О МЕРЕ И
ГРАНИЦАХ ЛИБЕРАЛЬНОГО КОНСЕРВАТИЗМА
П.Б.Струве*
Вниманию читателей предлагаются две
малоизвестные статьи видного русского ученого и политического деятеля Петра
Бернгардовича Струве (1870-1944). Первая статья - "Либерализм, демократия,
консерватизм и современные движения и течения" (в основу ее был положен
доклад, сделанный 19 мая
1. НЕСКОЛЬКО ВСТУПИТЕЛЬНЫХ ЗАМЕЧАНИЙ
Наше время есть время каких-то сильных
стихийных движений и неясных многочисленных отрицаний и утверждений.
Почему одни понятия и слова предаются
отвержению и даже анафеме, а другие получают Признание и даже возвеличение?
Этого часто нельзя ни разумно обосновать, ни сколько-нибудь осмысленно
объяснить. Часто это является плодом либо недомыслия, либо безыдейных страстей,
действующих, однако, весьма заразительно.
Полезно и даже необходимо разобраться в
понятиях и строго отнестись к словам, дабы не "брать в уплату" и не
принимать за "вещи" пустые слова, звонкие, но легковесные речения. У
французов есть хорошее, меткое выражение: se payer des mots - отделываться
словами (фр.).-(Прим. ред.)
2. ЛИБЕРАЛИЗМ
Либерализм означает идейно и духовно,
психологически и исторически утверждение неотъемлемых прав личности,
неотъемлемых в том смысле, что они не подлежат посягательству ни со стороны
власти, ни со стороны отдельных лиц, принадлежащих к тому же или другому
национальному (= государственному) общению. Либерализм утверждает свободу лица,
утверждает ее - в случае необходимости - и против власти, и против других лиц.
Каковы могут и должны быть пределы этой свободы, - вопрос, конечно, очень
сложный. Но существенно, что либерализм утверждает свободу лица против всякой
власти, как бы она ни была организована, в том числе и против народовластия,
или демократии. Это и значит, что либерализм в его "чистом понятии"
вовсе не ставит прямо или непосредственно вопроса об организации власти или о
государственном устройстве в тесном и точном смысле.
3. ДЕМОКРАТИЯ
Слово же демократия означает
государственное устройство, основанное на признании народовластиия, которое,
как бы оно ни было построено, фактически и практически не может не быть - в
современных условиях - властью большинства всего народа. Но в то же время ясно,
что формы и обнаружения народовластия могут быть в наше время самые различные.
Возможна демократическая, парламентская или, наоборот, плебисцитарная,
монархия; возможна в разных видоизменениях демократическая республика:
фиктивное возглавление государства верховным сановником, как во Франции;
реальное ее возглавление таковым, как в Соед.Штатах
Сев.Америки; отсутствие всякого возглавления, функционально отличного от
правительствования, как это наблюдается сейчас в целом ряде государств.
Теоретически мыслимы республики социалистические и даже коммунистические, хотя
фактически и практически эти комбинации до сих пор отсутствовали
(Советская Россия не имеет ничего общего с демократией!).
Возможна ли демократия правовая? Конечно,
возможна, и в настоящее время эта форма государственного устройства является в
Европе преобладающей. Но смысл этого сочетания понятий: правовая демократия, в
сущности, является двойственным по своему содержанию, социологическому и
юридическому. Под правовой демократией можно понимать,
во-первых, народовластие, ограниченное неотъемлемыми правами личности, и,
во-вторых, народовластие в законодательстве, управлении и суде, осуществляемое
в строго очерченных, "точно фиксированных" правовых формах.
Эти два условия отнюдь не тождественны: первое определяет границы народовластия
по существу, второе вдвигает его в известные формальные рамки или пределы.
Современная Германия, с момента национальной революции, перестала - может быть,
только временно - быть правовой демократией и в том, и в другом смысле. В
меньшей мере то же должно быть сказано и о фашистской Италии. Правовая демократия есть демократическая разновидность правового
государства (Rechtstaat - правовое государство (нем.). - (Прим. ред.)
