно
осматривались: нет ли еще. Таким образом Лахарис достиг Фив раньше, чем его
догнали. (
Когда же македоняне взяли Фивы, то Лахарис спрятался в подземной трубе и сидел в ней четверо суток, пока македоняне не прекратили его поиски. После чего он выбрался из трубы, выбрался из города и уехал в Дельфы.
Когда македонские отряды захватили Сест, Лахарис спрятался в яме на кладбище и сидел в ней несколько дней. Он уже начал страдать от голода, так как его запасы подошли к концу, когда на его счастье пришло много народа хоронить знатного покойника. Лахарис тут же воспользовался моментом. Одев женское платье, и закрыв себе лицо черным покрывалом, как бы в знак скорби по умершему, он вмешался в толпу, вместе с ней вышел за город и без приключений прибыл во враждебную македонянам Лисимахию.
Иллирийская царица Тевта
снарядила суда и снова отправила их в
Элладу. Одни из них пошли прямо на Керкиру, другие зашли в гавань города
Эпидамн под тем предлогом, чтобы запастись водою и хлебом, а на самом деле для того,
чтобы коварно завладеть городом. Когда
эпидамняне по беспечности и легкомыслию пропустили иллирян, те вошли в город
как бы за водою в препоясанных одеждах, но с мечами, спрятанными в сосудах,
убили привратников и легко завладели входом в Эпидамн. Когда, согласно уговору,
быстро явился от судов вспомогательный отряд, иллиряне соединенными силами
овладели без труда большею частью стен.
Несмотря на всю неподготовленность к неожиданному нападению, жители города
отважно защищались и сражались, пока наконец иллиряне после продолжительного
сопротивления не были вытеснены из города. Таким образом, эпидамняне по своей
беспечности едва было не потеряли Родины, но благодаря мужеству без всякого
ущерба для себя получили урок на будущее (
Во время Второй Пунической войны город Энгий на Сицилии был горячо предан Ганнибалу, но Никий, один из первых горожан, вполне откровенно высказывал свое мнение в Народном собрании, уговаривал земляков принять сторону римлян и изобличал противников в недальновидности. А те, опасаясь его силы и влияния, сговорились схватить Никия и выдать карфагенянам. Почувствовав, что за ним тайно следят, Никий стал, открыто вести неподобающие речи о богинях-Матерях и всеми способами выказывал неверие и пренебрежение к общественному преданию об их чудесном явлении – к радости своих врагов: ведь такими действиями он сам навлекал на себя злую участь, которая его ожидала. В день, когда все приготовления к аресту были закончены, Никий, выступая в Народном собрании перед согражданами, вдруг оборвал на полуслове свою речь и опустился на землю, а немного спустя, когда, как и следовало ожидать, все в изумлении умолкли, он поднял голову, огляделся и застонал – сначала робко и глухо, а потом все громче и пронзительнее; видя, что весь театр (где проходило собрание) безмолвствует и трепещет от ужаса, он сбросил с плеч гиматий, разорвал на себе хитон, полунагой вскочил на ноги, и бросился к выходу из театра, крича, что его преследуют богини-матери. В суеверном страхе никто не дерзнул наложить на него руку или преградить ему путь, напротив, все расступились, и он добежал до городских ворот, не упустив из виду ни единого вопля или телодвижения, какие свойственны одержимым безумцам. Жена, посвященная в его замысел и действовавшая с ним заодно, забрала детей и сначала с мольбой припала к святилищу богинь, а потом, сделав вид, будто отправляется на поиски мужа скитальца, беспрепятственно покинула город. Таким образом, они благополучно добрались до Сиракуз и прибыли к римскому полководцу Марцеллу (211/210г. до н. э.). Когда же в последствии Марцелл захватил Энгий и хотел расправиться с жителями, Никий умолил его не причинять городу никакого вреда. Марцелл пощадил город, а Никию дал много земли и богатые подарки.
Во время
войны с каппадокийским царем Ариаратом, когда две стотысячные армии сошлись для
битвы, понтийский царь Митридат Шестой стал сомневаться в победе в открытом бою
и решил прибегнуть к коварству. Он преложил Ариарату лично встретиться один на
один в поле перед армиями и покончить дело миром. Ариарат согласился. Митридат
явился на переговоры, спрятав под одеждой кинжал. По обычаю Ариарат послал к
Митридату человека, который должен был его обыскать. Когда этот человек стал
особенно тщательно ощупывать у Митридата нижнюю часть живота, где было спрятано
оружие, Митридат сказал, что боится, что как бы обыскивающий там не нашел там
кинжал совсем другого рода, чем тот, какой ищет. Каппадокиец рассмеялся и
прекратил обыск. Так, прикрыв коварство шуткой, Митридат отозвал Ариарата в
сторону от его друзей и заколол на глазах его и своего войска. Армия
каппадокийцев тотчас разбежалась, и Митридат захватил Каппадокию (около
Балканский полуостров.
Фракийцы, разбитые беотийцами при Копаидском озере, отступили к Геликону и заключили с победителями перемирие на несколько дней. Беотийцы, после заключения договора, полагаясь на перемирие, приступили к жертвоприношению Афине Итонийской и празднованию своей победы. Фракийцы же, ночью внезапно напали на пирующих беотийцев, многих убили, многих захватили в плен. Когда же уцелевшие беотийцы стали обвинять фракийцев в нарушении перемирия, вожди последних ответили, что они ничего не нарушали: ведь перемирие заключено на несколько дней, а о ночах ничего не говорилось. (XII – XI вв. до н. э.)
Галлы.
Кельты, воюя с автариатами (иллирийцами), как-то ночью поспешно оставили свой лагерь, бросив в нем пищу и вино. Автариаты, полагая, что враги ушли из страха, заняли оставленный лагерь кельтов и принялись угощаться найденными в нем припасами, не зная, что они отравлены. После этого кельтам осталось только напасть и добить уцелевших вражеских воинов.
Римляне.
Латиняне, под руководством Постумия, осадили Рим и потребовали себе в жены дочерей римлян, мотивируя тем, что римляне сами таким же образом поступили с девушками сабинян. Римляне были в замешательстве, что делать: выдавать дочерей не хотелось, а сил отразить вторжение было недостаточно. И тут Филотида, рабыня-красавица, предложила римлянам отправить к врагу под видом дочерей, ее и других красивых рабынь. Римляне, обдумав, согласились. А ночью, когда латиняне вместе с присланными девушками легли, и многие из них заснули, Филотида поднятым вверх факелом оповестила об этом осажденных. И римское войско вылазкой разгромило латинян. (VII в. до н. э.)
Когда в Риме
возник заговор Катилины, в котором участвовало множество римлян, римский
всадник Гней Корнелий, обещавший Катилине свое содействие, а вместе с ним
сенатор Луций Варгунтей решили ночью, с вооруженными людьми войти в дом
Цицерона (консула этого года) будто бы для утреннего приветствия, застигнуть
его врасплох и заколоть в его же доме. Об этом узнал римлянин Курий и поспешил
через Фульвию известить Цицерона о готовящемся покушении. Поэтому заговорщиков
не пустили на порог, и попытка совершить столь тяжкое злодеяние не удалась (
Когда римский император Антонин захотел получить прозвание Парфянского и поразить римлян известиями о покорении варваров Востока (а в это время царил глубокий мир), он придумал вот что. Он пишет парфянскому царю (имя его было Артабан) и шлет к нему послов с разнообразными дарами искусной работы. В письме его говорилось, что он хочет взять в жены дочь царя, потому что неприлично ему, императору и сыну императора, стать зятем какого-нибудь простого и неприметного человека, но подобает взять в жены царевну, дочь великого царя, что две их державы — Римская и Парфянская — величайшие в целом мире, объединенные же благодаря такому браку, уже не разделенные как прежде, они образуют единую непобедимую державу: ведь те варварские народы, которые еще не подвластны им, могут быть легко покорены, поскольку они образуют отдельные племена и союзы; ведь у римлян непобедимая пехота, особенно сильная в близком бою, когда в дело идут копья, а парфяне славны своей конницей и меткой стрельбой из лука. Стоит им объединиться, как в их руках окажется все, что необходимо для успеха в войнах, и под одной диадемой они без труда станут владыками всего обитаемого мира. Благоуханные травы, растущие у парфян, их знаменитые ткани, с другой же стороны, римские изделия из металла и другие превосходные произведения ремесла — все это купцы не станут, как раньше, ввозить с трудом, в малом количестве и тайно; теперь, когда будет одна земля и одна власть, пользование всем этим станет общим и беспрепятственным для обеих сторон. Получив письмо, парфянский царь сначала возражал, ссылаясь на то, что римлянину не пристало брать в жены дочь варвара. Они говорят на разных языках — легко ли им будет найти общий? И одежда, и образ жизни—все у них разное. А ведь у римлян немало родовитых людей, среди дочерей которых император может выбрать себе супругу; у парфян же на то есть Арсакиды. Стоит ли, чтобы от законного брака произошли незаконные дети?
Сначала он
отделывался посланиями в таком роде; но поскольку Антонин настаивал и
подтверждал свое расположение и стремление к этому браку, не жалея ни подарков,
ни клятв, варвар, наконец, уверовал, пообещал выдать за него свою дочь и стал
называть своим зятем. Когда молва об этом разошлась, варвары стали готовить все
для приема римского государя и радовались надежде на вечный мир.
Беспрепятственно перейдя реки, Антонин вступил в парфянскую землю, как будто в
свою собственную, причем повсюду для него совершали жертвоприношения, украшали
венками алтари, подносили благовония и курения, и Антонин делал вид, что
варвары этим очень угодили ему. Когда, продвигаясь вперед, он прошел уже
большую часть пути и приближался к резиденции Артабана, царь, не дождавшись
его, вышел в поле на подступах к городу, чтобы там встретить жениха дочери и
своего зятя. Варваров было много, все они были
в венках из цветов, растущих в тех землях, и одежде, расшитой золотом и пестро
разукрашенной; они ликовали, в лад подпрыгивая под звуки флейты и сиринги, под
удары тимпанов; они ведь любят этот своеобразный танец, особенно когда
порядочно напьются. Собравшись все
вместе и сойдя с коней, они отложили в сторону колчаны и луки и занялись
возлияниями и кубками. Так вот, собралось великое множество варваров, и все они стояли в
беспорядке, как попало, не ожидая ничего дурного и думая лишь о том, как бы
получше разглядеть жениха. Тут Антонин дает своему войску знак напасть на
варваров и убивать их. Те, придя в смятение от такого оборота дела, принимая
удары и получая раны, обратились в бегство. Сам Артабан, подхваченный
окружающими его телохранителями и посаженный на коня, едва ускользнул с
горсткой своих. Всех остальных варваров
перебили, потому что с ними не было коней, к которым они очень привыкли (они
ведь сошли с коней и пустили их пастись), и бежать они не могли, потому что
широкая у ног одежда мешала им. Луков и колчанов при них не было — зачем они им
были на свадьбе? Учинив варварам такое побоище и взяв добычу и множество
пленников, Антонин беспрепятственно отправился назад, сжигая города и деревни,
разрешая воинам грабить все, что только кто сможет, и брать то, что ему хочется
иметь. Вот какая беда неожиданно приключилась с варварами. Пройдя большую часть
парфянской земли, когда уж и сами воины утомились от грабежа и убийства,
Антонин отправился в Месопотамию. Прибыв туда, он шлет римскому сенату и народу
весть о том, что весь Восток покорен и что все тамошние царства подчинились ему. Сенат, который был прекрасно осведомлен
обо всех этих событиях (ведь не могут деяния государя оставаться неизвестными), из страха и лести
выносит решение оказать ему все почести по случаю победы. После этого Антонин
жил в Месопотамии, занимаясь ездой на колеснице и охотой на разных зверей.
Артабан же, собрав большую армию, двинулся на римлян,
стоявших близ г. Карры, желая отомстить за вероломство.
Антонин же к тому времени был убит заговорщиками, и воины
находились в растерянности и недоумении, как им быть дальше. Два дня они
оставались без государя и раздумывали, кого выбрать правителем, а уже известно
было, что на них идет Артабан с большим и сильным войском, намереваясь покарать
их и отомстить за вероломно убитых в мирное время. Сначала они выбирают государем Адвента как настоящего
воина и дельного префекта, но он отказался, ссылаясь на старость. Тогда выбор
падает на Макрина. Макрин стал государем не столько по расположению и доверию к нему войска, сколько
под влиянием необходимости и момента. Между тем уже подходил Артабан с очень
большим и сильным войском, ведя
многочисленную конницу и множество
лучников, а также латников на верблюдах, вооруженных длинными копьями. Когда
донесли, что парфяне совсем близко, Макрин созвал воинов и произнес перед ними
речь. После нее римская армия начала готовиться к битве. На рассвете показался
Артабан с огромным своим войском. Поклонившись солнцу, как это у них принято,
варвары с необыкновенно зычным криком бросились в атаку на римлян, несясь на
конях и стреляя из луков. Римляне встретили варваров, четко и надежно построив
фаланги, по обеим сторонам расположив конницу и мавританцев и заполнив
промежутки воинами, которые могли легко
и свободно выбежать вперед. Благодаря множеству лучников и длинным копьям латников
варвары сначала действовали успешно, поражая римлян с коней и верблюдов. Зато
римляне легко одолевали в рукопашном бою, а когда кони и верблюды, которые были
у варваров в огромном количестве, стали давить их, римляне, сделав вид, что
отступают, начали бросать на землю трезубцы и другие железные предметы с
острыми концами, которые не видны были в песке. С коней и верблюдов всадники не
замечали их, себе на погибель: у коней и особенно у верблюдов копыто мягкое:
острия, на которые они ступали, ранили их, они начинали хромать и сбрасывали с
себя седоков. А тамошние варвары дерутся хорошо, пока они на конях или
верблюдах, а как сойдут или окажутся сброшенными с них, легко попадают в плен,
не умея вести рукопашного боя. Если же приходится бежать или преследовать, их
длинные, путающиеся в ногах одежды препятствуют этому. В первый и второй день
сражались с утра до вечера; пришла ночь и приостановила битву, и те и другие
ушли к себе в лагерь, равно уверенные в своей победе. На том же поле они
сошлись и на третий день. Имевшие значительное превосходство в числе варвары
предприняли попытку окружить римлян и взять их в мешок. Тогда те перестали
располагать свои фаланги в глубину, а
растягивали их в ширину, тем самым предотвращая окружение. Здесь погибло
столько людей и животных, что все поле было покрыто целыми горами трупов,
особенно потому, что падали друг на друга верблюды. Это мешало сражающимся
свободно передвигаться; невозможно было разглядеть врага, потому что посредине
образовалось что-то вроде большого и непроходимого вала из тел; поэтому, не
имея возможности идти друг на друга, те и другие вернулись в лагерь. Макрин
понял, что Артабан дерется так отчаянно и упорно, не иначе как думая, что его
противник — Антонин: ведь обычно варвары, как только дело не удается им с
первого раза, легко утомляются и отказываются от своего замысла, а тут, не
зная, что виновник вражды умер, они собирались возобновить бой, как только
уберут и сожгут мертвых. Поэтому Макрин отправляет к парфянину посольство и
письменно сообщает, что императора, нарушившего договор и клятвы, уже нет в
живых и что за свои деяния он понес заслуженное наказание, что государство
вручено имеющими власть римлянами ему, а он не одобряет прежнее, готов выдать
оставшихся у него в плену, возвратить награбленное, сменить вражду на дружбу и
закрепить мир клятвами и договорами. Прочтя это, и, узнав от послов о гибели
Антонина, Артабан счел, что такого наказания достаточно тому, кто нарушил
договор, а поскольку его войско было потрепано и он был рад без кровопролития
вызволить своих людей и свое добро, он заключил с Макриным мир и возвратился в
свою страну. (
Купцы.
Торговля.
Африка (Египет
и соседи).
Карфагеняне вели торговлю с жителями атлантического побережья Африки следующим образом. Всякий раз, когда карфагеняне прибывали к тамошним людям, они выгружали свои товары на берег и складывали в ряд. Потом опять садились на корабли и разводили сигнальный дым. Местные жители, завидев дым, приходили к морю, клали золото за товары и затем уходили. Тогда карфагеняне опять высаживались на берег для проверки. Если они решали, что количество золота равноценно товарам, то они брали золото и уезжали, если же золота, по их мнению, недостаточно, то купцы опять садились на корабли и ожидали. Туземцы тогда вновь выходили на берег и прибавляли золота, пока купцы не удовлетворялись. При этом они не обманывали другу друга: купцы не прикасались к золоту, пока оно неравноценно товарам, так же как и туземцы не уносили товаров, пока карфагеняне не возьмут золото.
Карфагеняне и
финикийцы были единственными народами, которые до падения Карфагена (в
Месопотамия.
В первой половине второго тысячелетия до н.э быть купцом было рисковано и выгодно одновременно. Купцы не имели никакой защиты: их легко могли ограбить, убить, отнять товары, продать самих в рабство. Но с другой стороны, дешевизна сырья и очень высокие цены на изделия вели к тому, что, к примеру, во времена вавилонского царя Хаммурапи (18 в. до н.э.), чистая прибыль от торгового путешествия составляла: минимальная 100%, максимальная (известная) – 6000%.
При Хаммурапи в государстве Вавилон за повышение цен в корчме выше дозволенного царским декретом корчемницу топили. А купивший без письменного договора или без свидетелей что-либо у раба или сына, проживающего в доме своего отца, считался вором и подлежал смертной казни.
Эллины.
Дексикреонт, судовладелец с Самоса, отправляясь с караваном судов на Кипр, вместо товаров набрал побольше воды и отплыл. А в море корабли застигло полное безветрие, которое длилось довольно долго, и Дексикреонт выручил много денег, продавая воду купцам и корабельщикам, страдавшим от жажды.
Цены.
Месопотамия.
Из декрета царя государства Эшнунна (Вавилония - Шумер) Билаламы, сына Кирикири (20 в. до н.э.):
устанавливалось соотношение цен:
один сикль серебра платили за:
- 1 курру ячменя;
- 3 ка лучшего растительного масла;
- 1 суту 2 ка кунжутного масла;
- 1 суту 5 ка свиного сала;
- 4 суту «речного» масла;
- 6 мин шерсти;
- 2 курру соли;
- 3 мины меди;
- 2 мины очищенной меди.
Устанавливались расценки:
- наем на день повозки с погонщиками стоил 1 массиктум 4 суту ячменя или 1/3 сикля серебра;
- наем на день ладьи: за каждый курру объема надо было платить 2 ка ячменя;
- плата жнецу за день работы – 2 суту ячменя или 12 уттуту серебра;
- плата веятелю за день работы – 1 суту ячменя или 6 уттуту серебра;
- плата погонщику осла за день работы – 1 суту ячменя или 6 уттуту серебра;
- плата за наем осла на день работы – 1 суту ячменя или 6 уттуту серебра;
- плата наемному рабочему за месяц – 1 сикль серебра и 1 ше серебра в день на прокорм.
