ЕСЛИ ПОЛИТИКА  НЕ  В ЛАДАХ С ЛОГИКОЙ БОГА…

 

     Это – не классическая рецензия, а субъективные впечатления от прочитанной книги. Речь идет о монографии одесского ученого Геннадия Гребенника, недавно вышедшей в издательстве «Астропринт» под названием «Проблема отношений политики и морали. (Опыт конструирования макиавеллианско-кантианского метадискурса)» тиражом всего в 500 экз. Сразу скажу: как рядовой читатель интеллектуальной литературы давно уже я не брал в руки книгу, которая так бы обрадовала и очаровала меня своим неконформистским строем мысли, железной логикой и изяществом объяснения очень непростых для понимания вещей и процессов.

     Жанр сочинения автор определил как теоретическая политология или философия политики, однако в нем имеются и органично сочетаются с политологией социологический и исторический пласты. Специально хочется указать на то, что в своей исследовательской методике автор широко опирается на лингво-аналитические методы. А это, как известно специалистам, особая статья. Ибо, если прочтение и понимание есть только проникновение в содержание текста, то лингво-анализ приводит к рождению новых смыслов, то есть извлекает из глубин человеческого сознания новые знания, которые непосредственно не сокрыты в самом содержании. И, наконец,  к особенностям этой  книги я бы отнес тот факт, что она насквозь пронизана научной и актуально-общественной полемикой, что делает ее навсегда перспективной и современной.

     Поскольку книга объемная – 616 страниц и состоит из трех частей, десяти разделов, 45 подразделов, постольку мой очерк, естественно, будет носить фрагментарный характер.

    Итак, о чем и о ком эта книга? Эта книга, как следует из заглавия, написана на до боли актуальную тему политики и морали, но можно сказать и короче – эта книга о нас  с вами.

 

 

Макиавеллизм – не открытие Макиавелли

     Раздел монографии «Макиавеллианская линия метадискурса» открывается эпиграфом – цитатой американского политолога Френсиса Гилберта: «Макиавеллизм существовал до Макиавелли и столь же древен, как и сама политика». Поначалу эти слова воспринимаются как абсурдное утверждение, однако автор убеждает нас – американец прав. Он проводит сравнение древнеиндийского трактата о политике «Артхашастра», приписываемому брахману Каутилье, с текстом макиавеллевского «Государя» и приходит к следующему выводу: «Каутилья и Макиавелли, которых разделяет более полутора тысяч лет, выглядят современниками-однодумцами. Слишком много поистине удивительных совпадений в их мыслях, чтобы счесть это случайностью. И если отбросить иррациональную версию о переселении душ, то напрашивается вывод: оба они принадлежат одному и тому же типу мышления, дискурсу». И в дальнейшем автор разбирает тексты совершенно разных мыслителей, принадлежащих разным эпохам. Однако в каждом из них находится тот «модуль», благодаря которому этот дискурс состыковывается с основной «станцией» – учением  Макиавелли. Так образуется сложная конструкция, дискурсивный ансамбль, макиавеллианский «космический корабль», который совершает свое путешествие в метафизическом пространстве мировой политической мысли. Это и есть «ноу-хау» Г.П. Гребенника. Он делает не просто экскурс в историю мировой политической мысли, а создает новую проекцию на эту историю. И еще он подчеркивает, что макиавеллианский дискурс всегда открыт для стыковки. И каждый новый член ансамбля начинает взаимодействовать со всем ансамблем, порождая новые смыслы, новые аспекты понимания макиавеллизма как определенного типа  мышления.

    Что это за тип? Автор монографии пишет: «Чистый макиавеллист – не монстр, не злодей, не ницшеанский сверхчеловек, не стопроцентная скотина, как принято думать. Это скорее веберовский бюрократ, целерациональный тип, который превыше всего ценит эффективность управленческого решения. Оправданием ему служит то, что политический (деловой) эффект превышает издержки, без которых все равно не обойтись. Он считает: жертвовать надо, но делать это надо оправданно, целесообразно. Слово «целесообразно» –  ключевое для понимания психологии человека макиавеллистского типа».  

