|
Вадим Штепа В МИРЕ есть только одна ВОЙНА ...Но дозоры жгут и жгут костры, Здесь сердца отвагу помнят! Лица горцев каменеют вьюгой, Им неведом страх. Клич орлиный, весть звезды косматой, Закипают в гимны на губах, И в ладонях пламенеют бронзой Рудники свободы... КАЛИНОВ МОСТ "Оружие" 1. Драка с кривым зеркалом Сегодняшнее напоминание о событиях годовой давности уже кажется кое-кому неудобным. На фоне полного восстановления отношений с НАТО - вплоть до заявлений "преемника" о готовности туда "интегрироваться" - прошлогодний югославский кризис стараются максимально замять и забыть. Слишком уж несовместим с нынешней повальной тягой к "порядку" тогдашний спонтанный протестный взрыв. Когда по всей России жгли американские флаги, молодежь, которую привыкли считать "прозападной", превратила западные посольства в свалку мусора, происходил неформальный набор добровольцев в Сербию, а генералы Генштаба прямо называли НАТО "преступной организацией". Это была настоящая национальная революция, по природе своей органичная и непредсказуемая. Люди понимали друг друга с полуслова, смешалась и рассыпалась вся искусственная "многопартийная система", деление на "власть и оппозицию", "систему и андеграунд" - по одну сторону баррикад оказались вдруг Ельцин и Зюганов, на уличных манифестациях братались скинхеды и анархисты. Единый дух сопротивления агрессии мощно проявился и в русском интернете - по всей России от Калининграда до Иркутска и на "вражеских" бесплатных хостингах создавались специальные сайты, вебринги, форумы. В первую же ночь бомбардировок Белграда мы с Владом Фоминым и Олегом Иващенко открыли форум "НАТО - 4 Рейх?", который две недели держался в первой десятке Рэмблера и стал наглядным свидетельством силы и массовости протестных настроений, а также пустой истерики "натистов"... К сожалению, впоследствии это живое политическое творчество было свернуто, и ситуация на новом витке вернулась к "докризисному" статус кво. А патриотическая энергетика, преломившись сквозь фильтр "программирования социальных процессов", была переключена с глобального уровня на внезапно начавшуюся новую кавказскую войну и выхолощена до одной из составляющих имиджа "преемника". Война Запада против Югославии была войной против достоинства и самобытности нашей цивилизации. Именно это остро почувствовали в России, где мало кто остался равнодушным к бомбардировкам мирных сербских городов. Сербия - естественная часть нашей, православно-славянской цивилизации, и потому вовсе не удивительно, что нападение на нее мы восприняли как нападение на самих себя, несмотря на то, что номинально она находится через три границы от РФ. Кавказские же события - явление совсем другой природы. Несмотря на то, что номинально они происходят в границах РФ (точнее - РСФСР, т.к. новый Федеративный договор РФ Чечня не подписывала), они не вызывают и малой доли того гражданского мобилизационного воодушевления, как югославские. Сколько бы ни клеили комментаторы ОРТ ремейков на тему "Вставай, страна огромная", выходит это пошло, натужно и со слишком уж явственно торчащими за экраном пиаровскими ушами. Локальное столкновение российской и исламской цивилизаций цинично используется здесь в качестве "маленькой победоносной войны" для воцарения на кремлевском троне "преемника". 1 В этой войне нет никакого идеализма, традиционно свойственного русскому характеру. Есть только оплаченная политическая механика, перемалывающая гордый воинский дух в послушное любому режиму пушечное мясо. Только пацифисты могут воевать с истиной о том, что война - основа этого мира. Вопрос лишь - в разной глубине ее осознания. Во всем известном воинском гимне конца ХХ века - "Звезда по имени Солнце" - на первый взгляд, странное противоречие: как может война, что идет уже "две тысячи лет", быть "без особых причин"? Но для тех, кто знает, о чем эта песня, здесь вопроса нет. Тому, с чьего Рождества и ведется этот двухтысячелетний отсчет, и вправду не было особых причин приходить в человеческом облике на Землю, где Луна исправно поддерживала свой ветхозаветный "порядок". Он был бесспорно уникальным, но Рождество стало символом новой, солнечной уникальности. И это было не "нарушение" ночи, но ее утреннее "исполнение", что для самой ночи, конечно, было уже непостижимо. Но дню тоже свойственно клониться к закату, за которым ночь снова вступает в свои права. Именно такую, "вечернюю" миссию и выполняет на Земле цивилизация, именующая себя вполне соответственно - "западной". На символическом уровне она неудержимо тяготеет к лунной ночи, отрицая солнечную уникальность дня - и в человеческий мир это проецируется как отрицание самобытности всех других, по отношению к ней "восточных" цивилизаций. Россия, принадлежащая и Востоку, и Западу в силу своего географического величия, принадлежит им обоим и символически. Но это очень нестабильная двойственность - в разные моменты, вот как в случае с Югославией и Чечней, она может выливаться в принципиально разную миссию. Если в первом случае Россия была очевидным "Востоком", отстаивая от "Запада" самобытность и независимость православной цивилизации, то во втором она сама стала "Западом", пытаясь теми же бомбами и ракетами навязать исламской Чечне свои политические стандарты, отрицая ее свободу жить по собственным законам и при власти собственного избранного президента. (Ситуация с Масхадовым, которого еще недавно принимали в Кремле, а теперь объявили "бандитом", отчетливо напоминает такую же стремительную "демонизацию" Милошевича натовцами.) "Запад", одержавший ныне победу в российской политике, напрочь выбивает у нас все антинатовские аргументы в защиту Югославии - теперь в Брюсселе и Страсбурге их легко парируют советом посмотреть на себя. А новая чеченская война действительно похожа на драку с собственным отражением в кривом зеркале. Потому что бороться с бандитизмом в Чечне - все равно что начинать ремонт дома с чистки пресловутого "сортира", не замечая падающих стен. Можно подумать, для нашего "родного" криминала терроризм, захват заложников, коррупционное срастание с госаппаратом и т.п. - это что-то небывалое и незаметное. Да и вся влиятельная "чеченская диаспора" потому так и называется, что предпочитает "влиять" отнюдь не в горных селах, стираемых с лица земли. А "восстановление российской законности" в Чечне с помощью каких-то деятелей этой диаспоры (мол, Дудаев некогда совершил переворот, пора "исправлять") - это вообще невероятный кривозеркальный гротеск. Ведь Ельцин в 1993 году тоже совершил переворот - так может быть его тоже "исправить", передав вместо выборов "преемника" законную власть Председателю Верховного Совета РФ Хасбулатову? Или - памятуя переворот еще 1991-го - бессменной с тех пор руководительнице Съезда народных депутатов СССР Сажи Умалатовой? Год назад, во время натовских бомбардировок генерал Лебедь заметил, что Сербия с ее давним партизанским опытом в случае сухопутного вторжения станет "Чечней для западного мира". Но Клинтону и Солане все-таки хватило ума не превращать своих солдат в прямую аналогию оккупантов Вермахта, нашедших свою смерть в сербских горах и лесах (хотя аналогия вновь бомбивших Белград немецких самолетов с Люфтваффе была полной - вплоть до тех же самых крестов на фюзеляже). Нынешним кремлевским властям и генералам этого ума явно не хватило - и они ввязались в натуральную