Расценки за работу или наем в день, установленные декретом царя, в государстве Вавилон при царе Хаммураби (18 век до н.э.):
- наемный сельскохозяйственный рабочий в начале года – 6 ше серебра;
- наемный сельскохозяйственный рабочий в конце года – 5 ше серебра;
- землекоп – 5 ше серебра;
- бык для молотьбы стоит 20 ка хлеба;
- осел для молотьбы – 10 ка хлеба;
- козленок для работы – 1 ка хлеба;
- быки, повозка и погонщик – 180 ка хлеба:
- только повозка – 40 ка хлеба;
- судно вниз по течению – 3 ше серебра;
- судно вверх по течению 2,5 ше серебра;
- судно вместимостью 60 курру – 1/6 сикля в день.
Малая Азия.
В Хеттской империи (16-15 вв. до н.э.):
Расценки за работу или наем в день, установленные законом:
- наем пахотного вола в месяц стоил 1 полусикль серебра;
- наем упряжки волов в день стоил ? РА ячменя;
- за работу на кухне за два месяца женщина получала 12 РА ячменя;
- мужчина, сельскохозяйственный рабочий (вязка снопов, молотьба и т.д.) получал за два месяца работы 30 РА ячменя;
- кузнец за изготовление блюда весом в 2 мины получал 2 РА ячменя, за блюдо весом в 1 мину - 1 РА ячменя.
Цены, установленные законом, по которым можно было продавать:
- рабы – ремесленники (горшечники, кузнецы, плотники, кожевенники, ткачи, портные) – 10 полусиклей серебра;
- раб – дворовой птицелов – 25 полусиклей серебра;
- пахотный бык – 15 полусиклей серебра;
- племенной бык – 10 полусиклей серебра;
- корова – 7 полусиклей серебра;
- стельная корова – 8 полусиклей серебра;
- теленок – 2 полусикля серебра;
- жеребец – 2 полусикля серебра;
- упряжная лошадь – 20 полусиклей серебра;
- лошадь – 14 полусиклей серебра;
- мул – 1 мина;
- овца – 1 полусикль серебра;
- 3 козы – 2 полусикля серебра;
- 4 мина меди – 1 полусикль серебра;
- 1 цимиттани растительного масла – 2 полусикля серебра;
- 1 цимиттани свиного масла – 1 полусикль серебра;
- 1 цимиттани сливочного масла - 1 полусикль серебра;
- 1 цимиттани меда – 1 полусикль серебра;
- 2 сыра – 1 полусикль серебра;
- 3 кислых сыра – 1 полусикль серебра;
- 3РА полбы – 1 полусикль серебра;
- 1 РА вина – ? полусикля серебра;
- 1 одежда с разрезом – 3 полусикля серебра;
- 1 головной убор – 1 полусикль серебра.
Римляне.
Цены в Италии в середине II в. до н.э.
Сицилийский
медимн (ок.
При императоре Диоклетиане (правил в 284 – 305 гг.) в Риме:
- один килограмма говядины стоил 20 денариев;
- один килограмм свинины – 30 денариев;
- одна курица – 60 денариев;
- одна утка – 40 денариев;
- один гусь – 200 денариев;
- один заяц – 150 денариев;
- один секстарий (= --- литров) вина – 8 денариев;
- пара сенаторских башмаков – 150 денариев;
- пара женских башмаков – 60 денариев;
- верхнее шерстяное платье – 50 денариев;
- за один день полевой работы (не считая пищи) платили 25 денариев;
- за день плотницкой работы (не считая пищи) платили 50 денариев.
Богатство.
Бедность.
Месопотамия.
Шумеры говорили: «Кто строит, как господин, живет, как раб; кто строит, как раб, живет, как господин».
Шумеры о бедняках говорили следующее:
- бедняк занимает – себе забот наживает;
- бедняк всегда должен думать о том, где он добудет еду;
- бедняку нигде не рады;
- скитания полезны в бедности: бывалый человек, странствуя, живет лучше, чем тот, кто ведет оседлую жизнь;
- Тот, у кого много серебра, может быть и счастлив,
тот, у кого много ячменя, может быть и счастлив,
но тот, у кого нет совсем ничего, спит спокойно.
- Бедняку лучше умереть, чем жить!
Если у него есть хлеб, то нет соли.
Если у него есть соль, то нет хлеба.
Если есть мясо, то нет ягненка.
Если есть ягненок, то нет мяса.
Арии (иранская
ветвь).
Один перс сказал: «Всякого, кто говорит, что он презирает богатство, считаю лгуном, пока он не доставит мне убедительного доказательства своей правоты. Когда же я удостоюсь в истинности его слов, тогда я с уверенностью скажу, что он дурак».
Эллины.
Богатство не облегчает наших забот, но заменяет одни заботы другими (Эпикур).
Когда Эпиктета спросили: "Какой человек богат?" - Он отвечал: "Довольный собой". Когда собственника корабля, Лампида, спросили, каково было ему нажить богатство, он ответил: "Большое богатство - легко, но маленькие деньги – с большим трудом".
Бион говорил, что скупцы так много заботятся о богатстве, словно оно их собственное, но так мало им пользуются, словно оно чужое.
В Афинах бедные и простые люди имели больше прав, чем богатые и знатные. Последние, после установления демократии, всячески преследовались и утеснялись.
Из беседы афинян:
- Ты чем гордишься?
- Бедностью.
- Действительно, хорошая вещь: никто не позавидует, никто не станет препираться и не надо стеречь, и чем меньше о ней думать, тем больше она увеличивается (Ксенофонт, Пир, 3,9)
В Спартанском государстве система законов была такова, что богатство приносило очень большое количество неприятностей и мало удовольствия.
Обогащаться спартанцу было позорно. Пользовались они деньгами кожаными или железными, сделанными из железа, которое ни на что больше не годилось. Если у кого находили золото или серебро, то такого гражданина предавали смерти.
Однажды нищий попросил милостыни у спартанца. «Если я подам тебе, — сказал тот, — ты будешь нищенствовать и дальше. Тот, кто первый подал тебе милостыню, сделав тебя бездельником, и виновен в твоем позоре».
К бедности, которой сопутствует множество неприятностей, не присоединяй трудностей, происходящих оттого, что влезают в долги и берут взаймы. Не лишай бедности одного того, чем она превосходит богатство, - беззаботности. Чтобы не получилось по пословице: «Трудно козу мне поднять - быка навалите на шею!». (Плутарх)
Однажды
Сократ вместе с одним богачом находился в пути. И они попали в район, где
действовала шайка разбойников. «О, горе мне, если они меня узнают!» -
воскликнул богач. «О, горе мне, если они меня не узнают!» - сказал Сократ (до
Кто-то
расхваливал роскошную жизнь. «Такую бы жизнь детям врагов наших!» - воскликнул
Антисфен Афинский (до
Аристипп из Кирены (жил в 435 – 360 гг. до н.э.) любил роскошную жизнь. А когда его за нее упрекали, отвечал: «Если бы роскошь была дурна, ее не было бы на пирах у богов!».
Однажды к Аристиппу зашел софист Поликсен и, увидев у него женщин и роскошный стол, начал всячески бранить хозяина. Аристипп, подождав немного, спросил: «А не можешь ли нынче и ты побыть с нами?» - и когда тот согласился, то сказал: - «Что ж ты ругаешься? Как видно, не роскошь тебе претит, а расходы!».
Однажды в дороге у Аристиппа утомился раб, который нес его деньги. «Выбрось лишнее,- сказал ему Аристипп, - и неси, сколько можешь».
На вопрос тирана Дионисия Сиракузского, зачем он пожаловал, Аристипп ответил: «Чтобы поделиться тем, что у меня есть, и поживиться тем, чего у меня нет».
Дионисий да ему денег, а Платону – книгу; в ответ на упреки Аристипп сказал: «Значит мне нужнее деньги, а Платону – книга».
Аристипп говорил, что берет деньги у друзей не для своей пользы, а для того. чтобы научить их самих, как надо пользоваться деньгами.
Как-то
Аристипп плыл на корабле и увидел, что этот корабль разбойничий, он взял свои
деньги, стал их пересчитывать и потом, словно ненароком уронил в море, а сам
рассыпался в причитаниях. Когда его, позже, после окончания путешествия
спрашивали, зачем он это сделал, Аристипп ответил, что лучше золоту погибнуть
из-за Аристиппа, чем Аристиппу – из-за золота. (До
Диоген (жил в 414 - 323 гг. до н.э.) на вопрос, почему люди подают милостыню нищим и не подают философам, ответил: «Потому, что они знают: хромыми и слепыми они, может быть, и станут, а вот мудрецами никогда».
Диоген однажды просил подаяние у человека со скверным характером. «Дам, если ты меня убедишь», - говорил тот. «Если бы я мог тебя убедить, - сказал философ, - я убедил бы тебя удавиться».
У расточителя Диоген просил целую мину; тот спросил, почему он у других выпрашивает обол, а него целую мину. «Потому, - ответил философ, - что у других я надеюсь попросить еще раз, а доведется ли еще попросить у тебя, одним богам ведомо».
Один человек спросил Диогена, в какое время лучше завтракать. «Если ты богат, то когда захочешь, если – беден, то когда можешь» - ответил Диоген.
Кто-то,
завидуя Каллисфену, рассказывал, какую роскошную жизнь делит тот с Александром,
царем Македонии. Диоген заметил: «Вот уже несчастен тот, кто и завтракает и
обедает, когда это угодно Александру!» (ок.
Аристотеля (жил в 384 – 322 гг. до н.э.) попрекнули, что он падет милостыню человеку дурного нрава. «Я подаю не нраву, а человеку» - ответил Аристотель.
Александр
Македонский, отправляя Неарха с флотом в дальнее плавание, попросил денег у
своих друзей, так как царская казна была пуста. Когда царь, среди прочих,
обратился и к Эвмену, тот вместо трехсот талантов, просимых Александром, дал
всего сто, да и то, говорил, что насилу собрали их, через своих управляющих.
Царь, знавший, что Эвмен лжет и что денег у него много, приказал слугам
потихоньку поджечь палатку Эвмена, чтобы поймать его с поличным, когда из огня
станут выносить деньги. Но палатка сгорела скорее, чем ожидали, и Александр
жалел о погибшем архиве, хранителем которого был Эвмен. Расплавленного же
золота и серебра оказалось больше, чем на тысячу талантов. Царь показал Эвмену
на эти деньги, и ничего не стал брать с него (
Римляне.
Нуждаться, обладая богатством – это самый тяжкий вид нищеты (Сенека).
Римские богачи подковывали своих мулов серебряными подковами, которые нарочито прикреплялись непрочно, чтобы мул терял подкову. Это делалось затем, чтобы толпа бегала за тщеславным богачом. Таким образом, подкова действительно приносила счастье.
Нищета не боится налогов (Евнапий).
В 4 в. до н.э. из римского сената исключили Корнелия Руфина, осудив его за пристрастие к роскоши и жадность, только потому, что тот обладал 4 килограммами серебра. В I в. до н.э. сенаторы Рима старались иметь как можно больше золота и серебра, и многие имели его на сотни миллионов сестерций.
Первым зачинщиком широко распространившейся в последние годы Римской республики роскоши был Луций Лициний Лукулл, талантливый полководец, захвативший во время войн на востоке огромные богатства. За расточительство и богатство Гней Помпей называл Лукулла «Ксерксом в тоге».
Как-то Лукуллу случилось угощать много дней подряд каких-то греков, гостей Рима, и эти люди, засовестившись, что из-за них каждый день производятся такие расходы, стали отказываться от приглашения. Но Лукуллу с улыбкой сказал им «Кое-что из этих расходов делается ради вас, достойные греки, но большая часть – ради Лукулла».
Когда однажды Лукулл обедал в одиночестве, и ему приготовили один стол и скромную трапезу, он рассердился и позвал приставленного к этому делу раба. Тот ответил, что раз гостей не звали, он думал, что нужно готовить не богатый обед, на что его господин сказал: «Как, ты не знал, что сегодня Лукулл угощает Лукулла?» (До 50? г. до н.э.).
Император Рима Веспасиан (правил в 69 – 79 гг.) издал указ, что ростовщики не могут требовать долг с сыновей, даже после смерти их отцов, если, когда они давали сыновьям взаймы, сыновья еще не вышли из под отцовской власти.
Какая польза
от благородного происхождения, если с ним не соединен порядочный и
человеколюбивый нрав? Ведь дары судьбы перепадают и недостойным, доблесть же
души каждому придает его собственную славу. Благородное происхождение,
богатство и все подобное считается признаком счастья, но не заслуживает похвалы,
так как оно передано от другого; благожелательность и порядочность вместе с
восхищением побуждает хвалить того, кто сам достиг успеха (римский император
Макрин,
Работа.
Рабство.
Месопотамия.
По законам царя Ур-Намму, правителя государства Ур (Шумер, 22 в. до н.э.) рабыня, позволившая себе равняться с госпожой и проклинать ее, наказывалась промыванием ее рта одной мерой соли (около килограмма).
По законам царя Билаламы, правителя Эшнунны (Шумер, 20 в. до н.э.) за сожительство с чужой рабыней, провинившийся платил 2/3 мины серебра.
Также запрещалось давать взаймы рабу.
В Вавилонии 2 тыс. до н.э. наемный работник не имел права ни в каком, даже самом уважительном случае, отлучаться от работы под страхом огромного штрафа, сразу превращавшего его в раба – должника. Судьба наемного работника, особенно в частном хозяйстве, была настолько бедственной и унизительной, что люди предпочитали его судьбе судьбу бродяг и разбойников.
По законам Вавилона на лбу пытавшегося бежать раба выжигали слова: «беглый – хватай его!».
За укрывательство беглого раба, так же, как и за похищение чужого раба полагалась смерть.
Если раб осмеливался ударить свободного, то ему отрезали ухо.
Свободная женщина имела право выйти замуж за раба. Ее дети считались свободными.
Отец имел право уравнять в правах своих детей от свободной и рабыни, но если он этого не делал, то дети рабыни, после его смерти не имели права претендовать на наследство. Но они становились свободными вместе с матерью.
Малая Азия.
В Хеттском государстве (2 тыс. до н.э.) мятежных рабов топили.
Раб имел право жениться на свободной. Если он вносил выкуп за жену, то она оставалась свободной. Если он не вносил выкупа за жену, то она на три года становилась рабыней, и их сыновья становились рабами.
Свободный мог жениться на рабыне и завести с ней свой дом и детей. В случае развода дом и имущество они делили пополам, дети же оставались отцу. Мать могла взять себе только одного сына. Такое же правило действовало, если раб женился на свободной.
Эллины.
Когда философ Диоген (жил в 414-323 гг. до н.э.) плыл на корабле в Эгину, его захватили в плен пираты и продали в рабство на Крите. На вопрос глашатая, что он умеет делать, Диоген сказал: «Властвовать людьми» - и попросил: «Объяви, не хочет ли, кто купить себе хозяина?».
Спустя некоторое время он заметил богато одетого коринфянина – это был Ксениад – и сказал: «Продай меня этому человеку: ему нужен хозяин». Когда Ксениад купил его, Диоген заявил ему, что хоть он и раб, но хозяин должен его слушаться, как слушался бы врача или кормчего, если бы врач или кормчий были бы рабами. Ксениад ответил согласием и отвез Диогена в Коринф, приставил его воспитателем к своим сыновьям и доверил ему свое хозяйство. И Диоген повел его так, что хозяин повсюду рассказывал: «В моем доме поселился добрый дух». Когда же ученики, разузнав, где Диоген, хотели его выкупить, он обозвал их дураками, ибо не львам быть рабами тех, кто их кормит, но тем кто кормит – рабами львов, потому, что дикие звери внушают людям страх, а страх – удел рабов.
Как-то, захватив много пленников, Филипп Второй Македонский (правил в 359 – 336 гг. до н.э.) продавал их в рабство и не замечал, восседая, что у него непристойным образом вздернулся хитон. Один из пленников крикнул: «Пощади меня, Филипп, - я друг твоего дома!». «Каким это образом, - спросил его Филипп, - и через кого?». «Дай подойти поближе и скажу», - ответил тот. И подойдя, сказал: «Одерни рубаху, а то неприглядно ты сидишь!» - «Отпустите его, - сказал Филипп, - он и впрямь мой доброжелатель и друг мне неведомый».
Философ Зенон из Кития (жил в 336 – 263 гг. до н.э.) как-то раз увидел чьего-то знакомого раба всего в синяках. «Вижу следы твоего нрава!» - сказал он знакомому.
Однажды Зенон порол раба за кражу. «Мне суждено было украсть!» - сказал раб, рассчитывая, что философ отпустит его, так как сам часто говорил, что от судьбы не уйдешь. Но Зенон ответил: «И суждено быть битым!» - и продолжил порку.
Племена Италии.
В 4 в. до н.э. в Этрурии был обычай бичевать рабов под звуки флейты.
Римляне.
Римский царь Нума Помпилий (правил в 715 – 672 гг. до н.э.) внес следующую поправку к закону, разрешавшему отцу продавать своих сыновей в рабство. Он запретил продавать женатых сыновей, если их брак был заключен с одобрения или по приказу отца. Царь видел страшную несправедливость в том, что женщина, вышедшая замуж за свободного, вдруг оказывается женою раба.
Когда римский
полководец Гай Марий последний раз захватил Рим во время гражданской войны с Л.
Корнелием Суллой, и начал беспощадное избиение сторонников Л. Корнелия Суллы,
то рабы Корнута, чтобы спасти своего господина от смерти, проделали следующее:
повесив на шею одного из подобранных на улице мертвецов, и одев ему на палец
перстень хозяина, показали труп телохранителям Мария и после этого пышно
похоронили, словно своего господина, Никто не заподозрил обмана, и прятавшийся
в тайнике Корнут, позже был тайком вывезен рабами в Галлию (
Так как многие римские рабовладельцы, не желая тратиться на лечение больных и истощенных рабов, выбрасывали их на Эскулапов остров, то император Клавдий (правил в 41 – 54 гг.) этих выброшенных рабов объявил свободными: если они выздоравливали, то не должны были возвращаться к хозяину, а если хозяин хотел лучше убить их, чем выбросить, то он подлежал обвинению в убийстве.
Во время гражданской войны в Римской империи 69 года, когда полководцы Веспасиана захватили Рим и убили императора Виттелия, родственник последнего легат легиона в Африке Валерий Фест, пытаясь спасти себя и оправдаться перед Веспасианом, распустил слухи, что проконсул Африки Луций Пизон готовит мятеж. После чего послал солдат пунийцев и мавров убить Пизона. Солдаты, прискакавшие на рассвете в Карфаген, с обнаженными мечами, ворвались в темный еще дом проконсула. Большинство из них никогда не видело проконсула и не знало его в лица. Недалеко от спальни солдаты встретили случайно проходившего раба и спросили, как выглядит Пизон и где его можно найти. Доблестный раб ответил, что он сам и есть Пизон, и тут же пал под ударами мечей. Однако среди убийц нашелся человек, знавший проконсула и определивший, что они убили не того. После чего солдаты снова принялись за поиски и, в конце концов, нашли Луций Пизона и убили.