     Говоря о происхождении макиавеллизма, Г.П. Гребенник замечает: «Дело не в личности самого Макиавелли. Первый, кто подумал о собственной пользе, но не сказал об этом вслух, совершил акт рождения первого макиавеллиста».

     Что сделал флорентиец Никколо Макиавелли? Он путем искусственной операции вывел «человека политического» – homo politicus. Благодаря этой операции стало возможно подходить к политике как науке. Точно так же после него Адам Смит получил «человека экономического», Александр Зиновьев – «человека социального», Зигмунд Фрейд – модель человека, управляемого своим либидо, бессознательным сексуальным влечением. Это все – абстрактные модели, созданные великими учеными для объяснения поведения человека в тех или иных обстоятельствах. Ни одна из них не оказалась исчерпывающей – природа человека сложнее и не укладывается в эти модели.

     Автор, ссылаясь на работы своих предшественников, показывает, что английским Макиавелли был Томас Гоббс, немецким – Мартин Лютер. Но они не были накрыты такой мощной волной критики и негативизма, как Макиавелли. Ведь его имя породило термин «макиавеллизм», означающий оправдание  аморальной, грязной политики. Почему так случилось? Почему защитники Макиавелли, а среди них были такие авторитеты, как Спиноза, Руссо, Гегель, не смогли убрать с имени Макиавелли позорный шлейф? Г.П. Гребенник отвечает на этот вопрос в разделе «Загадка Макиавелли». И отвечает, на мой взгляд, убедительно. Отвечает и вместе с тем предупреждает, что дело не в Макиавелли, а в нас самих. Макиавелли относится к редчайшей породе людей, он – тот, кто сумел поставить вопросы, интересующие людей всех времен. И ответы на эти вопросы даются в разные времена и в разных обществах свои. Иначе говоря, вырабатывая свое отношение к Макиавелли, мы определяемся сами. Поэтому, как говорится, «неча на зеркало пенять…».

 

Большевизм – классовая мораль или нечто большее?

     Для иллюстрации авторского метода возьмем лишь один подраздел из макиавеллианской линии – «Большевистский дискурс: классовая мораль, вождизм, власть». Изучающие новую и новейшую историю России, думаю, откроют для себя много неожиданных  рефлексий.  Г.П. Гребенник обращает  внимание  на  то,   что  О. Шпенглер в своем знаменитом «Закате Европы» назвал Л. Толстого «отцом большевизма». Удивительно, что и Н. Бердяев совершенно независимо и раньше  Шпенглера пришел к выводу, что Толстой вызвал к жизни дух русской революции. Не случайно Ленин так высоко оценил заслуги перед революцией этого «матерого человечища». По мнению автора монографии, в российской культурной,  политической  и даже религиозной жизни до и после 1917 года было много ипостасей большевизма. Он вообще считает, что в широком историческом и теоретическом плане большевизм – это нечто большее, чем теория, идеология и практика исторического большевизма (русского коммунизма). Это – российская технология исторического процесса, технология выхода из катастрофы, технология перехода в новую политико-экономическую форму. Укажем хотя бы на следующую эстафету лидеров: «большевик на троне» Петр Великий, «большевик на броневике» Ульянов-Ленин, «большевик на танке» Борис Ельцин.

     Касаясь личности В.И. Ленина, автор пишет, что ее макиавеллизм был связан не с тем, что он следовал советам флорентийца, а с собственным органическим типом политического мышления, присущим этому прирожденному вождю. Ленинская наука борьбы за власть в концентрированном виде изложена им в брошюре «Детская болезнь «левизны» в коммунизме». Если кому-то захочется ее прочесть, то он без труда найдет множество параллелей с современной украинской политикой и ее знаковыми персонажами. На словах проклинают ленинизм, на практике  следуют ему. Это ли не макиавеллизм?

     Вчера безмерно поклонялись коммунистическим идолам, сегодня – с яростью втаптывают их в грязь. А если бы почитали Ницще, то, может быть, поняли бы, что это верный способ будущего возрождения этих идолов. Но, самое главное, как же быть с лозунгом Спинозы – «не плакать, не смеяться, а понимать»? Кто-нибудь когда-нибудь в этой стране перейдет от восхвалений и проклятий к пониманию? Может быть, попробовать бороться не с памятниками, а с бедностью?