партизанскую войну с целым народом, которая для любой регулярной армии чревата постепенным, но неизбежным поражением. Как и самоуверенные наци, они не пожелали внять этому предупреждению фон Клаузевица. Грозный, превращенный в сталинградские руины, бесконечные "повторные зачистки" и "фильтрационные пункты", сквозь которые прогоняют все население от детей до стариков; секретность наших собственных потерь, как и в эпоху Афгана, даже для самих военкоматов - все это плохо вяжется со скромной вывеской "антитеррористическая операция". Сталин, просто выселивший чеченов в Среднюю Азию, выглядит на этом фоне великим гуманистом. Но повторить такой шаг нынешние власти не смогут - это скомкало бы весь медиа-эффект войны. К тому же Средней Азии под рукой больше нет, да и Совет Европы совсем уж огорчится. Так что дабы угодить либеральным традициям Запада, остается только превратить Чечню в подобие индейской резервации, методично из поколения в поколение снимая скальпы с непокорных, а оставшимся раздать костюмы Махмуда Эсамбаева, декоративные кинжалы и за деньги показывать туристам... И все же пока есть надежда, что развитие событий будет обратным этому кривому зеркалу. Эту надежду позволяет сохранять иной, совершенно отличный от задействованного в чеченской войне тип русского солдата, который блестяще продемонстрировал себя в неожиданном, поистине партизанском броске наших десантников на Приштинский аэродром, что невероятно обескуражило уже торжествовавших победу натовцев. Разве сравнится с этим стратегическим прорывом какой-то Басаев, прославившийся захватом больницы, или те, кто его все никак не может выследить (видимо, безногие следов не оставляют)? А в Югославии действует настоящий русский солдат - воин "Востока", а не "Запада", защитник, а не каратель, победитель, а не пешка в пиаровских играх. У него даже взгляд другой. Это тип Александра Невского, Суворова и Жукова, а не Ястржембского, Рушайло и Манилова (Гоголь вечен!). Сегодняшние рассуждения министра иностранных дел о возможном выводе нашего контингента из Косово весьма показательны. А если именно этих ребят перебросят в Чечню - это и будет символизировать полное превращение России в "Запад". Никакой победы, кроме как над самими собой, это нам не сулит. Потому что победа - это и есть быть самими собой. То, что в либеральную эпоху рассыпались все идеологии, пожалуй, главное ее достижение. Но свято место не бывает пусто - и сегодняшняя, уже постлиберальная эпоха характеризуется плавным заполнением свободы от идеологий жесткой зависимостью от технологий. Вплоть до того, что сами эти технологии уже порою обретают человеческий облик - случайно ли на сленге американских пиарщиков провести кого-нибудь на государственный пост называется "put in"? 2. Воля быть собой В русском языке слово "воля" содержит уникальное смысловое сочетание утвердительной активности и неограниченной свободы. Возможно, именно поэтому его так любили первые революционеры, народники, еще не скованные марксистской догматикой, а позднее - поэты-ницшеанцы Серебряного века. Хотя, строго говоря, "ницшеанцами" их называть нельзя, ибо они были не какими-то идейными эпигонами, но воплощали в своем творчестве глубокие и самобытные личные мифы. "Великий безумец" лишь помог открыть то, что уже потенциально присутствовало в каждом. И сегодня только это органичное сочетание "волевых" и "вольных" качеств позволяет адекватно ориентироваться в нынешней постлиберальной реальности. Одного только упорства и активизма в реализации своих идей уже мало - в мире практически сплошных технологий идеалисту сначала нужно создать и отстоять обособленное творческое пространство. В противном случае все его идеи будут технологически измельчены, нейтрализованы и встроены в "общество спектакля" как банальные декорации. (Похоже, именно это и произошло с русской "имперской идеей" - совершенно нонконформистской на рубеже 80-90-х. Сегодня "Великая Россия" - это уже не только всеобщий политический штамп, но и рекламный бренд для сигарет. А если представить себе шизофреническую ситуацию встречи Чубайса десятилетней давности со своим апгрейдом образца 1999-2000 гг., последний явно бы получил вместо ваучера ярлык "шовиниста и экстремиста".) С другой стороны, свобода этого обособленного творческого пространства не может быть самоцелью, поскольку в этом случае она подменяет собой его идейное своеобразие. Даже самый оригинальный и развитый личный миф может просто "раствориться" на фоне господствующих и "общепринятых" в этом формально свободном мире политических мифологий. (Так, сколько бы Явлинский ни пытался утверждать всегда особую позицию "Яблока", носителями массовых стандартов она привычно округляется до принадлежности тому или иному из них - одни видят в нем заведомого "либерала и атлантиста", другие рефлексируют на тему изменения цвета фруктов при созревании.) Политические мифологии - это сложный комплекс расхожих идеологических схем, социально-психологических стереотипов и сугубо технологических моделей, позволяющий легко формировать и изменять медиа-иллюзию "общественного мнения". Французский исследователь Рауль Жирарде 2 выделяет несколько типов наиболее притягательных политических мифологий современности, способных поглощать и нивелировать любые оригинальные идеи, выглядеть для них своего рода "общим знаменателем". Это "надежда на приход спасителя", "вера в золотой век", "борьба с заговором" и "необходимость единства". Сопоставляя это описание с текущей политической ситуацией в России, создается впечатление, что она превратилась просто в сплошную мифологию. Тот, кто развивает иные политические идеи и проекты, не сводящиеся к перечисленным приманкам, рискует найти глухое непонимание у прикормленного ими "электората". Конечно, многие из этих мифов имеют очевидные корни в традиционном религиозном мировоззрении, но в царстве технологий они подвергаются тотальной профанации, искусственной привязке к тому или иному сиюминутно-конкретному пиар-проекту. Если "райское наслаждение" обеспечивается поеданием шоколадных батончиков, то неудивительно, что "спасителя" предлагают видеть просто в раскрученном политике, а круговая порука чиновников считает себя воплощением "единства". Для политических мифологий обычно характерен контрастный дуализм "наших" и "ненаших", формирующий черно-белую картину мира. Так, если "цивилизованные либералы" склонны во всех непохожих на себя подозревать монструозных "экстремистов", то на другом полюсе "евразийские геополитики" считают всех своих оппонентов явными или скрытыми "атлантистами". Причем грань между утонченной конспирологией и банальной паранойей порою даже незаметна. Полноценная личность никогда не умещается на двухмерной плоскости - поэтому подобные дуалистические схемы предназначены лишь для тех, чье мышление напрочь деформировано катком пропаганды одной из них. А последователи "оппозиционной" схемы уверены: для исправления деформации каток должен проехать с другой стороны. Здесь важно уточнить - всякий политмифологический дуализм, будучи всего лишь социальной технологией, не имеет ничего общего с вышеупомянутой циклической символикой дня и ночи, "Востока" и "Запада". Поскольку наша планета еще вращается, эти символические реальности находятся в постоянной динамике, сопротивляясь какой бы то ни было их "раз навсегда данной" формализации. Подвижные мифы того или иного пространства (о "похищении Европы", например) неизмеримо важнее статики геополитических расчетов, и преуменьшение (а то и вовсе игнорирование) значимости сакрально-географического контекста низводит собственно геополитику до геоэкономики, превращает ее из свободного исторического творчества в подобие "вечной конкуренции" кока-колы и пепси-колы. Расхожий в среде нынешних геополитиков дуализм "суши" и "моря" - это не более, чем упрощенная, плоская матрица политического мышления, сводящая, например, "море" к сплошному "атлантизму", не догадываясь, вероятно, о существовании Тихого океана. Живущий на западном побережье Южной Америки мистик Мигель Серрано, возможно, гораздо яснее понимает дух "Востока", чем некоторые "евразийцы", способствующие торжеству на своей "суше" символических атрибутов "Запада". Статичный и формальный политический дуализм (геополитический,