германских публицистов XIX в., gouvernement de loi - управлять с помощью
законов (фр.). -(Прим. ред.) французских публицистов
дореволюционной и революционной эпохи). Современное "авторитарное"
государство Италии и Германии отстоит в некоторых отношениях дальше от типа
правового государства, чем великие "полицейские" монархии XVIII и XIX
веков: Австрия, Пруссия и Россия - до их конституционного преобразования.
4. КОНСЕРВАТИЗМ
Консерватизм, отвлеченно рассуждая, есть
чисто формальное понятие, могущее вмещать в себя какое угодно содержание. В
советской России консерватизм означал бы направление мысли, утверждающее
неприкосновенность коммунистически-партийного властвования. В до-гитлеровской
республиканской Германии он означал бы неприкосновенность основных начал
веймарской конституции и т.д., и т.д. Такой консерватизм может быть выражен и в
законе: республика по французской конституции - формально не отменима даже для
всемогущего во всех других отношениях представительства. Но не на этом
формальном запрете покоится, конечно, крепость французской республики.
Отвлеченно-формальное понятие
консерватизма безжизненно и бесплодно. Идея консервации, или
охранения, обычно и естественно прикрепляется к каким-то определенным
содержаниям, и притом к содержаниям по преимуществу стародавним, какого к
монархии, т.е. построению единственного или одного из факторов верховной
власти, как власти единоличной, пожизненной и наследственной; к частной
собственности и т.д., и т.д. Либеральный консерватизм может означать прежде всего утверждение незыблемых прав лица, т.е.
прикрепление идеи консервации, или охранения, к этим правам. Демократический
консерватизм есть приурочение той же идеи к началу народовластия.
Но широкий жизненный смысл понятия
"консерватизм" не может черпаться ни из подчинения, ни из
противопоставления этого понятия идее либерализма. В настоящее время
преодоленным является тот социологический оптимизм, который верил в сплошную,
не знающую никаких исключений, предустановленную гармонию между идеями свободы
лица и народовластия, с одной стороны, и крепостью государства, как некого
всенародного единства, с другой стороны.
Идею такой гармонии подорвал социализм и
окончательно разрушил коммунизм. Обнаружилось, что идеи либерализма и
демократии могут в социальном и политическом развитии являться не тем, чем они
должны быть, не самоценностями, а средствами для осуществления таких целей,
которые угрожают и свободе, и народовластию. Русская революция 1917 года с ее
подавляющим влиянием захватных страстей и социалистических идей представила
тому разительные и исчерпывающие доказательства. Во-первых, в этой революции с
самого начала свобода понималась массами как насилие одних лиц над другими, а
не как законное самоопределение лица, основанное на признании не только своих,
но и чужих прав. Дальше, если уже февральская революция грубо попирала начала
либерализма, то октябрьская большевистская революция окончательно попрала и растоптала
принципы не только либерализма, но и демократии. Между тем и февральская, и
октябрьская революции совершались под знаком и во имя свободы и демократии.
Большевики требовали всех свобод, чтобы уничтожить всякую свободу; они
агитировали против Временного Правительства, требуя скорейшего созыва
Учредительного Собрания для того, чтобы в кратчайшее время разогнать то самое
Собрание, созыва которого они добивались.
Эти примеры окончательно устанавливают ту
истину, что требования свободы и народовластия могут в действительном ходе
событий обращаться против реальной свободы лица и подлинного народоправства.
Большевизм, иначе - коммунизм, возвел в теорию и догмат это извращение свободы
и народоправства, ведущее не к чему иному, как к отрицанию и уничтожению и
свободы лица, и народоправства.
Отсюда в новейшее время, в совершенно
новых, прежде не предвиденных, формах возникла проблема борьбы не с простыми
единичными злоупотреблениями свободой, а с систематическим использованием
либеральных начал и демократических учреждений в целях конечного упразднения и
тех, и других. В этом смысле социализм, и еще больше не только исторически-психологически, но и духовно-идейно связанный с
социализмом коммунизм является реальным врагом либерализма и демократии.
Вопрос здесь ставится однако, не только о
либерализме и демократии, но и о нации и государстве. И тут мы нащупываем
подлинный пафос консерватизма и его подлинное содержание. Таковым является
государственность как утверждение всенародного единства, или соборной личности народа,
и против классовых поползновений, и против безоглядных притязаний личности,
т.е. против чрезмерностей коллективизма и против крайностей индивидуализма.