При императоре Веспасиане (правил в 69 – 79 гг.) был издан указ, что женщина, состоящая в связи с чужим рабом, сама становилась рабыней.
В времена римского императора Диоклетиана (правил в 284 – 305 гг.) рабы ухитрились продать в рабство своего господина, по имени Аврелий Паппий, с условием, что покупатель увезет его далеко от Родины. Паппий был увезен, затем продан вторично. Новый хозяин отпустил его на свободу и Паппий обратился к императору с просьбой восстановить его в статусе и правах свободнорожденного. Таким образом дело о его продаже стало известно властям.
Шумерские
басни. (3 тыс. до н.э.)
Откормленную свинью должны были заколоть, и тогда она сказала: « Это все из-за пищи, которую я съела!».
Мясник, торгующий свининой, резал свинью и приговаривал: «Ну, чего ты визжишь? По этому пути уже отправились твои отцы и деды, и ты пойдешь следом за ними. И все-таки ты визжишь!».
Лев схватил дикую свинью и начал ее терзать, приговаривая: «Хотя твое мясо еще не наполнило мне пасть, твой визг уже просверлил мне уши!».
Сбросив всадника, лошадь сказала: «Если всегда таскать на себе такой груз, можно и обессилеть!».
Сука говорила с гордостью: «Мне неважно, какие щенки у меня, рыжие или пятнистые, - я все равно их люблю!»
Разные
обычаи.
Африка (Египет
и соседи).
Недалеко от города Газа в Палестине находился город Риноколура, куда эфиопские цари Египта ссылали преступников, предварительно отрезав им носы.
Большинство эфиопских женщин продевали через губу медное кольцо.
У египтян (5 в. до н.э.) женщины ходили на рынок и торговали, а мужчины сидели дома и ткали. Мужчины у них носили тяжести на голове, а женщины на плечах. У египтян, как и у спартанцев, при встрече со стариками юноши уступали дорогу, при их приближении вставали с места.
При встрече знакомых на улице египтяне вместо словесного приветствия здоровались друг с другом, опуская руку до колена.
Так как рыжий цвет в Египте считался цветом зла, то в определенные дни египтяне имели право унижать и оскорблять рыжих людей.
Александрийцы от природы очень непостоянны во мнениях и приходят в сильное движение по малейшему поводу. Они очень насмешливы и умеют вышучивать метко и тонко, причем целят всегда в людей могущественных; насмешникам это кажется забавным, но тем более сильнее оскорбляет это тех, кого они высмеивают: ведь в таких вещах более всего задевает как раз то, что обличает действительные пороки.
Свои государственные договоры карфагеняне утверждали клятвой во имя отеческих богов, а римляне согласно древнему обычаю во имя бога Юпитера Камня (первый договор), последний же договор именами богов Марса и Эниалия. Клятва Юпитером Камнем состоит приблизительно в следующем: утверждающий договор клятвою берет в руки камень и, поклявшись от имени государства, произносит такие слова: «Да будут милостивы ко мне боги, если я соблюду клятву; если же помыслю или учиню что-либо противное клятве, пускай все люди невредимо пребывают на собственной Родине, при собственных законах, при собственных достатках, святынях, гробницах, один я буду повергнут, как этот камень». При этих словах произносящий клятву кидает камень.
Атаранты, ливийское племя, бранили восходящее солнце, так как оно выводит на свет много зла. Из дочерей лучшими считали тех, кто больше всех оставался девушками.
Сардоливийцы не имели никакой утвари, кроме чаши и меча.
У ливийского племени завеков колесницей на войне правили женщины.
Ливийские племена гизантов были светловолосые и ели обезьян.
Нумидийцы народ замечательно выносливый.
Иберы и ливияне выносливы и привычны к тяготам.
Мавританцы лучшие метатели копий. Мавританцы способны издали метать копья и проворно атакуют и отступают.
Мавританцы, весьма кровожадные, отчаянные, легко дерзающие презирать смерть и опасность.
Сирия – Палестина –
Аравия.
Финикийцы воздерживались от свинины.
Сирийцы легко возбудимы и склонны к изменению существующего положения. Они по природе – любители празднеств; из них в особенности жители Антиохии, крупного и богатого города, справляют празднества почти круглый год – в самом городе и в предместьях.
Сирийцы обладают способностью остроумно, с шуткой насмехаться, и особенно жители Антиохии.
А в росте, выносливости в трудах и стойкости в бою сирийцы значительно уступали иллирийцам. (250-е годы н.э.).
Он был родом сириец, а восточные люди хитры на выдумки.
Месопотамия.
У шумеров в ноздри узников продевали кольцо.
В Вавилонии больных выносили на перекрестки и спрашивали прохожих, не знает ли кто какого-нибудь лечебного средства против болезни.
В Вавилонии три племени – жители болот – питались одной рыбой.
По законам Вавилона (18 в. до н.э.) за ложное обвинение в убийстве, обвинителю полагалась смерть.
Смерть полагалась за воровство, грабеж. За кражу во время пожара вора сжигали живьем. Смерть полагалась содержателю корчмы, если в его корчме преступники планировали преступление, а он не донес.
Если вора или грабителя не находили, то возмещение ограбленному шло либо за счет общины, в которой проживал потерпевший, либо за счет ее главы, назначенного царем.
За нанесение травмы равному по положению, виновному наносилась аналогичная травма.
В Ассирии гомосексуалистам отрезали половой член.
Арии (иранская
ветвь).
У персов не было более страшного поношения, чем, если кто говорил кому-нибудь, что тот трусливее женщины.
Самым большим преступлением у персов было делать долги, вторым по значению преступлением считалась ложь.
Самым большим праздником считался день рождения. Этот день всегда отмечался обильным угощением. Персы были большие любители вина (до царей Камбиса и Дария I (6 в. до н.э.) персы совсем не пили вина). За вином персы обычно обсуждали самые важные дела. Решение, принятое на таком совещании, хозяйка дома, где они гуляли, на следующий день предлагала гостям уже в трезвом виде. Если они и трезвыми одобряли это решение, то тогда принимались его выполнять.
Если на улице встречались два равных по положению перса, то они целовались в губы. Если одни лишь немного ниже другого по положению, то целовались в щеки. Если разница велика, то низший падал перед высшим ниц.
У персов не разрешалось убивать слуг за единичные преступления.
Когда персы хотели сменить свой горный каменистый край на иной, равнинный и мягкий, царь Кир II им не позволил, сказав: как семена растений, так и нравы людей бывают таковы, какова их земля.
У персов в наказание за проступок бичевали вельмож и вырывали волосы виновным. Во время допросов преступников применяли плети и скорпионов.
На охоте запрещалось нападать на зверя раньше, чем это сделает царь.
Ведь варвары (речь идет о персах из государства Сасанидов, III в. н.э.) не дают жалования воинам, как римляне, и не имеют регулярных и постоянных лагерей, где упражняются в воинских искусствах; у них собираются поголовно все мужчины, а иногда и женщины, когда прикажет царь. По окончании же войны каждый возвращается к себе домой, обогатившись тем, что досталось ему от награбленного. Луками и конями пользуются они не только во время войны, как римляне, но занимаются ими с детства и проводят жизнь в охоте, никогда не снимая с себя колчанов и не сходя с коней, но всегда пользуясь ими или против врагов или против зверей.
Их войско, раз распущенное, нелегко собрать вновь, так как оно не является ни упорядоченным, ни постоянным, но представляет собой скорее неорганизованную толпу народа, чем армию; и запасов провианта у них имеется только такое количество, сколько каждый, приходя, приносит с собой для собственного потребления; с неохотой и великим трудом покидают они детей, жен и родную страну (мнение римлянина).
Варвары (персы и парфяне) делаются смелыми против тех, кто уступает и медлит, а против оказывающих сопротивление никогда с той же силой не сопротивляются, так как добрую надежду сулит им не рукопашная битва с противником, но из набегов или бегства извлекают они для себя прибыль, получаемую путем грабежа (мнение римлян).
Парфяне опытны в стрельбе из лука.
Парфяне всю жизнь проводили верхом на коне. На конях они передвигались, беседовали, воевали, пировали, решали государственные и частные дела. Главным отличием свободного от раба у парфян было то, что рабы передвигались только пешком, а свободные не иначе, как на конях.
Парфяне славны своей конницей и меткой стрельбой из лука. Они дерутся хорошо, пока сидят на конях или верблюдах, а как сойдут или окажутся сброшенными с них, легко попадают в плен, не умея вести рукопашного боя. Если же приходится бежать или преследовать, их длинные, путающиеся в ногах одежды препятствуют этому. Как только дело не удается с первого раза, легко утомляются и отказываются от своего замысла.
Большое число римских воинов перешли реку Тигр и удалилось в чужие страны (речь идет о событиях 193 года). Это и послужило главной причиной того, что варвары этой области (парфяне) впоследствии стали более упорными в рукопашных сражениях с римлянами. Ведь раньше они только стреляли из лука, сидя на конях, но не защищали себя тяжелым вооружением и не осмеливались в битве использовать мечи и копья; имея на себе легкие развевающиеся одежды, они обычно сражались, отступая и пуская назад стрелы. Когда же у варваров появились беглецы-воины, среди которых было много ремесленников, принявших варварский образ жизни, то они научились не только пользоваться оружием, но и изготовлять его.
Индия.
У индов повредивший руку или глаз мастера предавался смерти. Самым большим бесчестьем было – быть остриженным.
Если кто-то кому-то давал взаймы или на хранение, и назад своих денег или имущество не получал, то суда не устраивали. Пострадавший винил только себя.
По индийским законам философы, и советники царя, трижды уличенные во лжи, обязаны были всю жизнь молчать.
Торговец, укрывший товар от налога, предавался смерти.
За лжесвидетельство отрубали руки и ноги, а искалечивший кого-нибудь не только подвергался тому же самому, но ему отрубали еще и руку.
В стране Мусикана (Индия) изобретателя яда, если он при этом не изобретал и противоядия, предавали смерти. Если же он изобретал яд и противоядие к нему, то получал от царя награду.
Кочевники степей Евразии.
Андрофаги были единственным племенем людоедов в Скифии.
Племя меланхленов (Скифия) носило только черные одежды.
Скифы поедают своих умерших родителей. Они люди негостеприимные и дикие.
Выливать вино из чаши у скифов считается кощунством.
У скифов есть обычай «садиться на шкуру». Заключался он в следующем. Если кто-нибудь, потерпев обиду от другого, захочет отомстить за нее, но увидит, что он сам по себе недостаточно силен для этого, то он приносит в жертву быка, разрезает на куски его мясо и варит их, а сам, разостлав на земле шкуру, садится на нее, заложив руки назад, подобно тем, кто связан по локтям. Это считалось у скифов самой сильной мольбой. Родственники сидящего и вообще все желающие подходят, берут каждый по части лежащего тут бычьего мяса и, став правой ногой на шкуру, обещают, сообразно со своими средствами, один – доставить пять всадников на своих харчах, другой – десять, третий – еще больше, иной – тяжеловооруженных или пеших, сколько может, а самый бедный – только самого себя. Таким образом, иногда у шкуры собирается большая толпа, и такое войско держится очень крепко и для врагов непобедимо, как связанное клятвой, ибо вступление на шкуру равносильно клятве.
Одежда и язык алан и скифов одинаковы, только аланы не носят таких длинных волос, как скифы.
Сарматы всю жизнь проводили в кибитке и на коне.
Кавказ.
У некоторых племен Кавказа не предавали смерти никого, даже величайших преступников, но только изгоняли их вместе с детьми из пределов страны.
Кавказское племя дербиков казнило за самые незначительные проступки. Дербики почитали Землю-Мать и поэтому не приносили в жертву и не ели никакое существо женского пола.
Жители Черноморского побережья Кавказа – ахейцы, зини и гениохи – жили морским разбоем, захватывая купеческие корабли, либо опустошая побережья, где похищали людей для продажи в рабство. Похищенных они с готовностью предлагали отпустить за выкуп, извещая об этом после выхода в море их родных.
Малая
Азия.
У хеттов считался вором тот, кто не возвращал найденную вещь хозяину.
У писидов самое большое преступление было не вернуть имущество, взятое на хранение. Удержавшего его предавали смерти.
Ликийцы женщин почитали больше, чем мужчин. Они получали имя по матери и наследство оставляли дочерям, а не сыновьям.
Если какой-нибудь свободный у них был уличен в воровстве, то он становился рабом.
Свидетельские показания по судебным делам они давали не сразу, а по прошествии месяца.
Фригийцы не клялись сами и не верили клятвам других. Самое больше преступление у них – украсть земледельческое орудие, или убить быка, применяемого в земледельческих работах. За это – смерть.
Эллины.
В Греции II тыс. до н.э. процветала кровная месть. Не отомстить врагу за гибель родных считалось большим позором.
В Афинах судили за праздность.
В Афинах нельзя было ударить раба, а раб никогда не уступал дороги. Это было связано с тем, что в Афинах свободные афиняне зачастую по одежде и внешности ничем не отличались от рабов, вольноотпущенников или метеков (т.е. неполноправных граждан из числа иностранцев или «нечистых» граждан).
Праздников было в два раза больше, чем у других эллинов.
Афиняне имели привычку смягчать смысл некоторых предметов вежливыми словами. Так распутных женщин они называли приятельницами, налоги – взносами, гарнизоны в городах – охраной, тюрьму – жилищем и т. д.
Гражданами Афин считались только те лица, у которых и отец и мать были афиняне.
Афинский
законодатель Драконт (ок.
Афинский
законодатель Солон (ок.
Считая нужным помочь простому народу, Солон разрешил всякому гражданину выступать в защиту потерпевшего и требовать наказания преступника. Если кого-нибудь били, производили над ним насилие, причиняли ему вред, всякий, кто мог или хотел, имел право жаловаться на преступника и преследовать его судом, т. о. законодатель приучал граждан сочувствовать и соболезновать друг другу.
Когда Солона как-то спросили, какое государство самое благоустроенное, он ответил: «То, в котором не обиженные преследуют и наказывают судом обидчиков не менее, чем обиженные».
При Перикле (около 454 – 436 гг. до н. э.) в Афинах приговаривали к смерти за убийство, святотатство, грабеж, продажу в рабство свободного, и за измену своему городу.
Чужеземцам не разрешалось жить в Спарте, а спартанцам в чужой стране.
В Спарте каждый имел право распоряжаться не только своими, но и чужими детьми, мог пользоваться чужими рабами в случае необходимости. Больной или спешащий мог взять чужую лошадь для поездки, но обязан был вернуть на то место, где ее взял.
Спартанцам запрещалось передвигаться ночью с огнем, факелами или светильниками. Это делалось для того, чтобы они приучались уверенно и бесстрашно передвигаться в темноте.
Спокойно переносить насмешки считалось одним из главных достоинств спартанцев.
В Спарте все свободные имели равное количество земли, на которой работали илоты – государственные рабы; все свободные мужчины обедали вместе и ели одну и ту же еду. По тому в Спарте не было таких преступлений, как воровство, взяточничество или грабежи.
Спартанцы наказывали воров не за то, что они украли, а за то, что были пойманы с поличным.
Уголовные дела могли разбирать в Спарте только старики, не моложе 60 лет.
Высшие должностные лица выбирались в Спарте из стариков не моложе 60 лет. Причем их избирание происходило следующим образом: когда народ сходился на выборы, особые выборные закрывались в доме по соседству, так чтобы их никто не видел, и сами они не видели, что происходит снаружи, а могли только слышать голоса собравшихся. Народ решал это дело, как и многие другие в Спарте, криком. Соискателей по очереди, в соответствии со жребием, проводили через собрание. Говорить что-либо соискателям было запрещено. Сидевшие взаперти на особых табличках отмечали силу крика, не имея представления, кому кричали. Отметки ставились по номерам: первый, второй, третий… избранным объявлялся тот, кому кричали больше и громче других.
В Спарте только рабы и пришельцы могли заниматься ремеслом. Свободные же спартанцы могли заниматься только военным делом и спортом. Обогащаться им не разрешалось. Даже еду и ту готовили им рабы. Поэтому у свободных спартанцев было изобилие досуга, который они проводили либо на охоте, либо в спорте, либо в учении или преподавании молодежи. Они не понимали, как можно тратить свое время на еще что-то (кроме войны, разумеется), кроме вышеназванных занятий. Так один спартанец, находясь в Афинах, услышал, что кого-то осудили за праздность и осужденный возвращается в глубоком унынии, сопровождаемый друзьями, тоже опечаленными и огорченными. Тогда спартанец обратился к окружающим с просьбой показать ему человека, которому свободу от мелочных, повседневных забот вменили в преступление.
Спартанцам не разрешалось покидать пределы Родины, чтобы они не могли приобщаться к чужеземным нравам и образу жизни людей, не получивших спартанского воспитания.
Кто из граждан не проходил всех ступеней воспитания мальчиков, не имел гражданских прав.
Спартанцы казнили человека только за то, что, нося рубище, он украсил его цветной полосой.
Эфоры наказали Скирафида за то, что многие обижали его.
Спартанцы изгнали из страны Кефисофонта, который утверждал, что способен целый день говорить на любую тему; они считали, что у хорошего оратора размер речи должен быть сообразен с важностью дела.
После поражения спартанского царя Агида в войне с
Македонией, Антипатр, оставленный царем Александром наместником Македонии
(Александр был в походе на Персию) потребовал прислать ему 50 спартанских
мальчиков заложниками. Эфор Этеокл отказался дать мальчиков, чтобы не оставить
их без принятого у спартанцев с прадедовских времен образования: ведь тогда они
не смогут стать гражданами. «Если Антипатр хочет, — предложил он, — Спарта может
дать взамен вдвое больше старцев или женщин». Когда же Антипатр стал угрожать
ужасными карами, если не получит мальчиков, спартанцы по общему решению
ответили: «Если твои приказы будут для нас тяжелее смерти, предпочтем умереть».
(
В Олимпии шли соревнования, и один старец, желавший их
посмотреть, никак не находил, где сесть. Он проходил мимо множества мест, но
везде его встречали насмешками и оскорблениями, и никто не давал ему присесть.
Когда же он пришел туда, где сидели спартанцы, все мальчики и многие из мужчин
встали, освобождая места. Все эллины наградили этот поступок аплодисментами,
одобряя спартанский обычай, старик же, покачав белой своей головой и седой бородою, сказал со слезами на глазах: «О,
горе! Все эллины знают, как поступать хорошо, но одни спартанцы так и
поступают».
В Ахайе предавали одинаковой казни, как предателей, так и взломщиков.
Ибо тот народ (речь идет о жителях Ахайи на Пелопоннесе), который издревле унаследовал это имя, не выдавался ни обширностью страны своей, ни многочисленностью городов, ни богатствами, ни доблестями мужей. Народ аркадский, равно как и лаконский (спартанцы), далеко превосходили ахеян по многолюдству и пространству занимаемых земель; при том же ни один из эллинских народов не мог сравниться с ними в мужестве. Славой честных и благородных людей пользовались тогда ахеяне у всех элинов (автор был одним из правителей Ахайи).