идеологический и т.д.) ревностно претендует на "универсальность"
своего описания мира, хотя на деле описывает лишь тем или иным образом
ущербное мышление своих апологетов. Они никак не желают понять, что их миф -
это лишь их собственный миф, и если они называют себя "либералами"
или "евразийцами" и борются со своими "антиподами", то
это еще не значит, что весь окружающий мир последовал двухмерной конфигурации
их мозгов. Отсюда следует только патологическое неумение понять всякую иную,
независимую от этого дуализма, точку зрения. Не "противника" -
здесь как раз-таки "полюса" часто совпадают и неплохо общаются,
оживая от взгляда друг на друга, как индусские драконы Кока и Викока. Но -
иную точку зрения в принципе, принадлежащую объему, а не плоскости. Можно
было бы сказать "третью", если есть какая-то необходимость
"отсчитывать" ее от первых двух. Она вообще не нуждается в
самоидентификации относительно этого дуализма - он ей просто смешон. Как,
например, спор "евразийцев", утверждающих социальную массовость, с
"либералами", отстаивающими индивидуализм, - который напоминает не
что иное, как незабвенную вражду свифтовских "тупоконечников" и
"остроконечников". Всякому непредвзятому наблюдателю ясно, что
индивидуализм в мире торжества рекламных технологий совершенно фиктивен, что
это лишь частный случай следования той или иной "массовой моде".
Эта "массовая мода" может быть хоть на религию, хоть на патриотизм,
хоть на музыкальный стиль, совершенно неважно. Исключения редки и происходят
только если творческая личность волевым образом взламывает статичные рамки
самых разных "мод". И обычно такой опыт встречается в штыки
представителями обоих враждующих друг с другом "лагерей". Именно
так произошло, к примеру, с недавним альбомом АЛИСЫ "Солнцеворот". Если для замшелых "патриотов"
давно свойственно объявлять весь рок "сатанинским" и бежать его как
черт ладана, то реакция "либеральной" публики на этот альбом
оказалась не менее болезненной. Деятели шоу-бизнеса отказали ему в
информационной поддержке, мотивируя это опасением того, что изображенную на
обложке диска свастику слушатели могут понять "неправильно". Как
"правильно", знают, наверное, только сами эти деятели, но во всяком
случае здесь стала наглядно видной вся цена их "либерализма",
пугающегося творческой свободы, и "индивидуализма", считающего
бессмысленной массой всех, на ком этот шоу-бизнес и делается. 3. Третий Рим, Новый Карфаген и китежские "варвары" Что значит для России, для нашей цивилизации "быть собой"? Не претендуя на какие-то всеохватные выводы, рискнем предложить один современный ответ, следующий из развития исторических параллелей. История, конечно, никогда банально не "повторяется", но порою циклически, "на новом витке", воспроизводит некоторые архетипы. Умение их распознавать как раз и является тем самым "новым измерением", что отличает полноценное исследование от той или иной идеологической "плоскости". "Классической русской идеей" и поныне принято считать доктрину о Московской Руси как о "Третьем Риме", которая совмещает в себе преемствование и церковной, и имперской традиции, а также мощный финалистско-эсхатологический пафос - "четвертому не быти". Множество современных исторических реконструкций и попыток создания "новой национальной идеи" словно силою какого-то магнита неуклонно возвращаются к этой символике и вращаются вокруг нее. Тогда как эта доктрина уже давно пережила себя, эпоху своего органичного проявления, и ныне существует как разновидность духовного вампиризма, поддерживаясь лишь необходимостью оправдания государственной гиперцентрализации. Она перестала быть адекватной еще в 17-18 вв., когда церковная традиция сохранилась только у ушедших на Север и в Сибирь староверов, а традиция имперская была воплощена в новых формах и в новой столице Петром Великим. Это было начало "постклассической" русской истории, сильной именно своей крайней парадоксальностью (известный пример - сотрудничество петровской администрации с жителями старообрядческой Выгореции). Но к сожалению, этот путь был со временем свернут - вырождение романовской династии, превратившее петровский авангард в чиновничий консерватизм, довело страну до революции и пародийной реставрации доктрины "Москвы - Третьего Рима". Хотя Москва, вернувшаяся при Никоне к "второримской", греко-византийской догматике, более не являлась несомненным церковным центром для всех православных, сколько бы ни убеждала в этом придорожная реклама "Сердца Всей Руси Святой". А имперская традиция после большевицкого возврата столицы из Петрограда в Москву напрочь лишилась своей особой, "нордической" эстетики, огрубев до "державного" агитпропа советских "бояр", занятых централизованным экспортом российского сырья. Вся кавказская война - это по сути война за контроль над "трубой", сколько бы громких "патриотических" лозунгов на нее не лепили. Не будем спорить - контроль над этой "трубой" безусловно важен - для "стабильного развития" зарубежных банковских счетов российских "олигархов". Это тоже своего рода "геополитика". Но только какое это имеет отношение к доктрине "Третьего Рима"? Хотелось бы верить, что некоммерческое (хотя само это слово давно стало лейблом самых успешных коммерческих сделок). "Четвертого" такого "Рима" и вправду нигде больше в мире не найти, "не быти" ему - и не надо. Поэтому вся политика нынешних властей просто обречена на тотальное "закручивание гаек" в государственной машине. До упора, намертво - ибо ехать этой машине больше некуда и незачем, она теперь просто музейный экспонат, и главное - чтобы он подольше не развалился. "Ельцин не случайно назначил Путина своим преемником, - отмечает политолог Борис Кагарлицкий. - В период, когда нужно было делить собственность и обеспечить вывоз капитала за рубеж, демократия еще годилась. Тем более что она была нужна как способ легитимизировать власть, придать ей привлекательность (и перед лицом своих граждан, и перед лицом Запада). Теперь собственность в основном поделена, недвижимость в Европе скуплена, а правящей верхушке нужен жесткий порядок, чтобы защититься от миллионов неимущих." 3 Социолог Дмитрий Иванов дал этому новейшему процессу самое лаконичное определение - "революция хаки". 