Как устроен наш мир

     Если бы Г.П. Гребенник рассмотрел в своей монографии только одну макиавеллианскую линию политико-морального дискурса, то уже этого было бы достаточно, чтобы поздравить украинскую политическую науку с появлением новой, совершенно свежей, нетривиальной работы. Есть, есть еще порох в пороховницах! Однако автор монографии «Проблема отношений политики и морали» на этом не остановился. Он доказывает, что природа политики двойственна, что в ней реализуются одновременно два дискурсамакиавеллианский и кантианский. И если первый дискурс – это дискурс необходимости, то второй – это дискурс свободы. Если Макиавелли рассматривал мир политического как причинно-следственный, в котором  действия субъектов порождают с необходимостью противодействие и направлены на достижение внешних целей, то Кант утверждает, что в мире политики  осуществляется выбор ценностей, среди которых высшей ценностью является сам человек. Человек – это факт свободы, который Бог предъявил нашему миру. Без этого основополагающего факта мир политики просто не понять. Г.П. Гребенник формулирует парадокс политика: последняя причина, которой руководствуется политик при принятии решения, носит неполитический характер. Она носит характер нравственного выбора, то есть как бы политик ни был связан в своем выборе обстоятельствами, решение он принимает свободно и полностью, нераздельно несет за него персональную ответственность. Поэтому ссылки на то, что «выполнял волю президента» или «так сложились обстоятельства» не принимаются. Кантовский человек – это человек, обязавший сам себя жить по закону свободы. Но этот закон придуман не людьми, а положен Богом.

     Что из себя представляет кантовская мораль? Каково ее действие на политику? Прочитав эту часть монографии Г.П. Гребенника, я понял следующее. В отличие от макиавеллевской, сугубо политической морали, кантовская мораль представляет собой разновидность абсолютной морали, которая влияет на политику не феноменально, на уровне самой политики, а глубже, на уровне бытия, на том уровне, который вообще образует наш мир как таковой. Кантовский Бог – это не христианский Бог милосердия, а безличный демиург мироздания. По его собственной логике он создал наш мир. Следовательно, его логика – для нас категорический императив, то есть абсолютный моральный приоритет. Нарушая эту логику, мы сами активизируем действие кармического закона воздаяния,  и уже ничто, никакое раскаяние не отвратит наказания, причем это наказание передается от отца к сыну, от  поколения к поколению до полного его искупления в веках. Древние знали этот вселенский закон и неотступно следовали ему. Современное человечество это сакраментальное знание утратило, вернее оно перешло на периферию нашего сознания. И то, что сегодня с нашим миром происходят неладные вещи, то, что перспектива апокалипсиса замаячила перед всеми живущими весьма конкретно, свидетельствует, – это прямое следствие того, что человечество «заигралось», по-крупному вошло в противоречие с логикой Бога.

     Свобода в нашем эмпирическом, причинно-следственном мире не живет, но ее работа имеет феноменальные проявления в обществе в виде человеческой совести, нравственности. В одном из самых лучших, по-моему мнению, очерках, посвященных кантианцу Мерабу Мамардашвили, Г.П. Гребенник пишет, что этот грузинский философ любил повторять: удивительно не то, что люди бессовестны, так должно быть, а вот совесть – удивительна. И далее: «По аналогии говорю: невозможно быть честным политиком, а бывает; невозможна нравственная политика, а бывает. Раз бывает, значит возможна! Вот так – по-мамардашвилевски, под углом философского удивления – формулируется проблема нравственной политики или, что одно и то же, проблема свободы в политике». Правда, замечательно?

   

Логика Бога и политическая мораль

     Г.П. Гребенник вступает в научную дискуссию, которую в современной литературе инициировал российский политический философ проф. Б.Г. Капустин: существует ли особая политическая мораль или она есть частный случай общепринятой морали. Автор рецензируемой монографии полагает, что политическая мораль существует, и это именно макиавеллистская мораль.