У беотийцев лиц, не отдавших вовремя долг, приводили на главную площадь селения, приказывали им сесть, и набрасывали на них корзину. А это великий позор для гражданина.
Этолийцы (II тыс. до н. э.) съедали мозг врага, сраженного в поединке.
Этолийцы, большое и воинственное племя греков, жили в неукрепленных селениях, далеко разбросанных друг от друга, и имели только легко вооруженных воинов. Самое многочисленное из них племя евританов говорило на непонятном грекам языке и употребляло в пищу сырое мясо (описание относиться к 5 в. до н. э.).
На Лесбосе, если пьяный совершал поступок или преступление его наказывали вдвойне.
На Делосе не разрешали держать собак.
В Кноссе (Крит) должник должен был выкрадывать свой долг у заимодавца. Если кто-то не мог вернуть в срок долг, его наказывали, как грабителя.
Умение плавать у греков и римлян считалось необходимым для всякого человека: если говорили: «Он не умеет плавать», - то подразумевали крайнюю неразвитость.
У греков человек, знающий музыку и умеющий танцевать, пользовался уважением.
Балканский полуостров.
Жители Иллирии и Паннонии очень крепки телом, пригодны для битв и очень кровожадны, но в такой же степени тяжкодумны и неспособны легко понять то, что говорится или делается с хитростью или коварством (250-е годы н.э.).
Дарданы, иллирийское племя, мылись три раза в жизни: при рождении, вступлении в брак и кончине – и все!
Они жили в пещерах, которые вырывали под навозными кучами.
Либурны управлялись женщинами.
Если у керкетов кто-нибудь, управляя лодкой, допускал оплошность, то каждый, по порядку, подойдя к нему, плевал на него.
У фракийцев разрешалось продавать своих детей в рабство на чужбину. Татуировка на теле у них считалась признаком благородства. У кого ее нет, тот не принадлежал к благородным. Человек, могущий проводить свое время в праздности, пользовался у них большим почетом. Земледельцев они презирали, считая наиболее почетной жизнь воина и разбойника.
Фракийские племена мисийцев не употребляли в пищу живых существ, а питались медом и сыром.
Фины, племя фракийцев, чужестранцев, попавших к ним не по своей воле (к примеру, через кораблекрушение), весьма почитали и делали друзьями, и прибывших добровольно – наказывали.
Фенны (I век) отличались удивительной дикостью и ужасной бедностью; у них не было оружия, не было лошадей, не было домов; пищей им служили трава, одеждой - шкура, ложем – земля. Все оружие их – стрелы, которые они за не имением железа снабжали костяным наконечником. Одна и та же охота кормила и мужчин и женщин, которые повсюду их сопровождали и участвовали в добыче. Их дети не имели другого убежища от диких зверей и непогоды кроме сплетенных между собой ветвей, под которыми они скрывались; сюда возвращалась молодежь, здесь было пристанище стариков.
Германцы.
Основная еда германцев была овсяная каша, сыр, мясо и молоко. Одежда – шкуры животных, льняные ткани и небольшие меха. Вся жизнь у мужчины проходила в охоте и военных занятиях: они с детства приучались к суровой жизни. Заботу о доме, семье, поле они предоставляли женщинам и не способным носить оружие. Если не было войны или охоты германские мужчины предавались праздности, сну и еде. Германцев легче было убедить развязать распрю и получать раны, чем пахать землю и ждать урожая; даже больше – они считали леностью и малодушием приобретать потом то, что можно получить кровью.
У германцев считалось обязательным принимать на себя как вражду своего отца или сородича, так и дружбу. Оскорбить гостя германцы считали преступлением, и кто бы и по какому бы делу к ним не пришел, ограждали от обид, признавали его неприкосновенность, для него были открыты все дома, и с ним все делились пищей.
Германцы считают, что в женщинах есть нечто священное и что им присущ пророческий дар, и они не оставляют без внимания подаваемые ими советы и не пренебрегают их прорицаниями.
Германцы сребролюбивы и всегда продают римлянам мир за деньги (мнение римлян).
Варвары (речь идет о германцах на Дунае) по природе корыстолюбивы и, презрев опасности, либо набегами и нашествиями добывают себе необходимое для жизни, либо соглашаются на мир, в обмен на большую плату (мнение римлян).
Хавки были самым благородным народом среди германцев, который предпочитал мирную жизнь набегам и грабежам.
Свевы считали, что нет ничего позорнее, чем пользоваться седлом. Вино они запрещали ввозить в свои земли, так как считали, что оно изнеживает человека и делает его неспособным выносить лишения. Вместо вина варили и пили пиво.
Свевы считали, чем шире пустыня вокруг их границ, тем больше для них славы.
Отличительным признаком свевов от прочих германцев являлось то, что они зачесывали волосы набок и связывали их в пучок.
Лангобарды, одно из племен свевов, своей славой были обязаны малочисленности. Они с такой яростью сражались с сильными соседями, что все их стали бояться.
Галлы.
Почти все галлы были падки на все новое и очень легко и быстро поддавались подстрекательству к войне. Кроме того, они отличались большой смышленостью и чрезвычайной способностью перенимать и воспроизводить у себя все, чему учат другие.
О государственных делах у галлов разрешалось говорить только в народном собрании.
О каждом сколько-нибудь крупном и выдающимся событии галлы давали знать криком по полям и округам; там в свою очередь их подхватывали и передавали соседям, и таким образом за день - два новость узнавала вся Галлия.
У кельтов наказание за убийство чужеземца было строже, чем за убийство земляка: за чужеземца – смерть, за земляка – изгнание.
Самые храбрые из кельтов (римляне называли их галлами) – бельги, так как они живут дальше всех других от Провинции (римской части Галлии) с ее культурной и просвещенной жизнью; кроме того, у них крайне редко бывают купцы, особенно с такими вещами, которые влекут за собою изнеженность духа; наконец, они живут в ближайшем соседстве с зарейнскими германцами, с которыми ведут непрерывные войны. По этой же причине и гельветы превосходят остальных галлов храбростью: они почти ежедневно сражаются с германцами, либо отбивая их вторжения в свою страну, либо воюя на их территории. Гельветы – люди воинственные.
Нервии, самые дикие из бельгов. К ним нет никакого доступа купцам. Они категорически воспрещают ввоз вина и других предметов роскоши, так как полагают, что это изнеживает душу и ослабляет храбрость. Это дикие и очень храбрые люди. (Мнение римлянина).
Нервии с давних пор были слабы конницей (да и до сего времени они о ней не заботятся), но вся их главная сила состоит в пехоте.
Нельзя и сравнивать галльскую землю с германской, равно как и галльский образ жизни с германским.
Аллоброги – это галльское племя по природе своей воинственно.
Галльское племя, яростно ненавидящее все, что именуется римским (характеристика аллоброгов Катоном).
Селились они (ананы, бои, лингоны, сеноны – племена кельтов, живших в северной Италии у Апеннин) неукрепленными деревнями и не имели никакого хозяйства, ибо возлежали на соломе, а питались мясом; кроме войны и земледелия не имели никакого другого занятия, вообще образ жизни вели простой; всякие другие знания и искусства были неизвестны им. Имущество каждого состояло из скота и золота, потому что только эти предметы они могли легко при всяких обстоятельствах всюду брать с собою и помещать их по своему желанию. Величайшее попечение прилагали кельты к тому, чтобы составлять товарищества, ибо опаснейшим и могущественным человеком почитался у них тот, у кого было наибольше слуг и верных товарищей. Первоначально кельты подчинили себе многие соседние народы, наводя на них ужас своей отвагой. Кельтам свойственны изнеженность и отвращение к труду.
По
возвращению на Родину (из успешного похода
В это время (282-275 гг. до н.э.) судьба заразила всех галатов страстью к войне. Как бы чумой какой.
Галаты, живущие на Альпах и по реке Родан идут в военную службу за деньги и потому называются гесатами.
Римлянам известно было непостоянство галатов и прочих кельтов.
Галаты во всем и везде руководствуются страстью, а не рассудком.
Всякое племя галатов наистрашнее своим мужеством при первом нападении, пока не понесло еще никаких потерь, т. к. мечи их (ими можно только рубить) пригодны только для первого удара. Вслед за тем мечи притупляются и наподобие скребницы искривляются вдоль и поперек настолько, что второй удар получается слишком слабый, если только солдат не имеет времени выпрямить меч ногою, упирая его в землю.
Венеты, жившие на территории Галлии, на берегу Атлантического океана имели больше всех из галлов и бриттов кораблей и превосходили всех знанием морского дела и опытностью в нем.
Внутренняя часть Британии населена племенами, которые, на основании древних преданий, считают себя туземцами, а приморские – выходцами из Бельгии, переправившимися для грабежей и войны (все они носят здесь названия тех племен, от которых они происходят); после войны они там остались и стали заниматься земледелием. Население здесь чрезвычайно густо, дворы находятся очень близко друг от друга и большею частью похожи на галльские; скота очень много. У них в ходу золотая монета или же вместо денег железные палочки определенного веса.
Есть зайцев, кур и гусей считается грехом, однако их держат для забавы.
Наиболее цивилизованные из всех этих народов – жители Кантия, местности целиком береговой, и их образ жизни немногим отличается от галльского. Жители внутренней части Британии большей частью не засевают полей, а питаются молоком и мясом и одеваются в шкуры. А все британцы вообще красятся вайдой, которая придает их телу голубой цвет, и от этого они в сражениях страшней других на вид. Волосы они отпускают, но все тело бреют, кроме головы и верхней губы. Жен они, человек по десять или двенадцать имеют общих, особенно братья с братьями и родители с сыновьями; родившиеся от таких союзов считаются детьми тех, кто взял за себя их мать девицей.
Городом британцы называют всякое место в труднопроходимом лесу, защищенное валом и рвом; туда они обыкновенно спасаются от неприятельских набегов. ( Описание I в. до н.э.)
Британцы – воинственнейшие люди.
Британцы храбростью и кровожадностью ничуть не уступают иллирийцам.
Ведь большая часть британской земли затопляется непрерывными приливами океана и поэтому болотиста; варвары обыкновенно переплывают или переходят болота, погружаясь до пояса. Они ведь почти совсем без одежды и ил не мешает им. Они не знаю платья, пах и шею прикрывают железом, считая его украшением и признаком богатства, как прочие варвары – золото. Тела они татуируют разноцветными рисунками и изображениями разных зверей. Они и не одеваются для того, чтобы не закрывать рисунки на теле. Они весьма воинственны и кровожадны; оружие у них – только узкий щит, копье и меч, который висит на голом теле. Панциря и шлема они не знают и считают помехой при переходах через болота, от которых поднимаются густые испарения и воздух над всей странной постоянно кажется туманным. (Описание III в. н.э.)
Иберы.
Жители Балеарских островов считались самыми искусными пращниками. В метании из пращей они упражнялись с детства. Дети не получали есть до тех пор, пока не попадут в кусок хлеба из пращи.
У них запрещено было иметь золотые и серебряные вещи, чтобы никто не мог польститься на их богатства.
У иберов женщины каждый год выставляли на всеобщее обозрение все, что они выткали. А, выбранные голосованием, мужчины рассматривали эту работу, и особенно отличали перед другими ту, которая сделала больше всего.
У иберов и южных кельтов пояс был определенного размера, и считалось большим позором, если кто-либо не мог обхватить им живот. Таких людей ждало суровое наказание.
Луситане дважды в день натирались маслом и посещали паровые бани.
Карпетаны были по природе смелы.
Кантабры спали на земле, мылись только холодной водой, наподобие женщин носили длинные волосы.
Самым почетным занятием они считали разбой и набеги.
Осужденных на смерть сбрасывали со скалы в пропасть, а отцеубийц забрасывали камнями.
Больных выносили на улицу, чтобы получить совет от тех, кто уже перенес подобную болезнь.
У жителей г. Тартесса не разрешалось молодому выступать свидетелем против старшего.
Племена Италии.
У луканов судили друг друга за мотовство и праздность. Если кто-нибудь был уличен, что он дал в долг моту, то он этот долг терял.
Если у двоих сограждан из племени умбров возникал спор, то они решали его в поединке. Считалось, что победитель защищал более правое дело.
В г. Энарии в Тиррении жители, опасаясь, как бы среди них не объявился тиран, каждый год избирали правителями отпущенных на свободу домашних рабов, которые ежегодно сменялись.
Римляне.
У римлян считалось недостойным мужчины увлекаться музыкой, а умение танцевать считалось пороком и вызвало всеобщее осуждение.
Умение плавать у римлян считалось необходимым для всякого человека: если говорили: «Он не умеет плавать», - то подразумевали крайнюю неразвитость.
В Риме почетными занятиями считались: война, государственная деятельность, сельское хозяйство, литература, зодчество, врачебное ремесло. Все прочие виды занятий были позором для свободных римлян.
У римлян одеть иностранную одежду считалось преступлением. Лишенные римского гражданства, лишались и права носить римскую тогу.
Самоубийство не считалось позорным. Дезертиров презирали и изгоняли из семьи. Любоваться трупом врага считалось варварской жестокостью, и виновный в подобном проступке предавался общественному порицанию.
По римским законам хозяин дома, в котором совершено убийство, также подвергался наказанию. За убийство предусматривалась только смертная казнь.
Виновных в разбое забрасывали камнями.
В Римской империи убийц бросали на съедение львам.
За отцеубийство осужденного римляне зашивали в кожаный мешок вместе с собакой, змеей, петухом и обезьяной (животные, считавшиеся примером непочтительности к родителям) и бросали в море.
На новый год римляне делали друг другу денежные подарки: получить деньги под новый год считалось добрым знаком.
Вообще римляне во всех случаях действуют силою, и раз какая-либо цель поставлена, они считают для себя обязательным достигнуть ее, и раз принято какое-либо решение, для них не существует ничего невозможного. Часто благодаря такой стремительности они осуществляют свои замыслы, но подчас терпят и тяжелые неудачи, особенно на море. Действительно, на суше, где они имеют дело с людьми и с человеческими средствами борьбы, римляне большею частью успевают, потому что равные силы они одолевают натиском; здесь лишь изредка терпят они неудачи. Напротив, большие бедствия постигают их всякий раз, когда они вступают в борьбу с морем и небом и действуют с тем же упорством. Так случилось тогда и много раз случалось раньше, так будет и впредь, пока они не отрекутся от этой ложной отваги и упрямства; теперь они воображают, что им можно идти — по морю ли то, или по суше — во всякое время (Полибий, ахеец, II в. до н. э.).
Красноречием римляне уступали грекам, а военной славой – галлам (Г. Саллюстий Крисп).
Гермофродитов римляне топили в море.
Люди в Италии, давно отвыкнув от оружия и войн, занимались земледелием и жили среди полного мира. Пока Рим управлялся по-республикански и сенат посылал на войну полководцев, все италийцы были под оружием и покорили землю и море… С тех пор как единовластие перешло к Августу, последний освободил италийцев от трудов, лишил их оружия и окружил державу укреплениями и лагерями, поставив нанятых за определенное жалование воинов в качестве ограды Римской державы. (220-е гг. н.э.)
Легкомысленность
и изменчивость римского народа так же, как его смелость, которой хватает только
для крика, вам прекрасно известны; если только они увидят двух или трех
тяжеловооруженных, то, толкая и топча друг друга, каждый убегает, думая о своей
собственной опасности, и забывая об общей (из речи римского императора
Максимина перед воинами в
Римский народ, в массе огромный и разнообразный по составу людей, часто и легко меняет свое настроение. (сер. III в. н.э.).
Восточная Европа.
Эстии имели многие обычаи, похожи на германские. Но в отличие от последних они с гораздо большим трудолюбием занимались земледелием. Они собирали янтарь; поклонялись матери богов и носили, как символ своих верований, изображения кабанов. Они редко пользовались железным оружием, часто же дубинами. (I век)
Странами,
доходящими уже до Адриатики, завладело другое очень древнее племя, носящее имя
венетов; в отношении нравов и одежды они мало отличаются от кельтов, но языком
говорят особым (ок.
Венеды строили прочные дома. Имели щиты, очень быстро передвигались пешком, но нравы во многом имели сарматские. (I век).
Разные
случаи.
Африка (Египет
и соседи).
Возвращаясь из своего предпоследнего похода в Азию, правитель Египта Тутмос III (рубеж XVI – XV веков до н.э.) решил поохотиться на слонов у сирийского города Ни. Воины царя окружили стадо в сто двадцать животных. Желая блеснуть храбростью и умением охотника, Тутмос неосторожно схватился с вожаком стада. Когда дело царя - охотника стало плохо, ему на помощь пришел военачальник по имени Аменемхиб из царского сопровождения. Он напал на слона, прорубил ему хобот и бросился убегать, отвлекая слона от своего правителя. Слон поддался на уловку и гнался за Аменемхибом до тех пор, пока тот не скрылся в воде, проскочив в нее между двух скал. Проход оказался слону недоступным и Аменемхиб спасся. Разумеется, подвиг не остался незамеченным. Спаситель был богато награжден Тутмосом.
Весной
Карфагеняне,
напуганные успехами Александра Македонского в войне с персами, стали опасаться,
что он и Африку захочет присоединить к Македонии, послали к царю Гамилькара, по
прозвищу Родана, человека, выдававшегося среди других ловкостью и даром слова.
Их страх все возрастал – оттого, что взят был Тир, их метрополия, и оттого, что
на границах Африки и Египта основана была Александрия, соперница Карфагена.
Итак, Гамилькар, добившись через Пармениона доступа к царю, притворился, будто
бы бежал к Александру после изгнания из Родины и предложил стать рядовым
солдатом в его походах. Он был принят в армию Александра (
Сирия –
Финикия – Палестина.
В начале 701
года до н.э. армия царя Ассирии Сенаххериба вышла к границам государства Иудея,
чей царь Езекия развлекался набегами на подданных ассирийской империи. Вот
когда грабительские набеги Езекии на соседей вызвали бурю на головы его
подданных. 45 (вар.: 46) укрепленных городов Иудеи пали. Их брали с помощью
насыпей и таранов, штурмовых лестниц и лобовой атаки пехоты, подкопов и осадных
башен – все арсеналы богатой военным опытом по овладению чужими крепостями
ассирийской армии были пущены в ход. Иудеи храбро защищались, но… сдавали один
город за другим. Были разграблены сотни селений. 200.150 жителей Иудеи стали
пленниками царя Ассирии. Сам Езекия отсиделся за стенами хорошо укрепленного
Иерусалима. Сенаххериб не стал штурмовать столицу страны. Он ограничился
угрозами, получил от Езекии захваченного последним в плен царя города Экрон
Пади, и объяснил царю Иудеи, что если тот желает к себе хорошего отношения, то
пусть пришлет 30 талантов (=
Малая Азия.