4 Сегодня резко устарели все разделявшие общество 90-х гг. споры между "синими" демократами и "красными" коммунистами. Люди "цвета хаки" по-своему разрешили эту двойственность, посулив первым защиту от вторых, а вторым - от первых. Логика, широко известная по опыту "добрых" следователей и криминальных "крыш", - неудивительно, что на нее так легко клюнуло подавляющее большинство "третьих римлян", увидевших в новом президенте "своего парня". Имидж-технологи сработали безупречно. Политика окончательно рассталась с любыми идеалами и харизмами, превратившись в чисто прагматический механизм, "как на Западе". Попытки т.н. "интеллигенции" как-то компенсировать это опустошение "художественным" подобострастием (на кремлевском приеме один "деятель культуры" уже сравнил Путина с князем Владимиром Красное Солнышко) - свидетельствуют о том, что всякая "сакрализация" власти не означает теперь ничего, кроме фарсовых ремейков "культа личности". А "либеральная общественность" разделилась на тех, кто охотно играет в этом фарсе, и тех, кто смешит остальных восприятием его всерьез. Новый политический механизм - это статичная и самозамкнутая система, она не намерена никуда двигаться, даже по абстрактному "пути реформ", точнее все "реформы" истолкованы отныне как эффективное поддержание этой статичности. Никаких "целей" больше нет, самоцелью становится управляемость этим механизмом как таковая. Показательна недавняя челобитная трех вельможных крыловских персонажей 5 о введении 7-летнего срока президентства и назначаемости губернаторов. Мотив простейший как забивание гвоздей - укрепить "вертикаль власти", "стабильность", "централизованность" и т.д. Похоже, эти "укрепители" считают "Россией" лишь собственные кабинеты, и поэтому хотят обменять свои постоянно подходящие к концу избирательные сроки (вот неудобство!) на выслуженное угодливой "лояльностью" практически бессрочное назначение. Это не просто возврат в эпоху назначаемых из Москвы "первых секретарей" (тот парадокс, что его добиваются губернаторы, которые не замечены в особых симпатиях к КПРФ, свидетельствует лишь о полном торжестве технологической прагматики над всеми идеологиями). Это действительно последний гвоздь в гроб традиции российского местного самоуправления, совершенно подавленной в коммунистическую эпоху, а в 90-е годы начинавшей только-только пробуждаться. Местное самоуправление, основанное на системе земских учреждений и советов, всегда было необходимым "противовесом" имперско-централистским тенденциям и представляло собой собственно Россию - как органичную цивилизацию, а не как столичный бюрократический механизм. И если этот механизм вдруг начинал мнить себя "самодостаточным", земства иногда могли его побеспокоить, например, визитом Минина и Пожарского. Современные "стабилизаторы", слегка позабывшие русскую историю, ведут себя подобно непутевым наследникам Петра. Если он в конце жизни пытался совместить российскую земскую систему с европейскими муниципальными аналогами, то эти "полудержавные властелины" отменили все его постановления и учредили институт назначаемых из центра воевод, абсолютно неподконтрольных местному населению, но официально живущих на его "добровольные пожертвования", т.е. на узаконенные взятки. Эта контрреформа привела к неслыханному произволу и постепенно уничтожила всё содержание петровских преобразований - "европеизация снизу" была свернута, остался только внешний фасад. Современный ремейк, если он действительно состоится, будет означать примерно то же самое - всероссийскую диктатуру коррумпированных, но зато "централизованных" чиновников на фоне некоторых либеральных декораций. Но все же аналогия пост-петровской эпохи с пост-ельцинской слишком "хромая" - хотя бы потому, что слово "реформы" во втором случае уместно использовать лишь в кавычках. Нынешняя ситуация наводит на сопоставления с иной эпохой, куда более отдаленной исторически, но парадоксальным образом даже более узнаваемой в сегодняшних событиях. Речь идет о временах заката и распада Римской империи, когда сменявшиеся как перчатки "августы" пытались компенсировать нарастающий социальный и экономический кризис милитаристской истерией. Картина, которую описывает специалист по той эпохе, английский историк Арнольд Джонс 6, местами поражает своей буквальной схожестью с тем, что можем наблюдать вокруг себя мы: "Тяжелое экономическое бремя, обусловленное увеличением численности армии, привело к истощению ресурсов империи. Налоги приходилось постоянно увеличивать, а для оценки и сбора растущих вверх налогов необходимо было расширять сферу гражданской службы, и, таким образом, снова усугублялось налоговое бремя... Этот налоговый гнет, вероятно, оказался первопричиной экономического упадка империи. Окраинные земли, которые не могли принести их владельцам, платившим непомерные налоги, ничего, кроме убытков, более не возделывались. Сократилась численность населения... Еще одна причина экономического упадка империи заключалась в увеличении числа иждивенцев - сенаторов с их многочисленными семьями, декурионов, гражданских служащих, адвокатов, солдат, священнослужителей, столичных жителей - по сравнению с производителями... Стали процветать коррупция и вымогательство, сеявшие недовольство среди народных масс и приносящие убытки и без того ограниченным ресурсам империи. Наблюдался застой общественного сознания, апатия охватила все римское население сверху донизу..." Есть определенная магия имени в том, что нынешний "Третий Рим" (точнее, то, что себя так называет) неуклонно повторяет судьбу "Первого". Есть также известный "закон маятника", влекущий быстрое и "спонтанное" изменение исторических ситуаций на прямо противоположные. Как произошло, к примеру, с Советским Союзом - мощнейшей и величайшей империей, рассыпавшейся за считанные дни. Нынешняя Российская Федерация, кажется, хочет позиционировать себя как ремейк Советского Союза - после эпохи "либерального хаоса". Но исторический маятник остановок не знает - этим, кстати, Россия тоже отличается от Запада с его "закатными" идеями "конца истории". Для нас - пока мы сами еще не совсем "Запад" - справедлива иная, не менее известная философская концепция "ускорения времени". Так что вряд ли Российской Федерации будет отпущено столько же лет для становления, как Советскому Союзу. (Тем, кто отождествляет эти режимы с Россией как таковой, нелишне напомнить, что русская история к ним не сводится - не с них она началась и не ими закончится, если вообще закончится.) РФ пытается воспроизвести геополитическую доктрину СССР о "противостоянии Западу". Но поскольку ныне модно рядиться не в комиссарские кожанки, а в кафтаны "Третьего Рима", это противостояние символически видится как борьба с "Новым Карфагеном". Ненависть к нему становится самоцелью - некоторые российские политики и публицисты в параноидальной зацикленности на этом вопросе уже прямо напоминают римского сенатора Катона Старшего, каждая речь которого сводилась к финальному восклицанию "Карфаген должен быть разрушен!" Да и патриотизм сегодня исчисляется по сугубо негативной шкале - чем громче "антикарфагенский" пафос, тем весомее имидж "патриота". Хотя сама эта заведомая реактивность и является символическим признаком "Запада", тогда как "Востоку", где восходит Солнце, всегда свойственна именно активность, приоритет утверждения над отрицанием. 