     Чем меньше зазор между политической моралью и обычной моралью, которой пользуются люди в личных отношениях, тем лучше политика, проводимая в данном социуме. Когда же вам политологи растолковывают, почему тот или иной политик поступил так «странно», мягко говоря, «непорядочно», что  дело не в его личной непорядочности, а в той ситуации, в которой оказалось его политическая сила, тогда вы должны знать, что имеете дело именно с политической моралью. Не она формирует политический поступок, а наоборот, политические отношения определяют характер морали. Таким образом, политическая мораль представляет собой низкий тип духовности, но все же духовности. Именно такую мораль исповедовал Макиавелли.

     Кантовская мораль устроена иначе. Это – мораль долга, причем долга перед самим собой как свободной личностью. И если человек поступил бессовестно, ему нет оправданий. Если его политическая сила корежит его личную нравственность, то он, как честный человек, должен немедленно с ней расстаться. Таков категорический императив Канта. Политик может заблуждаться, он может быть не прав, но если он в своих словах и делах искренен, внутри себя целостен, его «карме» ничто не угрожает. Правда, такой политик вряд ли будет долгожителем в политике. Сами политики «чистюль», моралистов на дух не переносят. Политика – это не клумба с цветочками, здесь не нюхают, а дают и получают в «нюх». Поэтому общественные деятели кантианского типа, как правило, чувствуют себя в политике как не в своей тарелке.

     Итак, двум типам политического мышления соответствуют два типа морали, два типа поведения в политике. Макиавеллист – человек команды, руководствуется принципом «жила бы страна родная, а больше нету забот», кантианец – сугубый индивидуалист, озабочен императивом свободы, личного морального выбора. Макиавеллист – стопроцентный прагматик, кантианец – стопроцентный моралист. Г.П. Гребенник не устает повторять, что это – теоретические модели, отличающиеся своей абстрактной чистотой.  В «природе» они практически не встречаются и, как правило, малоприятны в общении, хотя и в разных отношениях. Один – «слишком деловой» и циничный, другой – моралист, предъявляющий власти смешные ультиматумы быть «моральной». «Идеальный тип политика, - пишет Г.П. Гребенник, - образуется путем сочетания макиавеллевской целерациональности и кантовской идеалистической устремленности к гуманизму, свободе, достоинству».

     Мораль сей жизни такова: нельзя «выпасть» из морали. Во-первых, потому, что это форма организации человеческой жизни. Она предзадана нам, и тут поделать ничего нельзя. Нужно просто следовать Закону, в основе которого лежит логика Бога (Вселенского Разума, Абсолюта – кому  как нравится). А во-вторых, – и это уже касается всех нас грешных – нелепо требовать наполнить политику моралью: какая политика, такая и мораль. Политическая мораль не определяет политику, а определяется ею. Не политики ведут политику, а политика ведет отбор круга людей, которые способны ее осуществлять. Те, кто не приспосабливается к требованиям своих партийных команд, беспощадно отсеиваются. Если большинству из нас политика представляется аморальной, значит она просто неразумна. То есть политическая мораль выступает в качестве критерия рациональности политики. Такой вывод автора монографии следует признать серьезным научным вкладом, имеющим прямое практическое значение в качестве инструментария политического анализа.

    А какое умозаключение из этого вывода должен сделать я, украинский гражданин и ваш покорный современник? Я должен честно признать, что рассчитывать на «моральную политику» в нашем Отечестве не приходится. Сама расстановке сил в Верховной Раде изначально программирует нашу политику на «применение хитростей», как бы сказал древнеиндийский брахман Каутилья. И сколько бы наш президент не призывал «действовать по правилам, по закону», это бесполезно, потому что игрок не может устанавливать правила для всех остальных игроков. Они могут только договориться. Компромисс – вот мудрость текущего момента, вот наша политическая мораль, наша «низкая духовность». А искусство компромисса состоит в том, чтобы не пожертвовать слишком многим, теми программными заявлениями, которые привлекли массового избирателя к данной политической силе. В противном случае в глазах неискушенных избирателей такой компромисс будет выглядеть предательством и чреват будущими тяжкими политическими поражениями. С другой стороны, отказ от гибкости, политического лавирования, стремления найти взаимопонимание в политическом диалоге с оппонентами ведет к затягиванию и без того затяжного политического кризиса, в котором оказалась страна с 2004 года.