Нунус, родом из г. Хурма, один из наместников царя хеттов Хаттусили I (XVII век до н.э.) в завоеванной Арцаве, случайно обнаружил клад золота и серебра, спрятанный местными жителями. При виде найденного богатства у Нуннуса разгорелись глаза, его начала одолевать жадность. Наместник решил нарушить закон, согласно которого он обязан был отправить найденный клад к царскому двору, и оставить золото и серебро себе. А так как он никому не доверял в этом деле, то решил лично отвезти ценности к себе в имение, расположенное в г. Хурма. Но когда Нуннус проезжал город Хунтару, то допустил какую-то ошибку, благодаря которой местный правитель узнал о кладе. Не имея полномочий задерживать одного из арцавских наместников, правитель Хунтары сообщил о кладе во дворец, лично отцу царя Хаттусили, в ведении которого находились подобные дела. Тот отослал письмо сыну. Хаттусили распорядился немедленно схватить Нуннуса, а на его место назначить Сармассуса, который, видимо, должен был расследовать дело. Однако, последний стал медлить и не выехал вовремя в Арцаву. Разъяренный Хаттусили приказал схватить также Сармассуса и всех замешанных в деле о хищении клада. Один из них, свойственник Нуннуса, был убит, а Нуннуса и Сармассуса люди отца царя отвели на гору Тахая, где запрягли в ярмо, как быков. В этом ярме виновные провели всю ночь. Утром же их доставили к царю и разжаловали обоих в крестьянское сословие, отобрав в казну царя все имущество преступников.
В первое десятилетие правления царя хеттов Хаттусили I (XVII век до н.э.) на государство хеттов началось нашествие многочисленных армий соседней хурритской империи Митанни. Хетты не имели сил отразить вторжение и теряли область за областью. В эти тяжелые для государства дни проявил трусость один из знатных хеттов. Сантас, один из придворных Хаттусили, находился по делам в городе Анкува, когда узнал, что к городу подходит армия хурритов. Вместо того, чтобы организовать и возглавить оборону города от врага, на что у него были все полномочия, Сантас трусливо бежал на колеснице, бросив граждан Анкувы на произвол судьбы. Когда он прибыл в расположение хеттских войск, отец Хаттусили, который стоял во главе той армии, куда прибыл Сантас, расспросил беглеца и выяснил, что тот сбежал из Анкувы, атакованной врагом. Отец доложил о поступке Сантаса сыну-царю. Решение Хаттусили было однозначным: кастрировать труса. Мнение хеттского царя и хеттского общества по этому вопросу совпадали: трусы не имеют права иметь детей. И Сантаса кастрировали.
Лидийский
царь Алиатт (ум в 560 гг. до н.э.), готовясь в поход на Карию, велел своим
полководцам прибыть в назначенный день со своими отрядами к столице – г. Сардам. В числе их был и Крез,
старший сын царя. Незадолго до этого он был назначен правителем Адрамиттия и
области Фив. Но из-за своей невоздержанности проявил себя на этому посту с
самой худшей стороны, к тому же его еще в чем-то оклеветали перед отцом, и
Алиатт потерял к сыну доверие и уважение. Желая военной службой освободиться от
всех этих обвинений и не имея средств для расплаты с воинами (Крез пользовался
наемниками), Крез пришел купцу Садиатту, который был самым богатым среди
лидийцев, чтобы взять взаймы. Тот сначала велел Крезу подождать у дверей, пока
он вымоется, затем в ответ на просьбу о деньгах, сказал, что у Алиатта много
детей, и если всем им давать деньги, то их не хватит, поэтому он никак не может
исполнить просьбу царского сына. Немного позже Креза выручил его друг иониец
Памфаэс, сын состоятельного купца Феохарида. Памфаэс, видя в каком тяжелом
положении оказался Крез, выпросил у отца тысячу статеров и передал их Крезу.
Крез, получив тысячу золотых, собрал войско и в установленный день первым
привел его в Сарды. А во время боев в Карии действовал так, что полностью
восстановил доверие и любовь отца, и отмел всю клевету. Впоследствии, став
царем ( в
История не сообщает, что сделал Крез с Садиаттом.
Эллины.
Когда часть
жителей города Фокея в Малой Азии склонилась к переселению в новое место, во
главе флота колонистов стали Симос и Протис. Они со своими кораблями достигли
Галльского залива у устья реки Родан, и
пошли просить о дружбе к Нану, царю сегобриев, на территории которого они
собирались основать город. Случилось так, что в этот день царь был занят
приготовлениями к свадьбе своей дочери Гиптис, которую он готовился отдать в
замужество тому, кто будет выбран ему в зятья по обычаю этого племени – во
время пира. На пир были приглашены все сватавшиеся за девушку, в качестве
гостей пригласили и греков. Затем привели на пир девушку, и когда Гиптис
получила от отца приказание подать воду тому, кого она изберет себе в мужья,
она, пройдя мимо всех прочих, повернулась к грекам и подала воду Протису,
который, став из гостя зятем, получил от тестя место для основания города. Так
была основана Массилия (совр. Марсель). (ок.
Сын царя
Нана, Коман, ставший правителем сегобригов после смерти отца, решил захватить и
разграбить дружественную им со дня основания Массилию. Поэтому в день
празднества Флоралий он послал, под защитой права гостеприимства, в город
Массилию много храбрых и отважных юношей. Большинство из них он приказал ввезти
в город на повозках, спрятав их в плетеных корзинах и прикрыв ветвями; сам же
царь с войском укрылся по соседству в горах, с тем, чтобы внезапно ворваться в
город, когда засланные в Массилию воины, открою ворота. Но одна женщина,
царская родственница, выдала этот замысел; она имела любовную связь с одним
молодым греком и, лежа в его объятиях, сжалась над его красотой, рассказала ему
о засаде и велела ему немедленно предотвратить опасность. Юноша тотчас сообщил
об этом властям. Таким образом, заговор был раскрыт, все лигуры схвачены, а
спрятанные в корзинах вытащены из них. Все они были убиты, и царю, готовившему
засаду, была устроена ответная засада. Его заманили ложным сигналом к городу и
здесь изрубили и царя, и семь тысяч его воинов. С тех пор массилиоты в
праздничные дни стали запирать ворота, выставлять ночную стражу, ставить на
стенах караульных, наблюдать за чужестранцами, ничего не упускать из вида и
даже во время мира охранять город так, как будто идет война. (ок.
В Дельфах в пинакотеке стоят два каменных мальчика в напряженных позах. Какой-то посетитель, побуждаемый страстью, заперся с одним из них и за соитие оставил ему венок. Когда же его в этом уличили, то оракул, обратившимся к нему дельфийцам, предложил отпустить этого человека, поскольку он заплатил за то, что сделал.
Перс Фарнух
ехал верхом, когда под ногами коня пробежала собака. Конь, не заметив ее, в
испуге встал на дыбы и сбросил всадника. После падения Фарнух стал харкать
кровью, и недуг перешел в чахотку. С конем же слуги тотчас поступили по его
приказу: отведя коня на то место, где он сбросил хозяина, они отсекли ему ноги
по колени. (
Философ Демарат, ученик Тимея Локрского, заболев, лишился способности говорить на десять дней. А на одиннадцатый день, постепенно оправляясь от болезни, он назвал эти дни счастливейшими в жизни. (5 в. до н.э.)
Знатные афиняне Аксиох и Алкивиад, отплыли в Геллеспонт и женились в Абидосе оба на абидосской гражданке, и жили с ней. Потом у них родилась дочь, про которую они говорили, что не могут узнать, которого из них она дочь. Когда же она достигла зрелости, то они стали жить с нею. Когда она была с Алкивиадом и он ею пользовался, то он говорил, что она дочь Аксиоха, а когда Аксиох, то он говорил, что она – дочь Алкивиада. (5 в. до н.э.)
Сиракузец Кианипп, напившись пьяным, в темном месте, по ошибке, совершил насилие над своей дочерью Кианой. Она же передала своей кормилице кольцо, которое стащила с его пальца. Кольцо это стало опознавательным знаком. Когда в городе началась чума, и на запрос граждан к пифийскому оракулу, как отвратить беду, оракул изрек, что необходимо, чтобы самый нечестивый из сиракузян был принесен в жертву богам, отвращающим несчастья. В то время как горожане были в недоумении, как определить самого нечестивого из них, Киана привела отца в святилище, где должны были принести жертву, и зарезала его там. А потом она убила и себя.
Когда в Селинунте
от зловоний ближней реки начался мор, и люди умирали, а женщины выкидывали, то
ученый Эмпедокл из Акраганта на собственный счет подвел туда две соседние
речки, и вода, смешавшись, стала здоровой. Так прекратилась зараза. И когда
селинунтяне пировали на берегу реки, а перед ними появился Эмпедокл, они,
вскочив, простерлись перед ним и стали молиться, как перед богом. (До
Когда
Алкивиаду Афинскому предъявили уголовное обвинение, а он решил бежать, его
спросили: «И ты не доверяешь Отечеству судить тебя?» - « Не доверяю этого даже
родной матери, - ответил он, - ведь она может по ошибке положить черный камешек
вместо белого». (
Когда во
время Пелопоннесской войны поход афинян на Сиракузы закончился крахом, и все их
войско погибло в Сицилии, а они этого еще не знали, какой-то чужеземец сошел на
берег в Пирее и, сидя у цирюльника, заговорил о случившемся, как о чем-то для
афинян хорошо известном. Выслушав его, цирюльник, пока еще никто ничего не
узнал, помчался в город и. прибежав к архонтам, прямо на площади пересказал им
слова чужеземца. Как и следовало ожидать, все были испуганы и смущены. Архонты
созвали Народное собрание и пригласили цирюльника. Он не смог ответить
вразумительно на вопрос, кто сообщил ему эту новость. Его сочли выдумщиком и
смутьяном и долго пытали, привязав к колесу, пока не прибыли люди, во всех
подробностях поведавшие о несчастии. Лишь тогда афиняне поверили, что цирюльник
говорил правду. (
Спартанский
полководец Гилипп получил поручение отвезти в Спарту военную добычу из Афин (
Афинский философ Ксенократ из Халкедона (жил в 396 – 314 гг. до н.э.) слыл, как человек стойкий и воздержанный, умеющий прекрасно владеть собой. Гетера – красавица Фрина решила однажды его испытать. Словно спасаясь от кого-то, она прибежала к его дому, и он по доброте душевной ее впустил. В доме было только одно ложе, и он его с нею разделили. Но, сколько она не домогалась, она и ушла ни с чем, а на расспросы потом отвечала, что не от человека встает, а от истукана.
Сим, казначей тирана Дионисия Сиракузского, был фригиец и человек отвратительный. Как-то он пригласил к себе философа Аристиппа из Кирены и принялся показывать ему, какие у него пышные комнаты с мозаичными полами. Аристипп долго ходил, смотрел, слушал, а потом кашлянул и сплюнул в лицо хозяину; а на возмущение последнего сказал, что нигде в доме не наше места хуже.
Однажды тиран Дионисий предложил Аристиппу из трех гетер выбрать одну. Аристипп увел с собой всех троих, сказав: «Парису плохо пришлось за то, что он отдал предпочтение одной из трех». Впрочем, он довел их только до дверей и отпустил. Так легко ему было и принять и пренебречь. Поэтому и сказал ему Стратон: «Тебе одному дано ходить одинаково как в мантии, так и лохмотьях».
Он был любовником гетеры Лаиды. Тем, кто осуждал его, Аристипп говорил: «Ведь я владею Лаидой, а не она мною. А лучшая доля не в том, чтобы воздерживаться от наслаждения, а в том, чтобы властвовать над ними, не подчиняясь им».
Однажды,
когда Аристипп входил с мальчиками в дом к гетере и один из мальчиков
покраснел, Аристипп сказал: «Не позорно входить, позорно не найти сил, чтобы
выйти» (до
Придворный
философ царя Антигона Македонского Персей Китийский, часто заявлял, что для
философа быть бедным или богатым значения не играет. Как-то царь велел сообщить
Персею ложную весть, что имение философа расхищено врагами. Персей помрачнел, а
царь рассмеялся и сказал: «Теперь сам видишь, что богатство – вещь не
безразличная!». (До
Зенон из
Кития, не терпевший поклонников и толпу вокруг себя, иной раз собирал деньги с
окружающих, чтобы они не толпились вокруг него, хотя бы из скупости. (До
Кто-то удивлялся приношениям в Самофракийской пещере (там были дары от спасшихся в кораблекрушениях). «Их было бы гораздо больше, - сказал Диагор Мелосский, - если бы их приносили не спасенные, а погибшие». (III в. до н. э.)
Римляне.
Римский
полководец Л. Муммий был настолько не образован, что когда он штурмом захватил
Коринф, ограбил город, то, намечая для отправки в Италию множество картин и
статуй, созданных величайшими мастерами, наставлял сопровождающих: «Если с ними
что случиться, то вы должны будете изготовить новые». (
В битве при
Аквах Секстиевых римский полководец Гай Марий разгромил (в
Вскоре после того, как в ходе гражданской войны Л.Корнелия Суллы с Гаем Марием, Цинна и Марий захватили Рим и принялись расправляться со своими врагами, в их числе были умерщвлены отец и брат Марка Красса. Последний, тогда еще молодой человек, сумел бежать с тремя друзьями и десятью слугами. Бежал он в Испанию, где прежде, в бытность отца его наместником, он жил и приобрел друзей. Там он застал всех в великом страхе и трепете перед жестокостью Мария, как будто тот находился среди них, и, не решившись кому-лидо открыться, кинулся в приморское поместье Вибия Пациана, где была большая пещера. Спрятавшись в пещере, одного из рабов послал к Вибию на разведку, так как припасы беглецов были на исходе. Вибий же, услышав о Крассе, обрадовался его спасению, спросил о числе его спутников и где они находятся. От личного свидания он воздержался, но, тотчас приведя к тому месту управляющего имением, приказал ежедневно носить Крассу готовый обед, ставить его на камень и молча удаляться, не любопытствуя и ничего не высматривая. За излишнее любопытство Вибий пригрозил ему смертью, а за верную службу обещал свободу.
Пещера эта находилась неподалеку от моря. Всякого входящего туда поражает высота пещеры, а в ширину она расходиться в виде сообщающихся между собой гротов. Здесь нет недостатка в воде, ни в свете, так как имеется источник чрезвычайно приятной на вкус воды, а природные трещины пропускают в пещеру свет, так что днем в ней бывает светло. Воздух внутри не влажен и чист.
Все время, пока Красс с товарищами жил здесь, ежедневно появлялся человек, приносивший еду. Он их не видел и не знал; но им был виден, так как они поджидали его, зная время его прихода. Кушанья к обеду были приготовлены в изобилии и не только удовлетворяли их потребности, но и доставляли удовольствие, ибо Вибий решил в заботах о Крассе всячески выказывать ему свое радушие. Пришла ему также в голову мысль о возрасте Красса, о том, что он еще молод и что следует подумать о приличествующих его возрасту удовольствиях, ибо, как полагал Вибий, удовлетворять только насущные нужды – значит служить скорее по необходимости, чем из расположения. Итак, взяв с собой двух красивых прислужниц, он пошел к морю, а, придя на место, указал им вход в пещеру и велел войти туда, откинув страх. При виде вошедших Красс испугался, полагая, что убежище его выслежено и обнаружено, и спросил девушек, кто они и что им нужно. Когда же те, наученные Вибием, ответили, что ищут скрывающегося здесь господина, Красс, поняв любезную шутку Вибия, принял девушек, и они жили с ними все остальное время, осведомляя о его нуждах Вибия.
Так прожил
Красс восемь месяцев и вышел из пещеры лишь после того, как узнал о смерти
Цинны. К нему стеклось немало людей. Красс отобрал из них две тысячи пятьсот
человек, вооружил, и выступил в Италию, избивая по дороге марианцев. (
Римский
диктатор Луций Корнелий Сулла считал самыми большими своими удачами две:
во-первых, что с ним дружил Метелл Пий, во-вторых, что он мог сжечь Афины, но
пощадил. (До
Когда однажды римский полководец Гней Помпей во время болезни потерял аппетит, то врач предписал больному в пищу дрозда. Слуги, как ни искали, не смогли найти птицу в продаже, так как сезон прошел. Тогда один из слуг сказал, что дрозда можно найти у Лукулла, который откармливает их круглый год. Больной ответил на это: «Неужели жизнь Помпея может зависеть от причуд роскоши Лукулла?». И, пренебрегая советами врача, начал есть доступную пищу.
Когда в Риме был голод Гнея Помпея назначили начальником над продовольствием. Он отплыл в Ливию, Сардинию, Сицилию, собрал большие запасы хлеба и поспешил в Рим; но разразилась сильная буря, и кормчие не решались отчалить. Тогда он первый взошел на борт, приказал подымать якорь и крикнул: «Мне велено плыть, а не жить!». И благополучно привел флот в Рим. (Между 66 – 50 гг. до н.э.)
Когда во
время гражданской войны Цезаря с Помпеем, полководец Гая Юлия Цезаря Кален
штурмовал Мегары, то жители последнего, видя, что неприятель уже ворвался в
город, сбили замки и засовы с клеток со львами, которых из-за гражданской войны
оставил в городе Гай Кассий Лонгин, желавший использовать их для гладиаторских
игр. Мегаряне выпустили львов, в надежде, что звери преградят путь наступающим.
Львы же, однако, бросились на самих жителей, и преследуя безоружных людей,
рвали их на части, так что это страшное зрелище внушило жалость даже врагам. (
Марк Антоний,
ближайший помошник Гая Юлия Цезаря, а после его смерти, один из первых людей
Римской республики, как-то приказала выдать кому-то из друзей двести пятьдесят
тысяч денариев – эту сумму римляне обозначили слово «декиес». Управляющий был
изумлен и, чтобы показать хозяину, как это много, положил деньги на видном
месте. Проходя мимо, Антоний заметил их и осведомился, что это такое.
Управляющий ответил, что это сумма, которую он распорядился выдать, и тогда
Антоний, разгадав его хитрость, воскликнул: «Вот уж не думал, что декиес –
такая малость! Прибавь еще столько же!». (ок.
Грамматик
Диоген на Родосе устраивал ученые споры каждую субботу. Однажды будущий римский
император Тиберий, находившийся на острове в ссылке, пришел послушать
грамматика в неурочное время, однако тот не принял его и через раба предложил
ему прийти через семь дней. Когда Тиберий стал императором, Диоген как-то сам
явился к двери Тиберия для приветствия, но Тиберий не принял его, велев явиться
через семь лет. (ок.
Римский сенатор Луций Виттелий, отец будущего императора, был человек честный и дельный, но запятнал себя в глазах общества своей любовью к вольноотпущеннице – даже слюну ее он смешивал с медом, чтобы лечить ею горло, как снадобьем. И не изредка или незаметно, а повседневно и при всех. Отличался он и подхалимажем. Императора Гая Цезаря Калигулу (правил в 37 – 41 гг.) он первый начал почитать как бога: вернувшись из Сирии, он, чтобы приблизиться к нему, окутал голову, подошел отвернувшись и простерся на полу. Перед Клавдием (правил в 41 – 54 гг.), которым помыкали жены и вольноотпущенники, он также не упускал ни одного случая выслужиться: у Мессалины (первая жена Клавдия) он попросил, как величайшей милости, позволения ее разуть, и сняв с нее правую сандалию, всегда носил ее на груди между ногой и туникой, то и дело целуя; это он воскликнул, поздравляя Клавдия со столетними играми: «Желаю тебе еще не раз их праздновать!». Когда Луций Виттелий умер, сенат почтил его погребением на государственный счет и статуей на форуме с надписью: «Непоколебимо верен императору».