7 С этой точки зрения даже ранний советский патриотизм выглядел "восточным", поскольку исходил из утверждения всемирной коммунистической утопии. Но когда он превратился в сплошную консервативную реакцию на чьи-то "происки", он по типу и методам совершенно перестал отличаться от своего заклятого врага - "западного империализма", пугавшего весь мир "советской угрозой". А "новый" российский (в значении РФ) патриотизм вообще изначально сводится к империалистическому подавлению всего, что не укладывается в искусственные рамки постсоветской государственной системы. Хотя сама эта система, основанная на механическом поддержании искусственных большевицких границ между бывшими "союзными и автономными республиками", никак не соответствует реальным границам нашей цивилизации. Это наглядно проявилось во всей официальной политике 90-х годов, когда русским, обнаружившим себя после распада СССР за пределами РСФСР, кремлевские власти отказали в праве быть россиянами, и вместо защиты их гражданских прав принялись насильно удерживать в составе России сепаратистски настроенную Чечню. Получилась какая-то противоестественная пародия на евразийство, не нужная никому, кроме хозяев "естественных монополий", знающих, что нефть течет не везде. Но именно эту пародию сегодня и выдают за "Третий Рим", героически конкурирующий на мировом рынке с "атлантистским Карфагеном". Адекватное отношение к этому пародийному дуализму начинается лишь в принципиально иной системе координат - которая с точки зрения "римского мифа" выглядит "варварской". Тем, кого римляне называли "варварами", действительно не было никакого дела до "пунической геополитики" - для них уже сам Рим был тем средоточием торгашества и фарисейства, за которое римляне ненавидели Карфаген. Аналогичный вывод сделали позднее и русские староверы, ушедшие искать мистический Китеж из "падшего Третьего Рима" и не делая более особой разницы между последним и "ветхим Первым Римом". Нынешнее "ускорение времени" приводит к парадоксальному совмещению и актуализации этих исторических архетипов. В России с 90-х годов помимо "третьих римлян", складывается и принципиально иной русский "субэтнос", который можно условно назвать "китежанами". Это люди, совершенно автохтонно принадлежащие российской цивилизации, но умеющие отличать ее от государственных режимов и способные мыслить глобально, вне "римско-карфагенского" дуализма. Они живут повсюду - от Балтики до Приморья, от Заполярья до Закавказья - и живут самим этим пространством в его великом региональном многообразии. И время у них течет совершенно иначе, чем у столичных "патрициев" и "плебеев", бесконечно выясняющих, кто там у них прошел в "Сенат". Хотя история вершится уже совсем не там - как готам Алариха было глубоко наплевать, что какие-то римляне считают их земли "провинцией". Вскоре они сделали своей "провинцией" сам этот Рим. В современном же, информационно едином мире "провинциальность" уже превратилась из географического понятия в синоним духовной вторичности. Поэтому нынешний "Третий Рим" и без "нашествия варваров" давно уже выглядит безнадежно глухой провинцией - с тех пор, как привык во всем оглядываться на западный "Карфаген", а восторженно или хмуро - совершенно неважно. Впрочем, вопреки "римскому мифу", образ "варвара" в мировой культуре часто наделяется позитивными чертами - сокрушителя ветхих законов, носителя свободы и обновления. Погром, который устроил Христос среди менял в Иерусалимском храме, даже придал этому образу вполне сакральное обоснование. И романтическая эпоха становления Третьего Рейха во многом наследовала этот "варварский" архетип от своих предков - древнегерманских племен, сокрушивших Римскую империю. Но Рейх сам поразительно быстро мутировал в утилитарную империю концлагерного рабства, заимствовав худшие черты Рима, - за что и был сметен иными, "восточными варварами", как там официально называли все советские народы. Поздняя советская империя в свою очередь рухнула под натиском "варваров" из национально-освободительных движений от Балтии до Средней Азии. А для сегодняшней РФ очевидную роль "варваров" играют "чеченские бандформирования". И за ними по логике событий должны наконец последовать долгожданные русские, китежские "варвары" - но с одним коренным отличием: нам "отделяться" некуда. Россия - это наша земля, наша родина, только видим и понимаем ее мы совершенно иначе, чем нынешний полицейский режим "последних римлян". Есть еще одно расхожее заблуждение, порожденное римским расизмом и снобизмом, - считать "варваров" навеки "отсталыми" и "дикими" племенами. Хотя именно те, кого римляне называли "варварами" - кельты, готы, гунны, франки, норманны, западные и южные славяне... - в результате "великого переселения народов" как раз и создали Европейскую цивилизацию. Которая просуществовала более тысячи лет, оставив великую культуру - от мистического Средневековья до авангарда Нового времени. И то, что она погибла в попытке стать нацистской пародией на Римскую империю, а сегодня из ее костей наделали разноцветных евро-погремушек, не отменяет для нас ее исторического значения. Только истолковано оно должно быть не как поклонение богам этой цивилизации, не как занудное рытье в ее "классических" архивах, и уж тем более - не как желание разделить ее посмертную судьбу американоидных зомби, но - как воспроизведение того самого "варварского" архетипа, с которого она и начиналась. Европа - это изначально "кочующая" цивилизация, что отражено еще в известном античном мифе о ее "похищении" Зевсом. Северные "варвары" как раз и "похитили" ее у римлян, назвав свой континент именем этой героини. Но когда они попытались сами стать "римлянами", европейский миф по праву перешел к новым "варварам", живущим на Востоке. Именно эти российские "Аларихи" одержали самую великую Победу ХХ века, означавшую мистический переход "европейской эстафеты" от романо-германской цивилизации к православно-славянской. Но действительно стать новой Европой России помешала, и пока еще продолжает мешать ее собственная "третьеримская" традиция, а точнее - ее ветхие рудименты, ревниво охраняемые нынешними правителями, выдающими за "патриотизм" свое шовинистическое московское жлобство. Существование этого "Третьего Рима" и инерция называния "Европой" брюссельского диснейленда накрепко взаимосвязаны - и разрубить этот гордиев узел смогут лишь китежские "варвары", которые откроют новый лик России, превратив ее из "третьеримской империи" в новую Европу, с ее новой тысячелетней историей. 