Интеллигенция в политике

     Последняя, третья часть монографии посвящена анализу поведения интеллигенции в политике. Автор указывает, что этот анализ служит проверкой, «полевым испытанием» его теоретической модели взаимоотношений политики и морали. Однако размышления автора о роли и судьбе политической интеллигенции представляют самостоятельный интерес для  читателя. Я бы назвал эту часть монографии диссертацией в диссертации. Написана она в блестящем стиле и читается захватывающе. Автор отмечает специфику интеллигентского участия в политике: интеллигенция существует в политике под знаком Канта в отличие от политических профессионалов, которые отдают явное предпочтение политтехнологическому гению Макиавелли. И далее автор пишет: «Участвуя в политической борьбе как нравственная сила, интеллигенция стремится изменить власть, но и сама оказывается под магнетическим воздействием власти, ведь логику и законы политической борьбы никто не в силах отменить. В этом плане с ней и ее моральным самочувствием происходит интереснейшая вещь: у интеллигентского дискурса обнаруживается макиавеллистская составляющая». В книге на конкретных примерах автор подробно исследует феномен интеллигентского макиавеллизма, о котором до него в литературе, насколько мне известно,  никто не писал. При этом он не боится критиковать людей, чьи имена стали легендарными в период «перестройки» – Юрия Афанасьева, Гавриила Попова, Игоря Клямкина и других героев того времени. Не забыт и Запад, который силами своих интеллектуалов активно проводит так называемую «политику памяти», которая сводится к фальсификации исторической реальности в угоду современным политическим задачам. Вполне по Оруэллу.

     Преодолевая соблазн хотя бы конспективно пересказать основные темы, затронутые в этой части, в заключение все же не могу не отметить, что в ряде случаев авторский анализ переходит в диагноз тех болезней, которыми страдает наша политика. Книга вышла из печати в мае этого года. Ее текст писался намного раньше. Поэтому читатель сможет сам оценить «горячую актуальность», точное попадание в цель следующей цитаты: «Все символические жесты, которые в Украине были сделаны по отношению к советскому прошлому на государственном уровне, не достигли своей цели. Это произошло прежде всего потому, что был взят неправильный по отношению к истории тон. Это были сугубо политические акции с использованием истории. То есть имело место повторение ошибок прошлого – вместо похорон актуализация истории и уроки ненависти. Важен культурный и философский контекст «политики памяти»: то ли это работает на воспроизводство символов культуры нетерпимости, то ли это служит гражданскому примирению. С точки зрения политики было бы целесообразно взять за правило: все, что в истории не ведет к политическому консенсусу, отставить в сторону и дать времени сделать свое дело. …Я бы рекомендовал  В.А. Ющенко издать указ, запрещающий политикам приводить историю в «горячее состояние» – для их же блага».

     Г.П. Гребенник рассматривает эволюцию политической интеллигенции в последние два десятилетия на примере российской либерально-западнической интеллигенции, во-первых, потому что этот пример наиболее выразителен и чист в экспериментальном отношении. Но, может быть, еще и потому, что не хотел «обижать» интеллигенцию украинскую. Наверное, напрасно. Дело в том, что мы привыкли к оппозиции «Интеллигенция и Власть», а на самом деле эта формула включает в себя и Народ. На только что прошедших выборах в Российскую Госдуму две партии, представлявшие собой разные отряды российской интеллигенции, - «Яблоко» и «Союз правых сил» - получили соответственно 1,5 и 1 % голосов. Это – приговор Народа. В России интеллигенция предпочитает «игры либералов», наша интеллигенция – «игры патриотов», а результат один и тот же: потрясающее падение авторитета интеллигенции в народном мнении – и в украинском, и в российском.

 

Николай Щербань,

член Национального Союза журналистов Украины,

Всемирного союза франкоязычной прессы (Париж),

Одесской гильдии собственных корреспондентов

 

Опубликована в газете гильдии собственных корреспондентов в Одессе

«Окна» № 24 за 30 декабря 2007 года.

 

 

 

 

 

 

 

Хостинг от uCoz