При Антонине Пие (правил в 138-161 гг.) каждый город Римской империи должен был иметь определенное число врачей. Врачи избирались гражданами и подвергались экзамену перед комиссией главных врачей. Если они экзамен выдерживали, то получали право лечить граждан. Все они получали жалование от городской общины и освобождались от всех государственных и общественных обязанностей, но за то должны были бесплатно лечить бедных.
Разные
высказывания.
Африка (Египет
и соседи).
Древние египтяне говорили: «Если умный человек не обучен, то разум его бесполезен».
Месопотамия.
Шумеры говорили:
«Неумелый писец становится заклинателем;
неумелый певец становится гудошником;
неумелый певчий становится флейтистом;
неумелый купец становится погонщиком;
неумелый столяр становится прядильщиком;
неумелый оружейник становится изготовителем серпов;
неумелый строитель становится подносчиком глины».
О неудачниках шумеры говорили так: «Брось тебя в воду – вода протухнет; пусти тебя в сад – плоды сгниют».
Шумерские пословицы:
Увернулся от дикого быка, натолкнулся на дикую корову.
Не отрубай голову тому, у кого она уже отрублена.
Не переспав – не забеременеешь; не поев – не разжиреешь.
В Забаламе потонул паром, а в Ларсе подбирают бревна.
Мой бык тебе молоко принесет.
В прошлом году жевал чеснок – в нынешнем дерет горло.
Кочевники
степей Евразии.
Скиф Анахарсис (6 в. до н.э.) на вопрос. Как не стать пьяницей, отвечал: «Иметь перед глазами пьяниц во всем безобразии».
Малая Азия.
Эллины.
Греческие пословицы и поговорки:
От дурного ворона – дурное и яйцо.
Поговорка «здоровее кротонца» появилась оттого, что наибольшее число победителей Олимпийских игр были родом из города Кротон.
Однажды на Олимпийских играх в беге на стадию (=125 метров) все семь участников из города Кротон опередили других соперников. Отсюда пошла поговорка: «Последний из кротонцев был первым из остальных греков».
Греческие философы-орфики утверждали, что награда, ожидающая праведников в Аиде, состоит в вечном пьянстве.
Однажды Биант из Приены (6 в. до н.э.) плыл на корабле среди нечестивых людей: разразилась буря, и они стали взывать к богам. «Тише! – крикнул Биант. - Чтобы боги не услышали, что вы здесь!».
Фалеса Милетского (жил в 640/624 – 546 гг. до н.э.) спросили: «Что легче всего?». «Советовать другому», - ответил мудрец.
Сказавши, часто в том раскаешься, промолчавши – никогда (Симонид; жил в 556 – 468 гг. до н.э.).
Если бы счастье заключалось в телесных удовольствиях, мы бы назвали счастливыми быков, когда она находят в горах горох для еды (Гераклит Эфесский; жил в 535 – 475 гг. до н.э.).
Афинский полководец и политический деятель Фемистокл (жил в 525 – 460 гг. до н.э.) на вопрос, кем он бы предпочел быть, Ахиллом или Гомером, ответил: «А ты кем – олимпийским победителем или глашатаем, выкликающим победителей?».
Когда за его дочь сватались хороший человек и богатый человек, он выбрал первого, сказав: «Лучше пусть человек нуждается в деньгах, чем деньги – в человеке».
Лишь тем, кто жалок, люди не завидуют (Эсхил; жил в 525 – 456 гг. до н.э.).
В мире нет человека, кто бы беды избежал (Мимнерм).
Не помогает счастье нерадивым (Софокл).
Глуп тот, кто причиняет себе зло ради того, чтобы сделать добро своему другу (Гиппократ, врач; жил в 460-375 гг. до н.э.).
Когда афинский полководец Алкивиад был мальчишка и как-то проигрывал в борьбе, то, чтобы не упасть, притянул ко рту руки противника и осыпал их укусами. Противник ослабил хватку и крикнул: «Эй, Алкивиад, ты кусаешься, как баба!». - «Нет, - возразил Алкивиад, - как лев!».
Антисфен Афинский (жил в 450 – 365 гг. до н.э.) на вопрос, какая наука самая необходимая, сказал: «наука забывать ненужное».
Он же говорил: « В дорогу надо запасаться тем, чего не потеряешь даже при кораблекрушении».
Аристипп из Кирены (жил в 435 – 360 гг. до н.э.) говорил, что лучше быть нищим, чем невеждой: если первый лишен денег, то второй – образа человеческого.
Кто-то хвастался, что может много пить не пьянея. - «Это может и мул», - сказал Аристипп.
На вопрос, чем отличается мудрый человек от немудрого, Аристипп ответил: «Отправь обоих нагишом к незнакомым людям, и ты узнаешь».
Кто-то привел к Аристиппу в обучение сына; Аристипп запросил 500 драхм. Отец сказал: «За эти деньги я могу купить раба!» - «Купи, - сказал Аристипп, - у тебя будет целых два раба».
Однажды Аристипп плыл на корабле в Коринф, был застигнут бурей и страшно перепугался. Кто-то сказал: «Нам, простым людям, не страшно, а вы, философы, трусите?». Аристипп ему ответил: «Мы оба беспокоимся о своих душах, но души – то у нас неодинаковой ценности».
Как-то во время пира тиран Дионисий Сиракузский рассердился на Аристиппа и велел занять самое дальнее место за столом. - «Что за почет хочешь ты оказать этому месту!» - сказал Аристипп.
Однажды кто-то бранил его. Он пошел прочь. Бранивший направился следом и спросил: «Почему ты уходишь?». Аристипп ответил: «Потому, что твое право – ругаться, мое – не слушать»,
Как-то Аристипп в бытность свою в Азии попал в плен к персидскому сатрапу Артаферну. Кто-то спросил его: «И ты не унываешь?» - «Глупец! – ответил Аристипп. – Меньше, чем когда-нибудь, склонен я унывать, когда мне предстоит беседа с Артаферном».
Заносчивость – подруга одиночества (Платон; жил в 427 – 347 гг. до н.э.).
Диоген (жил в 414 – 323 гг. до н.э.) один раз хвалил рослого кифареда, которого все ругали. На вопрос, почему он это делает, он ответил: «Потому, что, несмотря на свои возможности, он занимается кифарой, а не разбоем».
Кифареда, от которого постоянно убегали слушатели, Диоген приветствовал: «Здорово, петух!» - «Почему петух?» - «Потому что ты всех поднимаешь на ноги».
Когда кто-то задел Диогена бревном, а потом крикнул: «Берегись!» - Диоген спросил: «Ты хочешь еще раз меня ударить?».
На вопрос, по какому месту лучше получать удары, Диоген ответил: «По шлему».
Выходя из бани, Диоген на вопрос, много ли людей моется, ответил: «Мало», а на вопрос, полна ли баня народу: «Полна».
Однажды Диоген рассуждал о важных предметах, но никто его не слушал; тогда он принялся верещать по-птичьему; собрались люди, и он пристыдил их за то, что ради пустяков они сбегаются, а ради важных вещей не пошевелятся.
Диоген, заметив мышей, подбиравшихся к его еде, воскликнул: «Смотрите, и при Диогене кормятся нахлебники!».
Спартанец Анталкид сказал афинянину, обозвавшему лакедемонян неучами: «Ты прав, мы одни не научились у вас ничему дурному».
Какой-то посетивший Спарту иноземец, простояв некоторое время на одной ноге, обратился к спартанцу: «Не думаю, что ты, спартанец, сможешь простоять столько времени». Тот подтвердил это, сказав: « Нет, конечно. Но любой гусь сможет».
Мистагог (жреческая должность), посвящая спартанца в мистерии, спросил его, какой из своих проступков он считает самым нечестивым. «Это знают боги», - ответил спартанец. Но когда мистагог продолжал настаивать и потребовал, чтобы он непременно рассказал все, спартанец ответил вопросом: «Кому рассказать: тебе или богу?» «Богу». «Ладно, тогда отойди», - сказал спартанец.
Другой спартанец проходил ночью мимо могилы, и ему привиделся какой-то дух. Нацелив копье, он устремился на него и закричал: «Куда бежишь от меня, дух, остановись или умрешь дважды».
Спартанец Евдамид, увидев в академии в Афинах дряхлого Ксенократа (жил в 396 – 314 гг. до н.э.), который занимался с учениками философией, и узнав, что он ищет добродетель, спросил: «А что он с нею будет делать, когда найдет?».
В другой раз, услышав, как философ рассуждал, что только мудрец есть хороший полководец, он сказал: «Отлично сказано! Беда только, что говорящий никогда не слышал боевой трубы!».
Спартанец Дамонид, поставленный начальником хора в последний ряд поющих, сказал: «Отлично! Вот ты и придумал, как сделать это место почетным!».
Один человек хвалился, что он родом из большого города. - «Не это важно, - сказал Аристотель (жил в 384 – 322 гг. до н.э.), - а важно, достоин ли ты большого города».
Один болтун, сильно докучавший Аристотелю своим пустословием, спросил его: « Я тебя не утомил?». Философ ответил: «Нет, я не слушал».
Когда
Александр, тиран Ферский, стал врагом фиванцев, то афиняне заключили с ним
союз, а он обещал снабдить их мясом по пол-обола за мину. Эпаминонд Фиванский
на это сказал: «А мы тогда бесплатно дадим афинянам дрова, чтобы его поджарить:
пусть они только пошевелятся, и мы вырубим их страну до единого дерева!». (ок.
Один мудрый совет стоит множества рук (Еврипид).
Философ Пиррон (жил ок. 365 – 270 гг. до н.э.) на корабле во время бури, когда его спутники впали в уныние, оставался спокоен и ободрял их, показывая на корабельного поросенка, который ел себе и ел, и предлагал брать с него пример.
Во время
прений в афинском собрании по внешнеполитическим вопросам оратор Демад крикнул
полководцу Фокиону (ум. в
Когда
Деметрий Полиоркет, царь Македонии захватил Мегары (
В Афинах Стильпон привлекал так к себе внимание, что люди сбегались из мастерских посмотреть на него. Кто-то сказал ему: «Тебе, Стильпон, дивятся как редкому зверю!» - «Не зверю, - ответил он, - а как настоящему человеку».
Однажды среди спора с философом Кратетом Стильпон вдруг поспешил прочь, чтобы купить себе рыбу. Кратет, удерживая его, сказал: «Ты теряешь свой довод!» - «Нет, - ответил Стильпон, - я теряю только тебя, а не довод; довод мой при мне, а вот рыбку того и гляди перехватят».
Философ Кратет Фиванец (жил в конце 4 – начале 3 вв. до н.э.) говорил, что невозможно найти человека безупречного: как в гранатовом яблоке, хоть одно зернышко да будет в нем червивое.
Как-то кифаред Никодром в драке разбил Кратету голову. Тогда Кратет наложил на рану повязку с надписью: «Никодромова работа».
Дион Хрисостом (3 век до н.э.) говорил: «Всех людей учить трудно, а морочить легко»,
Философ Бион
(умер в
Как-то один болтун попросил Биона помочь ему на суде. Бион ответил: «Я исполню твою просьбу, если ты защитников пришлешь, а сам не придешь».
Каковы бы ни были удачи в настоящем, никто из людей здравомыслящих, не может ручаться с уверенностью за будущее (Полибий).
Желающего судьба ведет, не желающего тащит (римская пословица).
Смешны люди, гордящиеся тем, что не в нашей власти. Один говорит: "Я лучше тебя: у меня много земли, а ты мрешь с голоду". - "Я бывший консул",- говорит другой. "Я прокуратор",- слышишь от третьего. "У меня курчавые волосы",- говорит четвертый. Лошадь между тем не скажет лошади: "Я лучше тебя, потому что у меня много корму, вдоволь овса; узда у меня с золотой насечкой, попона - цветная", а только: "Я лучше тебя, потому что быстрее" (Эпиктет). Ссориться и спорить вообще невежливо, но в особенности неприлично – в разговорах за выпивкой. Ведь пьяному все равно не убедить трезвого, как трезвому не уговорить пьяного, а там, где все убеждения напрасны, незачем пускать в ход все свое красноречие. (Эпиктет)
Римляне.
Некий Домиций упрекнул оратора Красса: «Разве ты не плакал над муреной, околевшей в твоем рыбном садке?». Красс ответил: «А ты разве не похоронил трех жен, не всплакнув ни разу?». (I в. до н.э.).
Римский
оратор Марк Туллий Цицерон (ум. в
Однажды в суде Цицерон вызвал к свидетельскому показанию Котту Попилия, который очень хотел стать правоведом, не имея к тому ни знаний, ни способностей. «Ничего не знаю», - сказал Котта. «Я же не о римском праве тебя спрашиваю», - воскликнул Цицерон.
Когда вспыхнула вражда между Цезарем и Помпеем, Цицерон сказал: «Я знаю, от кого бежать, но не знаю, к кому бежать».
Римский
философ Сенека (ум. в
Чужеземец для человека иного племени не является человеком (Плиний Старший; жил в 23 – 79 гг.)
Необычные
истории.
Месопотамия.
В области шумеро-аккадских традиций существовал обычай в весенний праздник Нового года подвергать царя неприятному и даже унизительному обряду «убийства царя» – пережитку ритуального убиения состарившегося вождя первобытного племени. Этот обряд также осуществлялся в случае когда, по мнению гадателей царствующему монарху грозила смерть или серьезные неприятности бытового характера. Суть ритуала «убийства царя» заключался в том, что на трон, на место правящего, возводился «подменный царь» - бедняк, раб или помешанный, чтобы отвести беду от настоящего царя. По истечении времени «правления» (один или несколько дней) «подменный царь» предавался смерти.
В царствование Эрраимитти, царя Иссина, произошло, однако, событие, о котором позднейшая хроника рассказывает так: «Эрраимитти посадил на престол Эллильбани, садовника, в образе подмены и возложил на главу его тиару царственности. Эрраимитти, заглотив во дворце своем горячей каши, умер, а Эллильбани не сошел с престола и был посажен на царство.» Правил Эллильбани двадцать два года и передал престол своему сыну, явившись, таким образом, основателем новой династии. (19 век до н.э.)
Эллины.
Аристомен Мессенский (правил ок. 685 – 668 гг. до н.э.) был взят спартанцами в плен. Связанный, он был посажен в комнату, где горел огонь. Пользуясь тем, что никого в комнате не было, Аристомен пережег на огне свои путы. Затем, убив караульных, вышел из тюрьмы в город. Здесь, в Спарте, он вошел в храм Хилкиянки и на щите, висевшем там, написал: «Аристомен спасся невредимым от спартанцев». И благополучно достиг Мессены.
Во время другого сражения он был ранен, и взят в плен. Лакедемоняне решили сбросить всех пленных в пропасть, куда обычно сбрасывали преступников. Всех без оружия, а Аристомена, из уважения к его мужеству, в полном вооружении. Никто, из сброшенных в пропасть, не остался жив, кроме Аристомена, который сумел затормозить падение с помощью своего щита. Оказавшись на дне пропасти, Аристомен стал искать выход и заметил, как в одно ущелье входят лисицы. Вырвав из лежащего подле него трупа кость, Аристомен поймал одну из лисиц за хвост. Лисица хоть и кусала его, но, в конце концов, вывела из пропасти. Кость же Аристомен использовал в качестве подпорки при ходьбе. Добравшись до своих, Аристомен нашел их готовыми к сражению со спартанцами и повел их в бой. Когда спартанцы увидели его перед отрядами мессенцев, они обратились в паническое бегство, решив, что имеют дело со сверхъестественным существом.
Арион из Мефимны был несравненный кифаред своего времени. Большую часть своей жизни он провел у тирана Коринфа Перианда (правил ок. 627 – 585 гг. до н.э.) и затем решил отплыть в Италию, в Сикелию (=Сицилия). Там он нажил великое богатство, потом пожелал возвратиться назад в Коринф. Он отправился в обратный путь из Тарента и, так как никому не доверял больше коринфян, нанял корабль у коринфских мореходов. А корабельщики задумали злое дело: в открытом море выбросить Ариона в море и завладеть его сокровищами. Арион, узнав об их умысле, стал умолять сохранить ему жизнь, предлагая отдать все свои сокровища. Однако ему не удалось смягчить корабельщиков. Они велели Ариону либо самому лишить себя жизни, чтобы быть погребенным в земле, либо сейчас же броситься в море. В таком отчаянном положении Арион упросил корабельщиков, по крайней мере позволить ему спеть в полном наряде певца, став на скамью гребцов. Тогда корабельщики перешли с кормы на середину корабля, радуясь, что им предстоит услышать лучшего певца на свете. Арион же, облачась в полный наряд певца, взял кифару и, стоя на корме, исполнил торжественную песнь. Окончив песнь, он, как был во всем наряде, ринулся в море. Между тем корабельщики отплыли в Коринф, Ариона же подхватил на спину дельфин и вынес на берег у мыса Тенара. Отсюда Арион отправился в Коринф. По прибытии туда он рассказал все, что с ним случилось. Периандр же не поверил рассказу и велел заключить Ариона под стражу и никуда не выпускать, а за корабельщиками внимательно следить. Когда же те прибыли в Коринф, Периандр призвал их к себе и спросил, что им известно об Арионе. Корабельщики ответили, что Арион живет и здравствует где-то в Италии, и они-де оставили его в Таренте в полном благополучии. Тогда внезапно появился Арион в том самом одеянии, в каком он бросился в море. Пораженные корабельщики не могли уже отрицать своей вины, так как были уличены. Периандр жестоко наказал их.
В городе Аргосе сограждане воздвигли Битису статую. Через некоторое время в Аргос приехал убийца Битиса. Когда он подошел и принялся рассматривать статую убитого, она вдруг рухнула и убила убийцу.
Когда Александр
Македонский штурмовал Фивы (
Низложив за
преступления царя Тира Стратона, Александр Македонский стал раздумывать, кому
бы отдать престол, считая, что царский род Кинаридов угас. И вот, ему сообщили,
что таки нашли одного человека из рода Кинаридов: безвестный и нищий, всеми
забытый, он добывает себе пропитание тем, что возделывает какой-то огородик. Когда
посланные за ним к нему явились, они застали его за поливкой грядок. Солдаты
взяли его и насмерть перепуганного, представили перед Александром. А тот
провозгласил его царем Тира. Звали огородника Абдалоним. (
Знаменитый
ахейский стратег Филопемен был чрезвычайно прост в обращении и скромен в
одежде. Однажды в Мегарах его пригласили в гости. Освободившись от дел,
Филопемен направился в необходимый дом. Хозяйка этого дома, узнав, что к ним
должен приехать ахейский стратег, заспешила с обедом. Когда Филопемен явился,
хозяина случайно не оказалось дома, а хозяйка, взглянув на его простой военный
плащ, приняла его за одного из приближенных Филопемена, за посланного вперед
гонца, и попросила помочь ей в приготовлениях к обеду. Филопемен тотчас сбросил
плащ и стал колоть дрова. В это время вошел хозяин и, увидев это, воскликнул: «
Что это значит, Филопемен?». – «Только то, - ответил тот, - что я расплачиваюсь
за свой внешний вид». (До
Римляне.