8 Хотя фактор времени для "варваров", живущих пространством, не так уж и важен. Китежский миф уникален именно тем, что он открывает особое пространство, свободное от законов апокалиптического времени. Этим неведомым пространством, terra incognita является сама Россия - и сколько бы "третьеримские" идеологи ни встраивали ее в свои эсхато-геополитические схемы, все это останется в лучшем случае библиотечным хламом для горстки узколобых фанатов. Тогда как "китежане" изучают геополитику не по этим нео-"пуническим" сказкам, но по собственному опыту ее непосредственной реализации. Для них, как стихийных сторонников евразийской школы Трубецкого и Савицкого, сама Россия является континентом, и потому ее геополитика начинается не со включения в какие-то внешние блоки и стратегии, но с раскрытия всего многообразного потенциала собственной цивилизации. Познание этого великого пространства, живой динамики его региональных и культурных взаимодействий, является куда более реальной и адекватной геополитикой, чем кабинетное конструирование каких-то "глобальных оппозиций" другим континентам. Показательно, что "третьи римляне" сводят все значение нашего пространства лишь к его "имперской" функции - Россия как таковая, ее внутренний мир, их практически не интересует. Обычно они мотивируют это первостепенной важностью борьбы с "западным Карфагеном", но совершенно не осознают того, что само это стремление к тотальной централизации и унификации является еще одним характернейшим признаком символического "Запада". Они, как и их заокеанские "антиподы", не верят в свободную волю самой России, отчего и пытаются втиснуть ее существование в рамки всевозможных идеологий - то либерализма, то коммунизма, а то и вообще нафталинового монархизма, даже не представляя себе тот масштаб "смены эпох", который проявится на карте мира, когда Россия вновь станет собой. На этом фоне показательны некоторые идеи нового российского "августа", точнее, его команды, пытающейся стать новой "третьеримской династией". В книге "От первого лица" они говорят: "Конечно, Россия более чем разнообразная страна, но мы - часть западноевропейской культуры. И вот в этом наша ценность, на самом деле". 9 На самом деле - тут непонятно, о какой "западноевропейской культуре" идет речь. Слишком сомнительно, что Путин ценит исконную, "варварскую" культуру племен западной Европы. Будь так, он бы уже давно разогнал всю свою "третьеримскую" курию и сам призвал бы голосовать "против всех". Но вероятно, под "западноевропейской культурой" он вместе со своими декурионами понимает лишь самый поздний ее период, когда она сама стала подражать римско-имперской, считая свои принципы "глобальными" и навязывая их всем вокруг. Чем это кончилось, Путин и сам мог бы разведать, когда еще исполнял обязанности Штирлица. Но наверное Мюллеру на этот раз удалось его перевербовать, потому что он вовремя не получил информации к размышлению от своего мудрого земляка Льва Гумилёва: "Механический перенос в условия России западноевропейских традиций поведения дал мало хорошего, и это неудивительно. Ведь российский суперэтнос возник на 500 лет позже. И мы, и западноевропейцы всегда это различие ощущали, осознавали и за "своих" друг друга не считали. Поскольку мы на 500 лет моложе... наш возраст, наш уровень пассионарности предполагают совсем иные императивы поведения." 10 Возможно, уже для того, чтобы почувствовать это различие, надо обладать соответствующим уровнем пассионарности. Но только его бессмысленно ждать от людей, чей тусклый взгляд обращен лишь в прошлое, кто хотел бы навеки сковать Россию ветхими "третьеримскими" законами. Путин утверждает: "А вообще Россия с самого начала создавалась как суперцентрализованное государство. Это заложено в ее генетическом коде, в традициях, в менталитете людей". Вообще-то аргументация "генетическим кодом" в российской политике - это действительно что-то новенькое. Но здесь интересно даже не это (мало ли чего Штирлиц разведал в Германии), а то "самое начало" России, к которому апеллирует новый "август". Судя по всему, он связывает это "начало" с установлением единой монархической государственности - доимперская русская цивилизация в этой картине мира просто отсутствует. Поэтому новая власть доктринально нацелена на реставрацию и удержание этого "суперцентрализованного государства" - раз Россия ни с чем кроме него не ассоциируется. И средства для этой цели годятся самые разные - вплоть до собственно монархических. Хотя "август" сначала полагает буквальную реставрацию монархии "маловероятной", далее его ответ на этот вопрос уклоняется в задумчивость: "Но в целом... в определенные периоды времени... в определенном месте... при определенных условиях... монархия играла и играет до сих пор положительную роль". Интервьюеры несколько настораживаются: "- Но в России это невозможно," - и тут же получают образный ответ: "- Вы знаете, нам многое кажется невозможным и неосуществимым, а потом - бах!" Возможно, это эмоциональное междометие сопровождалось каким-то интересным жестом, но в тексте книги это не указано. Так что нельзя исключать, что высшее достижение современных политтехнологий еще впереди - и "при определенных условиях" нас ждет роскошное телешоу коронации и помазания на царство династии Путиных. "Олигархам" пожалуют заслуженное дворянство, Синоду вернут цензурную заботу о нравственности, а верноподданному народу - счастливое избавление от всех этих надоевших "выборов" с их грязными технологиями... Что ж, римские пиарщики в последние годы тоже успешно "создавали династии", потом августов бывало несколько в году, а потом - бах!.. А китежские "варвары" преемствуют доимперскую русскую цивилизацию, тот ее уникальный период, когда она складывалась не как унитарное государство, но именно как континент множества земель, народов и культур. "Россия изначально рождалась как сообщество Россий, нечто большее, чем одна страна, - как особая часть мира, состоящая из многих стран, подобно Европе или Азии", - замечает культуролог Михаил Эпштейн. 11 И называет изобретенный "третьеримскими" историками термин "феодальной раздробленности русских земель" - "ложным, потому что раздробленность предполагает некую предыдущую целостность, а ее, собственно, и не было... Не раздробленность была, а изначальное состояние племенного обилия и разнообразия русских земель. Временно возвышался то один, то другой княжеский клан, но эти переменные политические зависимости не касались самобытного склада местных русских культур, примером чему могут служить разные школы иконописи: киевская, новгородская, владимирская, ярославская... Великое несчастье России - что объединилась она не сама из себя, а внешней силой и принуждением Орды. Чтобы Орду скинуть - вобрала ее в себя, сплотилась и сама незаметно стала Ордой, приняла форму иного, восточно-деспотического мироустройства и прониклась тем же духом кочевья." Здесь многое безусловно верно, но только похоже, что автор этого интересного анализа, развенчивая одни исторические стереотипы, остается в плену других - "западных", видящих во всем "восточном" некий "деспотизм". Хотя как раз трудно представить себе нечто более вольное, чем "дух кочевья". Именно поэтому можно полностью согласиться с его парадоксальным выводом: "Чем дальше к истокам России, тем ближе к почве самый либеральный ее идеал". Он находит свое оригинальное подтверждение и во взглядах Жанны д'Арк русского либерализма - Валерии Новодворской: "А поскольку я всегда была не от мира сего, и Запад я ношу в себе, и во мне не было ничего советского - а если говорить о русском, то ничего ближе XII века я не связываю с этим понятием... До XII века русские оставались варягами. Тогда только две традиции было - славянская, "смягчающая", и традиция скандинавская, которая и создала Западную Европу. Я сторонник норманской теории и считаю, что именно скандинавы дали западный менталитет и Франции, и Британии, и Испании и т.д. Характер у каждого "дээсовца" - нордический, твердый, и если Баркашов пытается восстановить эту традицию, делая это совершенно не с того конца, то он показывает, что у него сплошь неграмотные люди, ничего на эту тему не читали и ничего не знают. А мы пытаемся восстановить скандинавскую, норманскую, варяжскую традицию, ту, благодаря которой Россия до сих пор двойственна, и благодаря которой русское западничество столько веков подряд бьется со славянофильством." 12 На фоне такого пафоса интересно порассуждать об исторических ирониях - например, о том, варягами или славянами были дружины Рюрикова потомка Александра Невского, разбившие тяжелых носителей "западного менталитета", или зачем повсюду гонял "нордических" скандинавов "западник" Петр? Ведь именно такими ироническими парадоксами и оборачиваются в России статичные, стереотипные толкования "геополитических ориентаций". А все потому, что Россия - очень подвижная, динамичная цивилизация, но не по фактору какого-то единого "исторического прогресса", а по своей пространственной, "кочевой" природе. Именно об этом писал Пётр Савицкий Льву Гумилёву: "Древние кочевники - великий пример для нас, как нужно сражаться и побеждать (хотя бы и в бою - один против ста), как нужно стоять за свое, отстаивать свой быт, свой уклад, свою самобытность. Задача нашей эпохи - во всех областях и по каждому признаку сломать под самый корень рог западной гордыни". 13 Но если этот "рог" ныне вырос на месте "Третьего Рима", пытающегося под предлогом "борьбы с Западом" превратить российскую цивилизацию в его жалкое оседлое подобие, то и он неизбежно будет обломан. И действительно "во всех областях" нашей кочевой страны. Пространственная, кочевая цивилизация живет по принципу регионализма, а не централизма. Какой-то всеобщий центр нужен только оседлым цивилизациям, покорным принципу времени - не зря у них этот центр часто символизируется башней с часами. А у кочевников вместо времени - вечность, перед которой вообще все центры - ничтожные мгновения. Понятно, что с точки зрения какого-либо центра эти непослушные времени кочевые тенденции выглядят самым страшным злом и ассоциируются с "распадом" всей оседлой системы. Недаром многие обитатели зоны внутри МКАД, гордые самим фактом своей оседлости там, любят пугать друг друга перспективой "распада России" - понимая под этим прекращение своего централизованного управления ею. Возможность того, что Россия может управлять собой и без их посредства, они даже не могут себе представить. Даже предположения на этот счет там принято объявлять "сепаратистскими" - хотя трудно подобрать более несовместимую пару, чем сепаратизм и регионализм. Если для сепаратистских движений самоцелью является тотальное отделение от некой общей цивилизации, то регионалисты, напротив, эту общность и создают. Только общность эта строится не на "вертикальном" подчинении некоему центру, а на прямых "горизонтальных" связях между регионами. Налаживание этих связей как раз и создает единое цивилизационное пространство, которое более не нуждается в каких-то "распределительных директивах" из центра. Конечно, центру это сильно не нравится и потому он старается везде где может подменить эти естественные связи своей "управляющей функцией", чем по сути сам и подхлестывает именно сепаратистские настроения. Регионализм является прямым политическим отражением известного постмодернистского метода деконструкции. Если литературные и философские школы часто интерпретируют весь мир как "текст", то деконструкция - это "особая стратегия по отношению к тексту, включающая в себя одновременно и его "деструкцию", и его реконструкцию". 14 Здесь в слове "деструкция" действительно крайне уместны кавычки - дабы непосвященный читатель, привыкший к медийным штампам, не спутал это онтологическое явление с какими-то зловредными "деструктивными силами". Впрочем, для массового политизированного сознания сама цель деконструкции - "активизировать внутритекстовые очаги сопротивления "диктату логоцентризма" - выглядит подозрительной, тут какие-то "революционные" и "партизанские" аналогии мерещатся. И это немудрено, так как речь идет о разных контекстах одного и того же, а поскольку постмодерн смешивает многие контексты, то между литературой, философией и политикой границы становятся весьма условными. Если "деструкция" обнажает пустоту кажущегося "смыслового центра", то реконструкция текста происходит как превращение его в интертекст, где освобождаются все подавляемые и маргинализованные этим "центром" мотивы, аллюзии, интонации и т.д. Новый "смысл" текста возникает из прямого и спонтанного их взаимодействия (хотя если этот процесс не закончен во времени, он не нуждается и в законченных определениях). Очевидно, что крах Римской империи произошел именно как ее деконструкция - создание европейскими "варварами" новой цивилизации выглядело для последних римлян абсолютным "постмодерном" (возможно, в модных римских салонах тоже называли себя "постмодернистами", но настоящие "варвары" всегда приходят не оттуда, откуда их ждут) . Деконструкция "Третьего Рима" началась под лозунгом "перестройки" - почти буквальной кальки с этого латинского термина (на что тогда обращал внимание Жак Деррида). И сдерживает ее лишь банальный консерватизм - имперский и религиозный. Хотя в традиционной империи, сильной именно своей полиэтничностью, просто немыслимы войны с одним из "своих" этносов, как мы наблюдаем сегодня. Кроме того, ни один уважающий себя русский никогда не признает искусственные административные границы РСФСР границами России как цивилизации. Поэтому в отличие от кремлян, он не будет никого заставлять быть россиянами, а напротив - предоставит гражданство всем, кто сам желает ими быть. Но пока у нас не Россия, а "Третий Рим", и логика у него другая. Севастопольцы, например, должны подождать со своими просьбами о гражданстве, пока "легионеры" не сделают россиянами чеченов, а там, глядишь, от того, какими методами их делают, и желание пропадет. К тому же флот там старый... Расхожее в "патриотических кругах" бодрячество: мол, "нам сейчас удержать хотя бы это, а потом-то мы их всех..!" - слишком уж напоминает маниакальную мечту последних лет Рейха о таинственном "Оружии возмездия". Хотя сами эти "лишь-бы-удержательные" настроения предельно ясно свидетельствуют о глубокой ветхости "третьеримского" менталитета, не способного осознать, что в эпоху постмодерна границы между государствами становятся все более условными. Это зачастую сопровождается и религиозной депрессией, буквальным апокалиптизмом - что опять же в точности соответствует ситуации падения Рима, которое для многих его обитателей действительно выглядело "Концом Света". Но те, у кого границы этого мира простирались дальше, чем рамки римского летоисчисления, открыли и освоили целый континент, создав тысячелетнюю европейскую культуру. А сейчас, после "Заката Европы" в ее западной версии, в мире может начаться не менее великое "Русское Тысячелетие", как восход Новой Европы, - но начаться оно может только с победы над "собственным Римом". Кстати, очень символично и правильно, что ветхоевропейские мертвецы гонят нас со своего кладбища - значит мы еще вызывающе живы, да только пока у нас правят бал "третьи римляне", мы обречены туда проситься, потому что они сами без него себя не представляют. Запад тянется к Западу, прах к праху, ashes to ashes - но зачем-то посредством нас. И освобождения от этой "технологии" нет - кроме нашей воли быть собой, сочетающей самые радикальные противоположности и выходящей за их пределы. Остальное - покажет пространство, которое у нас не только земное. |
|
Куликовскую битву окончил, амбразуру собой закрыл, (Юрий Шевчук) |
|