Во время
войны с галлами римская армия под руководством консула Фурия Камилла
встретилась с армией врага в помптийской земле. Пока армии стояли друг против
друга, вперед выступил галльский вождь, отличавшийся ростом и вооружением, и
через переводчика предложил римлянам выслать желающего сразиться с ним в
поединке. Марк Валерий, молодой военный трибун, испросив у консула разрешения,
вышел против него. Но тут произошло нечто совсем необычное, что римляне
объясняли потом вмешательством богов. В самом начале поединка на шлем римлянина
уселся ворон. Марк Валерий не стал сгонять птицу, а как человек суеверный
решил, что это боги шлют ему знамение о победе. А потому, расхрабрившись, он
стал смело напирать на галла. Тот, отбиваясь, едва не попал мечом по птице.
Ворон, видимо возмутился и тоже принял участие в схватке: взлетел ввысь и стал
пикировать на галла, метя клювом и когтями ему в лицо и глаза. Галл настолько
растерялся от этого двойного натиска, что без труда позволил убить себя
Валерию. Убедившись что враг мертв, ворон взмыл в небо и улетел. (
Во время Второй Пунической войны, когда римляне осаждали Капую (213 – 211 гг. до н.э.), произошел невероятный случай. В ходе осады происходило много единоборств, стычек, поединков у стен Капуи между враждующими сторонами. Таврея, солдат капуанского гарнизона, как-то сражаясь с римлянином Клавдием Аселлом в конном поединке, увидел, что он не победит римлянина и обратился в бегство. Аселл, погнавшись за врагом, увлекся и подскакал слишком близко к Капуе. Не имея возможности на полном скаку повернуть коня и не получить при этом удар в спину, Аселл ворвался стремительно через вражеские ворота в Капую и, проскакав через весь город, выскочил через другие ворота к римлянам, стоявшим на другой стороне.
Мнение соседей о народе.
Африка (Египет
и соседи).
Египтяне – самые богобоязненные люди из всех (мнение греков).
Египтяне и эфиопы – миролюбивые и не воинственные народы (мнение греков и римлян).
Египтяне разбираются в истории своей страны лучше других народов. Жители болотных низин дельты Нила – самые храбрые воины среди египтян (мнение греков и римлян).
Ливийцы и египтяне самые здоровые люди на земле (мнение греков и римлян).
Ливиянки весьма искусные вопленицы (мнение греков и римлян).
Гетулы славятся своей свирепостью (мнение греков и римлян).
Арии (иранская
ветвь).
Марды народ бедный и воинственный (мнение греков).
Персы трусливы и беспечны (мнение грека).
Парфяне заносчивы, буйны, наглы и коварны. Никаким их словам и обещаниям доверять нельзя, если только исполнение обещания не в их интересах (мнение греков и римлян).
Индия.
Маллы и оксидраки самые воинственные из индийцев (мнение греков и римлян).
Кочевники
степей Евразии.
Скифы – пьяницы (мнение греков).
Скифы находят удовольствие в убийствах людей и мало чем отличаются от диких животных (мнение греков).
Скифы прямодушны и неспособны на коварство (мнение греков и римлян).
Дрилы – самое воинственное из припонтийсских племен (мнение греков и римлян).
Кавказ.
Фтирофаги и соаны – нечистоплотные и грязные народы (мнение греков и римлян).
Албанцы не очень воинственны. Они простодушны и не мелочны (мнение греков и римлян).
Малая Азия.
Говорили, что «фригиец битый становиться лучше»; «из лидийцев отличные рабы» (мнение греков и римлян).
Лидийцы до персидского завоевания были трудолюбивы, предприимчивыми и считались самым отважным народом Азии. А после персидского завоевания быстро стали изнеженными бездельниками и плохими воинами (мнение греков и римлян).
Псиллы считались чарователями змей и исцелителями змеиных укусов (мнение греков и римлян).
Если к кому-то хотели выразить презрение, то говорили: «Он хуже, чем последний из мисийцев» (мнение греков и римлян).
Широко распространялась поговорка: «Если хочешь рискнуть, свяжись с карийцем» (мнение греков и римлян).
Эллины.
Греки самый болтливый народ на свете (мнение римлян).
Эллины страдают ревностью, завистью, ненавистью друг к другу, желанием уничтожить своих же соплеменников. Это – старинная болезнь эллинов, которые, постоянно находясь в раздорах и стремясь истребить тех, кто казался выделяющимся из других, погубили Элладу (мнение римлянина).
Этолийцы переменчивый народ (мнение римлян).
Фессалийцы считались расточителями, и мотами.
Акарнаны считались особенно искусными пращниками, а ампракиоты – лучшими воинами Акарнании.
О беотийцах говорили: «Они любят правильный покой, трудолюбивы и более заботятся о крепости тела, чем о развитии ума».
О мегарянах говорили: «Они едят, как будто должны завтра умереть, и строят здания, как будто они бессмертны».
Эмпедокл говорил про жителей родного города: «Акрагантяне едят так, словно завтра умрут, а дома строят так, словно будут жить вечно!».
Ахейцы славились честностью на войне.
Элидян считали лжецами и пьяницами.
Критяне считались самыми коварными среди греков.
Критяне славились суровой простотой нравов.
Долопы с о. Скирос имели нрав угрюмый и замкнутый.
Жителей Лероса упрекали в злокозненности.
Абдеритов считали глупцами.
Ионийцы славились изнеженностью.
Жителей города Кимы в Эолии считали тупицами.
Жители Сиракуз быстры в принятии решений и предприимчивы.
Жители Афин предприимчивы, гостеприимны, благожелательны и благочестивы.
Спартанцы медлительны, негостеприимны, но самые храбрые из греков. У них самые лучшие женщины.
Афиняне столь же легко дают себя привести в состояние гнева, как и быть подвигнутыми к состраданию; они скорее готовы выказать недоверие, чем спокойное внимание; они, бывает, охотно готовы помочь неизвестным и ничтожным людям и легко переходят в хорошее настроение, предпочтительно от задорных и веселых слов. Они способны внушать страх даже правителям и проявлять человеколюбие даже в отношении своих врагов.
Совершенно не таков нрав карфагенян. Мрачные и злобные, они покорны своим правителям, невыносимы для своих подданных; бесчестнейшие в страхе, дичайшие в гневе, они упорно отстаивают любые свои решения; грубые, они невосприимчивы к шутке и тонкостям. Они бы не вскочили с мест, смеясь и аплодируя, как афиняне, когда их оратор Клеон попросил отложить народное собрание, так как он только что совершил жертвоприношение и хочет принять гостей. Так же точно они не бросились бы ловить Алкивиадову перепелку, когда она однажды во время выступления последнего в Афинском собрании вылетела из под одежды, чтобы ему возразить. Того и другого карфагеняне, скорее всего за эти их поступки предали бы казни. Ведь изгнали же они Ганнона, который в походе навьючил свой багаж на льва, обвиняя его в тиранстве.
А фиванцы сочли бы выше своих возможностей оставить невскрытым письмо своего врага, как однажды поступили афиняне: когда они задержали нарочного македонского царя Филиппа Второго с письмом к его жене Олимпиаде, они его не распечатали, дабы не предавать гласности сокровенные слова любви, издалека обращенные мужем к своей жене, а отправили по адресу.
Но вряд ли афинянам понравились высокомерие и гордость Эпаминонда Фиванского, когда он, не пожелав дать объяснений по поводу возведенного на него обвинения, поднялся и через собравшуюся в театре толпу фиванцев направился прочь, в палестру.
Также навряд ли смогли бы спартанцы перенести дерзкую шутку Стратокла, который побудил афинян ложным сообщением о победе к совершению торжественного жертвоприношения, а потом, после полученных известий о понесенном в действительности поражении, в ответ на упреки спросил: неужели мог он досадить тем, что доставил им трехдневную радость и ликование? (мнение греков и римлян)
Балканский полуостров.
Иллирийцы – очень воинственное племя. Автарийцы – самые храбрые и самые мирные из иллирийцев (мнение греков и римлян).
Воинственны и бастарны. У них отличная конница (мнение греков и римлян).
Фракийцы клятвы не знают (пословица греков).
Фракийцы – люди преданные пьянству и наслаждениям любви. Если уверены в своей безопасности – то кровожадны (мнение греков и римлян).
Геты – самые храбрые и честные среди фракийцев, а финны – самый опасный противник в ночном бою (мнение греков и римлян).
Бесы – наибольшие разбойники из фракийцев (мнение греков и римлян).
Германцы.
Германцы – народ лжецов (мнение римлян).
Лангобарды – самые дикие из германцев (мнение греков и римлян).
Франки – коварны и вероломны (мнение греков и римлян).
Батавы – лучшие конники во всей Германии (мнение греков и римлян).
Иберы.
Иберийцы строптивы, коварны и неискренны (мнение греков и римлян).
Контабры бесстрашны и мужественны, беспокойны и стремительны в движениях, по характеру ближе к диким зверям, чем к людям (мнение греков и римлян).
Турдетаны общительны, имеют мягкий характер (мнение греков и римлян).
Ветины, марсы, пелигины, маррукины и френтаны отличаются большой отвагой (мнение греков и римлян).
Племена
Италии.
Лигустинцы – приальпийские лигуры – воинственный и храбрый народ (мнение греков и римлян).
Лигуры плохие всадники, но прекрасные пехотинцы (мнение греков и римлян).
Жители Альп – иаподы – очень воинственны (мнение греков и римлян).
Римляне.
Римляне обнаруживают мало любви к науке (мнение греков).
Современных территорий, на которых располагались
упоминаемые народы, страны и города.
АЛЖИР – ТУНИС – ЛИВИЯ.
Ливийские племена
Авсеи
Адирмахиды
Алитемнийцы
Атаранты
Гетулы
Гизанты
Гинданы
Дапсоливийцы
Завеки
Маки
Махлийцы
Насамоны
Панебы
Сардоливийцы
Греки
Кирена (Ливия)
Финикийцы
Карфаген (Тунис)
Эфиопы-рыбоеды (Эфиопия)
ЛИВАН – ИОРДАНИЯ – САУДОВСКАЯ АРАВИЯ.
Нобатеи
Сабеи
Счастливая Аравия
Троглодиты
ИРАК.
Аккад
Ассирия
Вавилон
Ур
Шумер
ИРАН – АФГАНИСТАН – СРЕДНЯЯ АЗИЯ.
Барийцы
Гирканцы
Кармания
Марды
Массагеты
Мидийцы
Парфяне
Сигинны
Сузы
Тапиры
ИНДИЯ.
Арии
Инды
Каллатии
Кафеи
Маллы
Мусикан
Оксидраки
Падеи
Таксилы
КАВКАЗ – ГРУЗИЯ – АЗЕРБАЙДЖАН.
Албанцы
Ахейцы
Гениохи
Дербики
Зиги
Каспии
Колхи
Соаны
Таохи
Фтирофаги
ТУРЦИЯ (азиатская)
Ацци
Вифиния
Галаты
Геллеспонт
Дрилы
Иония (греки)
Каппадокия
Киликия
Лидия
Ликия
Милет (греки)
Мисия
Мосины
Пергам
Писидия
Понт
Псиллы
Сарапары
Сарды
Троада (греки)
Фригия
Хайаса
Хетты
Эолия (греки)
ГРЕЦИЯ И ОСТРОВА ЭГЕИДЫ.
Акарнания
Амбракия
Аргос
Аркадия
Афины
Ахайа Беотия
о. Делос
Долопы (о. Скирос)
Евританы
Кассандрия
о. Кеос
Коринф
о. Крит
Лакедемон
о. Левкада
о. Лерос
о. Лесбос
Мегары
Митилена (о. Лесбос)
о. Наксос
Орхомен
о. Самос
о. Самофракия
Сикион
о. Скирос
Спарта (Лакедемон)
Феры
Фесалия
Фокея
Фивы
о. Хиос
о. Эвбея
Элея
Элида
Эпир
Эритрея (о. Эвбея)
Этолия
ЮГОСЛАВИЯ – БОЛГАРИЯ – ТУРЦИЯ (европейская)
Иллирийские племена
Автариаты
Дарданы
Керкеты
Либурны
Энеты
Греки
Абдериты
Византия
Гераклея
Фракийские племена
Бесы
Геты
Мисийцы
Пеонийцы
Трибаллы
Фины
Прочие
Македония
УКРАИНА – НИЖНЕЕ ПОВОЛЖЬЕ
Агафирсы
Аланы
Андрофаги
Исседоны
Меланхлены
Сарматы
Синды
Скифы
Тавры
Греки
Боспор (керченский и Таманский полуострова)
ИТАЛИЯ
Кротон (греки)
Латиняне
Лигурийцы
Лигустинцы (лигурийцы)
Луканы
Сабиняне
Самниты
Тарент (греки)
Тиррения (этрусски)
Умбры
Этрусски
СИЦИЛИЯ
Акрагант (греки)
Селинунт (греки)
Сиракузы (греки)
ФРАНЦИЯ
Венеты
Галлы (=кельты)
Лингоны
Сотиаты
ИСПАНИЯ
Ветины
Иберы
Кантабры
Луситане
Маррукины
Марсы
Пелигны
Тартесс
Турдетане
Френтаны
ГЕРМАНИЯ
Батавы
Бургунды
Гари
Кимвры
Лангобарды
Свевы
Тевтоны
Тенктеры
Франки
Хавки
Хатты
АЛЬПЫ
Винделики
Иагоды
ВОСТОЧНАЯ ЕВРОПА
Бастарны
Венеды (славяне)
Фенны (современные Фины)
Эстии (современные эстонцы)
Время жизни (правления) лиц,
упоминаемых в тексте.
Август, Октавиан – император Рима в
Агафокл – тиран г. Сиракузы в 316 – 289 гг. до н. э.
Агесилай – царь Спарты в 399 - 360 гг. до н. э.
Агид Второй – царь Спарты в 426 – 401 гг. до н. э.
Агид Третий Младший – царь Спарты в 338 – 330 гг. до н. э.
Адриан, Публий Элий – император Рима в 117 – 138 гг. н. э.
Александр Третий Великий – царь Македонии в 336 – 323 гг. до н. э.
Александр – тиран г. Феры в 369 – 359 гг. до н. э.
Алкивиад – полководец г. Афины, жил в 450 – 404 гг. до н. э.
Аллиат – царь Лидии в 584 – 560 гг. до н. э.
Амасис (Яхмос Второй) – царь Египта в 570 – 526 гг. до н. э.
Аменхотеп Второй – царь Египта в 1491 – 1465 гг. до н. э.
Аменхотеп Третий – царь Египта в 1455 – 1424 гг. до н. э.
Аминта – царь Македонии, умер около
Анаксагор Клазоменский – философ, жил в около 500 – 428 гг. до н. э.
Анахарсис – скиф, философ, жил в конце VII - начале VI вв. до н. э.
Анталкид – полководец и дипломат Спарты, жил в 1-й половине IV в. до н. э.
Антигон Одноглазый – царь Македонии в 306 – 301 гг. до н. э.
Антигон Гонат – царь Македонии в 283 – 239 гг. до н. э.
Антигон Досон – царь Македонии в 229 – 221 гг. до н. э.
Антиох Теос – царь Сирии в 261 – 246 гг. до н. э.
Антиох Третий Великий – царь Сирии в 223 – 187 гг. до н. э.
Антиох Эпифан – царь Сирии в 175 – 164 гг. до н. э.
Антиох Грип – царь Сирии в 125 – 96 гг. до н. э.
Антипатр – наместник Македонии в 334 – 319 гг. до н. э.
Антисфен Афинский – философ, жил в 450 – 365 гг. до н. э.
Антоний, Марк – римский полководец, жил в 82 – 30 гг. до н. э.
Антоний Пий – император Рима в 138 – 161 гг. н. э.
Арат из Сикиона – правитель Ахейского союза в 245 – 213 гг. до н. э.
Аристагор – правитель Милета, умер в
Аристид Справедливый – политик г. Афины в 1-й половине V в. до н. э.
Аристипп из Кирены – философ, жил в 435 – 360 гг. до н. э.
Аристодем – царь Мессении в 733 – 724 гг. до н. э.
Аристомен – царь Мессении в 685 – 668 гг. до н. э.
Аристотель – философ, жил в 384 – 322 гг. до н. э.
Аристотим – тиран Элеи в
Артаксеркс Первый – царь Персии в 465 – 424 гг. до н. э.
Артаксеркс Третий Ох – царь Персии в 358 – 338 гг. до н. э.
Архелай – царь Македонии в 413 – 399 гг. до н. э.
Архидам Второй – царь Спарты в 469 – 426 гг. до н. э.
Архидам Третий – царь Спарты в 360 – 338 гг. до н. э.
Архий – тиран г. Фивы в 382 – 379 гг. до н. э.
Аттал Второй – царь Пергама в 159 – 139 гг. до н. э.
Ашшур-нацир-апал Второй – царь Ассирии в 884 – 859 гг. до н.э.
Биант из Приены – философ, жил в конце VII – началеVI вв. до н. э.
Бион – философ, умер в
Брасид – полководец Спарты, убит в
Валерий Попликола, Публий – полководец и консул Рима, умер в
Веспасиан – император Рима в 69 – 79 гг. н.э.
Гай Калигула – император Рима в 37 – 41 гг. н. э.
Гальба – император Рима в
Гегесипп Гребешок – оратор г. Афины, жил во 2-й половине IV в. до н. э.
Гелон – тиран г. Сиракузы в 491 – 478 гг. до н. э.
Гераклит Эфесский – философ, жил в 535 – 475 гг. до н. э.
Геротим – вождь арабов, жил в I в. н. э.
Гигес – царь Лидии в 685 – 652 гг. до н. э.
Гигитор – политик г. Фасос, жил в V в. до н. э.
Гиерон – тиран г. Сиракузы в 478 – 467 гг. до н. э.
Гиппий – тиран г. Афины в 527 – 510 гг. до н. э.
Гиппократ – врач, жил в 460 – 375 гг. до н. э.
Гиппомен – правитель Афин в 724 – 715 гг. до н. э.
Дарий (Дараявардш) – царь Перси в 522 – 486 гг. до н. э.
Датам – правитель Киликии во 2-й половине V в. до н. э.
Демад – политик г. Афин во 2-й половине IV в. до н. э.
Демарат – философ, жил в V в. до н. э.
Деметрий Полиоркет – царь Македонии в 306 – 283 гг. до н. э.
Деметрий Второй Никатор – царь Сирии в 145 – 140 гг. до н. э.
Деметрий Фалерский – правитель г. Афины в 317 – 307 гг. до н. э.
Демокрит – философ, жил в 470(460 – 370)357 гг. до н. э.
Деций – тиран г. Регий в 280 – 270 гг. до н. э.
Дикеарх Мессенский – философ, жил в 347 – 287 гг. до н. э.
Диоген – философ, жил в 414 – 323 гг. до н. э.
Диоклетиан – император Рима в 284 – 305 гг. н. э.
Дионисий Старший – тиран г. Сиракузы в 405 – 367 гг. до н. э.
Дионисий Младший – тиран г. Сиракузы в 367 – 356 гг. до н. э.
Домициан – император Рима в 81 – 98 гг. н. э.
Драконт – законодатель г. Афины, жил в VII в. до н. э.
Евмен – правитель Сирии в 323 – 317 гг. до н. э.
Зенон из Кития – философ, жил в 336 – 263 гг. до н. э.
Зенон из Элей – философ, жил в V в. до н. э.
Ификрат – полководец г. Афины, жил в 1-й половине (-393-) IV в. до н. э.
Каллисфен Афинский – философ, убит в
Камбис (Камбужия) – царь Персии в 529 – 523 гг. до н. э.
Катон Старший – политик Рима, умер в
Катон Младший – политик Рима, жил в 95 – 46 гг. до н. э.
Кимон – полководец г. Афин, умер в
Кипсел с. Горга – правитель Коринфа в 584 – 582 гг. до н. э.
Кир Второй великий – царь Персии в 559 – 529 гг. до н. э.
Клавдий (Кураш) – император Рима в 41 – 54 гг. н. э.
Клеонф из Асса – философ, жил в 331 – 232(231) гг. до н. э.
Клеарх – тиран Гераклеи в 364 – 352 гг. до н. э.
Клеон – полководец и политик г. Афины, убит в
Клеопатра – царица Египта в 51 – 31 гг. до н. э.
Клисфен – тиран г. Сикион в 600 – 568 гг. до н. э.
Константин Первый – император Рима в 306 – 337 гг. н. э.
Корнелий Тацит, Публий – историк Рима, жил около 55 – около 129 гг. н. э.
Корнелий Спицион Старший, Публий – полководец Рима, жил в 235(?) – 183 гг. до н. э.
Корнелий Спицион Младший Афинский – полководец Рима, жил во II в. до н. э.
Корнелий Сулла, Луций – полководец и диктатор Рима, умер в
Красс, Марк – полководец Рима, убит в
Кратет Фиванец – философ, жил в конце IV – начале III вв. до н. э.
Крез – царь Лидии в 560 – 546 гг. до н. э.
Ксенократ Афинский – философ, жил в 396 – 314 гг. до н. э.
Ксенофонт – историк и полководец из г. Афины, жил около 430 – 354 гг. до н. э.
Ксеркс – царь Персии в 486 – 465 гг. до н. э.
Лахарис – полководец г. Афины, жил в конце IV – начале III вв. до н. э.
Левкон Первый – царь Боспорского царства в 389 – 348 гг. до н. э.
Ливий Друз – народный трибун Рима во II в. до н. э.
Ликург – законодатель и политик Спарты, жил в VIII в. до н. э.
Ликург – политик Афин, умер в
Лисандр – полководец Спарту, убит в
Лисий – оратор из г. Афин, жил в около 445 – 380 гг. до н. э.
Лисимах – царь Фракии в 323 – 281 гг. до н. э.
Лициний Лукулл, Луций – римский полководец в I в. до н. э.
Маний Курий – полководец Рима в 1-й половине III в. до н. э.
Марий, Гай – полководец и консул Рима, умер в
Менедем – философ, умер в
Мильтиад – полководец г. Афины, жил в около 550 – 488 гг. до н. э.
Мирон – тиран г. Сикион, убит в
Мирсил (Мурсилис) – царь Лидии, убит в
Митридат Шестой – царь Понтийского Царства в 120 – 63 гг. до н. э.
Мурсили Второй – царь Хеттов, жил в XIV веке до н.э.
Набу-кудур-уцур Первый – царь Вавилона, жил в XII веке до н.э.
Нарамсуэн – царь г. Аккада в 2232 – 2200 гг. до н. э.
Никий – полководец г. Афины, убит в
Никокреонт – тиран г. Саламис на о. Кипр в 331 – 310 гг. до н. э.
Нума Помпилий – царь Рима в 716 – 673 гг. до н. э.
Павсаний – полководец ицарь Спарты, жил в около 510 – 468 гг. до н. э.
Пелопид – полководец г. Фивы, убит в
Периандр – тиран г. Коринф в 627 – 584 гг. до н. э.
Перикл – правитель Афин в 444 – 429 гг. до н. э.
Персей из Кития – философ, умер в
Пирр – царь Эпира в 297 – 272 гг. до н. э.
Пиррон – философ, жил в около 365 – 270 гг. до н. э.
Писистрат – тиран Афин в 561 – 556, 551 – 527 гг. до н. э.
Питтак – полководец и философ г. Митилены на о. Лесбос, жил в 651 – 569 гг. до н. э.
Пифагор – философ, жил в 576 – 496 гг. до н. э.
Платон – философ, жил в 227 – 347 гг. до н. э.
Плиний Старший, Гай Секунд – ученый Рима, жил в 23 – 79 гг. н. э.
Плутарх – историк Рима и Греции, жил в около 45 – 125 гг. н. э.
Поликрат – тиран Самоса в 540(538) – 523 гг. до н. э.
Помпей Великий, Гней – полководец Рима, жил в 106 – 48 гг. до н. э.
Пруссий Второй – царь Вифинии в 182 – 149 гг. до н. э.
Ромул – царь Рима в 753 – 717 гг. до н. э.
Саргон – царь Аккада в 2316 – 2261 гг. до н. э.
Сафо – поэтесса, жила в конце VII – начале VI вв. до н. э.
Селевк Первый Никатор – царь Сирии в 311 – 281 гг. до н. э.
Селевк Второй Каллиник – царь Сирии в 246 – 225 гг. до н. э.
Сенаххериб – царь Ассирии в 705 – 681 гг. до н. э.
Сенека – философ, жил в
Сергий Катилина – сенатор Рима, убит в
Серторий квинт – полководец Рима, убит в
Силосонт – правитель Самоса в 528 – 520 гг. до н. э.
Симонид – поэт, жил в 556 – 468 гг. до н. э.
Синорикс – правитель Галатии в III – II вв. до н. э.
Сократ – философ, жил в 469 – 399 гг. до н. э.
Солон – законодатель г. Афины, жил в 640 – 559 гг. до н. э.
Стесихор – поэт, жил в IV в. до н. э.
Суппилулиума Первый – царь Хеттов, жил в XIV в. до н. э.
Таргелия – гетера, шпион царя Персии в Греции, жила в IV в. до н. э.
Тиберий – император Рима в 14 – 37 гг. н. э.
Тимесий – правитель г. Клазомены в VII в. до н. э.
Тимолеонт – полководец г. Коринф, умер в
Тимофей – полководец г. Афины, жил в 1-й IV в. до н. э.
Тит – император Рима в 79 – 81 гг. н. э.
Тукулти-апал-Эшарра I – царь Ассирии в 1115-1077 гг. до н. э.
Туллий Цицерон, Квинт – оратор и политик Рима, жил в 106 – 43 гг. до н. э.
Тутмос Третий – царь Египта, жил на рубеже XVI – XV веков до н.э.
Фаларис – тиран г. Акрагант в 571 – 555 гг. до н. э.
Фалес Милетский – философ, жил в 640(624) – 546 гг. до н. э.
Фемистокл – политик и полководец г.Афины, жил в 525 – 460 гг. до н. э.
Феодосий – император Рима в 379 – 395 гг. н. э.
Феопомп – царь Спарты в VIII в. до н. э.
Ферамен – полководец г. Афины, умер в
Ферон – тиран г. Селинунт в VI -V вв. до н. э.
Филопемен – полководец Ахейского союза, убит в
Филипп Второй – царь Македонии в 359 – 336 гг. до н. э.
Фокион – полководец г. Афин, убит в
Фринон – полководец г. Афин, убит в
.
Харет – полководец г. Афин, жил в IV в. до н. э.
Хаттусили Первый – царь Хеттов, жил в XVII в. до н. э.
Хутелудуш-Иншушинак – царь Элама, жил в XII в. до н.э.
Цецилий Метелл, Квинт – полководец Рима, жил во II в. до н. э.
Эллильбани – царь г. Исин в 1860 -1837 гг. до н. э.
Эмпедокл из Акраганта – философ, жил в 484 -424(421) гг. до н. э.
Эпаминонд – полководец г. Фивы, убит в
Эпикур – философ, жил в 342 -271 гг. до н. э.
Эпименид – философ, жил в VI в. до н. э.
Эрраимитти – царь г. Исин в 1868 -1861 гг. до н. э.
Эсхил – драматург из г. Афины, жил в 525 -456 гг. до н. э.
Юлий Цезарь, Гай – полководец Рима, жил в 100 – 44 гг. до н. э.
Ясон – тиран г. Феры в 380 -370 гг. до н. э.
Крупнейшие войны.
Пелопоннесская война была в 431 -404 гг. до н. э.
Первая Пуническая война была в 264 -241 гг. до н. э.
Вторая Пуническая война была в 217 – 201 гг. до н. э.
Список
непонятных слов.
АИД – царство мертвых у древних греков.
АРХОНТ – высшее должностное лицо в Афинах. Избирался на год.
АРФА – струнный музыкальный инструмент, распространенный у греков.
АСС – первоначально древнеримская
единица меры и веса (груз, который следовало удержать на ладони вытянутой
руки). С развитием денежных отношений асс стал единицей веса медной монеты в 1
либр (около
БАЛЬЗАМИРОВАНИЕ – процесс обработки тела умершего человека составами, предохраняющие тело от гниения. Было распространено в Древнем Египте.
БЕОТАРХ – военачальник и высшее должностное лицо в Фивах.
ВЕСЕНЕЕ РАВНОДЕНСТВИЕ – 20 или 21 марта, когда длина дня равна длине ночи.
ГАЛЕРА – парусно-гребное судно.
ГЕРОНТ – название старейшины в Спарте.
ГЕРУСИЯ – собрание старейшин Спартанского государства.
ГЕТЕРА – дословно «подруга». Так в Греции называли высокообразованных женщин свободного поведения. Их общество ценилось знатью и богатыми людьми.
ГИМНОПЕДИИ – религиозное песнопение, сопровождаемое религиозными обрядами.
ГЛАДИАТОРСКИЕ ИГРЫ – первоначально религиозное действие: ритуальный бой вооруженных рабов в день похорон знатного римлянина, устраиваемый родственниками скончавшегося. Позже – превратились в цирковое зрелище для плебса.
ГЛАДИАТОРЫ – вооруженные рабы, сражавшиеся между собой на потеху римской публике.
ГОПЛИТ – тяжеловооруженный воин у греков.
ДАРИК – персидская золотая монета с изображением царя. Весила 8,4 грамма.
ДЕКУРИОН – младший римский офицер («десятник»).
ДЕНАРИЙ – главная серебряная
монета Рима весом в 4,55-
ДРАХМА – счетно-денежная единица и монета у греков. В основном из серебра. В одной драхме было шесть оболов.
ДРОТИК – вид метательного оружия, легкое копье.
ЖЕРТВЕННИК – место, чаще всего плоский камень, на котором жрецы совершали ритуальное убийство приносимых в жертву богам людей и животных; или сжигали жертвенную пишу и предметы.
ЗАКЛАНИЕ – процесс закалывания жертвы богам.
ЗОДЧЕСТВО – искусство строительства зданий.
ИЛОТЫ – государственные рабы Спартанского государства.
КА (= сила) – мера объема древней Вавилонии, примерно, в 0,75-0,95 литра.
КАСТА – закрытая часть общества со своими обычаями и порядками.
КВЕСТОР – низшее выборное должностное лицо Римского государства. Квесторы выполняли обязанности казначеев, охраняли государственные архивы и знамена; являлись помощниками наместников провинций.
КИФАРА – струнный музыкальный инструмент, распространенный у греков.
КЛИЕНТ – лицо из свободных или вольноотпущенников, кормящееся при доме знатного римлянина, сопровождающее его в выходах и поездках, и защищающее интересы покровителя.
КОГОРТА – римское воинское подразделение, численностью около шестисот человек.
КОНСУЛ – высшее должностное лицо Римской республики.
КУРРУ – единица объема в странах
Передней Азии. Равнялась 300 сила, или 225-
ЛАБРИС – топор с двумя лезвиями.
ЛЕГАТ – высший офицерский чин в армии Римской империи. Посланник сената или императора со специальными полномочиями.
ЛЕГИОН – воинское подразделение римской армии, численностью от 3600 до 6000 человек.
ЛЕГИОНЕР – название рядовых солдат римской армии.
ЛИКТОРЫ – охрана высших должностных лиц Римской республики. Выполняли одновременно обязанности палачей.
МИНА – денежно-счетная единица. Одна мина персов равнялась пяти дарикам. Одна серебряная мина греков (в ней было 341,2 грамма) равнялась шестистам оболам. Мина составляла одну шестисотую часть таланта. Мина стран Передней Азии IV – первой половины I тыс. до н.э. имела 60 сиклей (или 1/60 таланта) и весила около 0,5 килограмма.
МИСТЕРИИ – тайные религиозные обряды. Совершивший их считался «посвященным», то есть избранником богов.
НАРОДНОЕ СОБРАНИЕ – собрание всех свободнорожденных, имеющих право ношения оружия, граждан для решения важнейших вопросов государственной жизни.
НАРОДНЫЙ ТРИБУН – римское должностное лицо, избирающееся только из плебеев. Мог наложить вето («запрещаю») на решение сената или какого другого должностного лица. Отражал интересы незнатных слоев римского общества. Его полномочия распространялись только на Рим и окрестности.
НЕОЛИТ – название новокаменного века в науке. Существовал примерно XIV – IV тысяч лет тому назад.
ОБОЛ – мелкая медная монета у греков. Весом в 3 грамма.
ПАДУЧАЯ – эпилепсия.
ПАЛЛИУМ – плащ четырехугольной формы.
ПАТРИАРХАЛЬНАЯ СЕМЬЯ – большая семья из родственников, живущих в одном доме, главой которого является самый старый мужчина.
ПЕЛЬТАСТ – легковооруженный воин у греков.
ПЕРИЭКИ – свободные граждане Спартанского государства с ограниченными правами. Занимались ремеслом, торговлей и другими видами деятельности, запрещенных для спартиатов.
ПИЛЛУМ – метательное копье в римской армии.
ПИНАКОТЕКА – помещение в греческом храме, свободное для посещения молящимися.
ПИФИЯ, или ПИФИЙСКИЙ ОРАКУЛ – жрица – предсказательница будущего при святилище Аполлона в Дельфах.
ПРЕТОР – одно из высших должностных лиц Римского государства. Преторы ведали судопроизводством, управляли провинциями. В армии один из высших офицерских чинов.
ПРОКОНСУЛ – наместник провинции в Римской империи.
САТРАП – наместник провинции в Персидском государстве.
СЕКИРА – боевой топор с широким лезвием.
СЕКСТАРИЙ – мера объема в Римском государстве.
СЕНАТ – высший орган власти Римской республики. Состоял из 300 сенаторов – представителей влиятельнейших семей государства.
СЕСТЕРЦИЙ – римская счетно-денежная единица и монета. Делалась из серебра. Весила 1,13 грамма.
СИКЛЬ – расчетно-денежная единица
Передней Азии, примерно в
СКЛЕП – помещение в котором хоронили своих покойников члены одной семьи или одного рода.
СМОКВА – плод смоковницы, по-другому, инжир.
СОФИСТ – платный учитель философии и ораторского искусства в древней Греции; представитель философской школы, строящей свои умозаключения на формально правильных, но двусмысленных положениях.
СПАРТИАТ – свободный гражданин Спартанского государства, обладавший всеми правами. Ему были разрешены только три вида деятельности: война, охота и сельское хозяйство.
СТРАТЕГ – название военачальников в Греции.
СУТУ – единица объема в странах
Передней Азии, примерно 7,5-
ТАЛАНТ – счетно-денежная единица Древнего мира. Талант аттический весил 26,126 килограмма; серебряный талант весил 33,655 килограмма. Талант государств Передней Азии содержал в себе 60 мин или 3600 сиклей.
ТИРАН – так называли греки единовластных правителей. Символом жестокого, бессердечного правителя тиран стал в средние века.
ТОГА – верхняя одежда римского мужчины.
ТРИБУН – римский офицер высокого ранга. Подчинялся легатам и преторам. Как правило, командовал когортой.
ТУНИКА – домашняя одежда римлян. Выйти в тунике (без тоги) на улицу – то же, что выйти из дома в нижнем белье.
УТУТТУ (=ШЕ) – расчетно-денежная единица в государствах Передней Азии. Составляла 1/3 сикля.
ФИДИИ – совместные обеды мужчин в Спартанском государстве.
ФЛЕЙТА – губной музыкальный инструмент.
ФОРУМ – главная площадь в римских городах.
ЦЕНЗОР – выборное должностное лицо римского государства, следившее за нравами граждан и за использованием государственного имущества. Каждые пять лет, цензоры переписывали всех граждан и их имущество.
ЦЕНТУРИОН – римский офицер среднего ранга.
ЦЕНТУРИЯ – римское воинское подразделение численностью в сто двадцать человек.
ЦИКУТА – растение из корня, которого делали яд в Афинах.
ЦИМИТТАНИ – единица объема в Хеттской империи.
ШЕ (=УТУТТУ) – расчетно-денежная единица в странах Передней Азии. Составляла 1/3 сикля.
ЭДИЛ – выборное должностное лицо в Римской республике. Ведал благоустройством, снабжением, организацией праздников, государственной стражей.
ЭФОР – высшее должностное лицо в Спарте, не моложе 60 лет.
Оглавление.
1. Женщины и брак. (1-15)
2. Семья и дети. (15-18)
3. Одежда и прически. (18-19)
4. О дружбе и гостях. (19-24)
5. О мести (24-26)
6. Религия. Суеверия. Атеисты. (26-33)
7. Мысли о жизни и смерти. (33-34)
8. Погребальные обычаи и обряды. (34-40)
9. Как они умирали. (40-41)
10. Цари и тираны. (41-66)
11. Демократия и политика. (66-74)
12. О заговорах и мятежах (74-97)
13. О предателях. (97-99)
14. О посольствах. (99-103)
15. На войне и в походе. (103-118)
16. О доблести и мужестве. (118-127)
17. Про глупцов. (127-129)
18. Разные хитрости. (129-140)
19. Купцы. Торговля. (140-141)
20. Цены. (141-143)
21. Богатство. Бедность. (143-146)
22. Рабство. Работа. (146-148)
23. Шумерские басни. (148-149)
24. Разные обычаи. (149-161)
25. Разные случаи. (161-168)
26. Разные высказывания. (168-173)
27. Необычные истории. (173-175)
28. Мнение соседей о народе. (175-178)
Указатели. (178-190)
Оглавление. (190)
http://www.dvkar.com/rus/amdv.html