4. Великий "пост-" В статье о деконструкции из "Словаря культуры ХХ века" далее отмечается: "В пространстве поэтики постмодернизма деконструкция происходит сама собой - текст деконструирует сам себя, почти не нуждаясь в исследователе". Очевидно, что из определенного исследовательского метода деконструкция превращается в некий "объективный" процесс, и постмодерн как всеобщее "состояние", "condition" 15 культуры и общества более не зависит от того, понимают ли его сами исследователи. Некоторые авторы указывают и на другие, более специфические причины такого непонимания - например на то, что сам термин "постмодерн/постмодернизм" в русском словоупотреблении часто искусственно сужается, ассоциируясь лишь с теми или иными художественными стилями, тогда как речь идет о гораздо более фундаментальном явлении. "Корректнее было бы говорить, например, "постсовременность", - пишет Вячеслав Курицын, - причем и это слово лучше воспринимать как взаимодействие его двух самых очевидных смыслов. Во-первых, постсовременность - состояние, в котором субъект теряет некую адекватность течению времени; ситуация, предполагающая возможность "одновременного" нахождения в разных временах. Во-вторых, это то, что наступает после Нового времени, указывает на исчерпанность проекта Нового времени". 16 "Исчерпанность проекта Нового времени" - это, исчерпывающе говоря, крах рационалистического мировоззрения, появившегося на Западе несколько веков назад. Представляя себя "глобальным", оно все это долгое "Новое время" поглощало и подгоняло под собственный проект иные, незападные культурные измерения, и теперь, кажется, они разрывают его изнутри. Но "пост-современность" - это еще не "будущее", а тот самый уникальный момент настоящего между прошлым и будущим в известном виртуальном приговоре: "Программа выполнила недопустимую операцию и будет закрыта". Будущему нет нужды называть себя "пост-современностью" - оно наступает просто как иная "современность", только для закрытой программы более недоступная. Но пока программа еще не закрыта, этот "пост-современный" момент растягивается до неопределенности. Парадокс здесь в том, что рациональное западное сознание само вынуждено нагнетать эту иррациональную неопределенность, потому что всякая "точка разрыва" ("закрытие программы") ассоциируется у него именно с "потерей" - данных, адекватности и т.д. Этим и вызван нынешний бум социальных технологий - "профессиональные управленцы" лихорадочно ищут способы "имидж-коррекции" программы, "мягкой" перезагрузки ее отдельных элементов, стараясь всячески избежать ее закрытия или по крайней мере - максимально его отсрочить. И в контекст этой технологической "пост-современности" попадают буквально все - даже те, кто считает себя ее "противниками" и хочет с ней "воевать", но не понимает еще, что неопределенность стала действительно глобальной. "Война" и "мир", видоизменившиеся до утраты своей сути, втянуты в общее блуждание и, нераспознаваемые из-за отсутствия различия, растворились в пустом процессе нарастающего манипулирования всем, чем можно манипулировать, - отмечал Мартин Хайдеггер. - На вопрос, когда будет мир, нельзя ответить не потому, что длительность войны не поддается оценке, а потому, что сам вопрос спрашивает о чем-то таком, чего уже больше нет, ведь и война уже не есть нечто такое, что могло бы окончиться миром... Эта долго длящаяся в своей длительности война переходит не в мир прежнего рода, но в состояние, когда военное уже не воспринимается как военное, а мирное становится бессмысленным и бессодержательным". 17 В эпоху глобальной вестернизации разница между Западом и Востоком перестала быть географической, сохранившись лишь на уровне личностно постигаемых символических архетипов. Но зато эти архетипы могут "прорасти" где угодно, формируя особое, "сетевое" пространство. Качественные отличия задаются здесь более не внешней "восточностью" или "западностью", но глубиной выражения соответствующего архетипа. Главным, что отличает восточное сознание от западного, является отношение к самой этой "точке разрыва" в рациональном течении времени. Если для Запада это в буквальном смысле напрасная потеря времени, то для Востока она означает, напротив, возможность духовного самообретения. Ничем не "гарантированную", но утверждаемую чисто волевым образом - в качестве сверхрационального начала. Носителям же западного сознания сама эта возможность кажется концом всякого "здравого смысла". Впрочем, "здравомыслящие" римляне тоже считали абсурдом рассказы восточных приезжих о каком-то воскресшем преступнике. Но и многие из тех, кто был свидетелями Воскресения, также сначала в нем "усомнились" и "не поверили". 18 Ведь оно не было формально "предопределено". Они должны были сами его распознать в своей неопределенной "пост-современности", собственным усилием стереть иллюзорную грань между мифом и реальностью. Великий пост, который у христиан ежегодно предваряет празднование Воскресения, также может быть истолкован в восточной или западной парадигме. В первом случае он связан с тотальной деконструкцией обыденного течения времени, даже более - с его "деструкцией" в хайдеггеровском смысле, как волей к "предельному осмыслению бытия". С точки зрения традиции это священная война духа против всех подавляющих его рациональных и материальных условностей земного существования. В западном же сознании пост либо вовсе игнорируется, как "нарушающий нормальный ритм жизни", либо низводится на уровень попсового "обычая" и сам обрастает множеством условностей. В результате этой гротескной инверсии "постом" стало считаться некое тщательно отмеренное количество дней, главным содержанием которых является переход на вегетарианскую диету. Эта деталь традиционного земледельческого годового цикла, совершенно утратившая свое органичное значение в постиндустриальном обществе, становится, тем не менее, главным критерием "поста". Понятно, что тут не до каких-то духовных изысканий - мозги множества "ортодоксальных" овощей напрочь заняты изысканиями гастрономическими. В газетах вовсю печатаются рецепты "постной" кухни, а упитанные иерархи, благочестиво вкушающие "разрешенную" икорочку, считают грешниками тех, кто "оскоромился" уличным хот-догом. От духовного смысла поста в этой трапезной остается лишь какой-то унылый морализм, ничего общего не имеющий с тем, что сказано о посте изначально: "Таков ли тот пост, который Я избрал, - день, в который томит человек душу свою, когда гнет голову свою, как тростник, и подстилает под себя рубище и пепел? Это ли назовешь постом и днем, угодным Господу? Вот пост, который Я избрал: разреши оковы неправды, развяжи узы ярма, и угнетенных отпусти на свободу и расторгни всякое ярмо." 19 Впрочем, подобные "высказывания" уже выглядят едва ли не "ересью". Официальные церковные структуры "Третьего Рима" все более напоминают ветхозаветный синедрион с его фарисейским формализмом, агрессивной самоуверенностью и принципом "око за око" в речах первосвященника о чеченских бандитах. Что ж, "режиму хаки" нужны именно такие "духовные телохранители", а не то, что является самим собой: |
|
Телохранитель (Проницательный БГ) |
|
Март-апрель ПРИМЕЧАНИЯ: 1.
Подробнее о границах цивилизаций и основанном на них проекте решения
кавказской проблемы сказано еще в августовском (1999) тексте
Института новых региональных исследований, когда эти события затрагивали
только Дагестан. |
http://www.inache.net/http://www.inache.net/
http://counter.rambler.ru/top100/
http://counter.rambler.ru/top100/