Консерватизм в этом понимании получает - рядом с либерализмом - какое-то особое
и весьма широкое значение и обоснование. В какой-то точке либерализм и
консерватизм, конечно, сходятся, ибо, как без свободы лица невозможна крепость
современного государства, так без крепости государства как всенародного
единства, невозможна свобода лица. Вот почему формула "либеральный
консерватизм" получает в наше время широкий и глубокий смысл, который,
быть может, не был ей присущ с такой ясностью в прошлые эпохи. (...)
(Прага, 23 мая
* * *
(...) Осмысливая культурное и
государственное развитие России, мы видим в ней в своеобразном сочетании и
переплетении две основные проблемы: свободы и власти,
Ради интересов государства
государственная власть отчасти попустила, отчасти сама произвела закрепощение
массы населения служилому сословию, как носителю и орудию управления.
Так получилось граничащее с рабством
русское крепостное право и сословная расчлененность русского общества.
А в интересах сосредоточения
государственной силы сложилась в России, наименее, быть может, чем где-либо,
ограниченная индивидуальными и групповыми притязаниями государственная власть,
самодержавная монархия, (...)
Перед русской общественной мыслью с
первых времен ее зарождения стали: 1) проблема освобождения лица и 2)
упорядочения государственного властвования, введения его в рамки правомерности
и соответствия с потребностями и желаниями населения.
Вот почему с тех пор, что возникла
русская общественно-политическая мысль, она движется вокруг этих проблем и
движется, так сказать, по двум параллельным осям: по оси либерализма и по оси
консерватизма. Для индивидуальных сознаний эти оси по большей части никогда не
сближаются и не сходятся. Наоборот, по большей части, они далеко расходятся.
Но были в русском духовном развитии яркие
и сильнейшие представители сближения и даже слияния осей либерализма и
консерватизма. Суть либерализма, как идейного мотива, заключается в утверждении
свободы лица. Суть консерватизма как идейного мотива, состоит в сознательном
утверждении исторически данного порядка вещей, как драгоценного наследия и
предания. И либерализм, и консерватизм суть не только идеи, но и настроения,
точнее -сочетание сознанной идеи с органическим, глубинным настроением.
Особое место Б.Н.Чичерина в истории
русской культуры и общественности определяется тем, что он представлял в ней
самое законченное, самое яркое выражение гармонического сочетания в одном лице
идейных мотивов либерализма и консерватизма. Это сочетание не было и до
Чичерина новостью в духовно-общественной истории России. На свой особый лад это
идейное сочетание выступает перед нами в великой законодательнице XVIII века
Екатерине II. Своеобразное воплощение оно же нашло в величайшей фигуре
знаменитого деятеля четырех царствований, адмирала Н.С.Мордвинова (1754-1845),
и его же мы встречаем у двух величайших деятелей нашей культуры и
общественности, у зрелого Карамзина (1766-1826) и созревшего Пушкина, и у того
даровитого и блестящего писателя, который, будучи младшим другом-свойственником
Карамзина и старшим другом-соратником Пушкина, пережил первого на 52, а второго
— на 41 год, - у князя П.А.Вяземского (1792-1878). Вяземский едва ли не первый
для России вычеканил формулу "либеральный консерватизм" и притом
именно в применение не к кому иному, как к самому Пушкину.
Но если Екатерина II должна была по
своему положению самодержавной монархини быть преданной консерватизму и в
последнюю эпоху своего царствования вела даже реакционную политику, если
Н.С.Мордвинов, будучи в области политической либералом, в области социальной
всегда оставался консерватором и, скажем прямо, "крепостником", если
и Карамзин, и Пушкин и, позже их обоих, кн.Вяземский утверждались в своем
консерватизме по мере и в меру того, что они духовно созревали, то Чичерин,
рано созревший, духовный строй которого почти сразу отлился в какую-то твердую
и крепкую форму, был всегда "либеральным консерватором" или
"консервативным либералом". В общественно-политических взглядах
Чичерина, конечно, наблюдается известное развитие. Выражаясь принятыми
условными терминами политики, мы можем, пожалуй, сказать, что Чичерин с начала
царствования Александра II по XX век "левел", но только потому, что
будучи добросовестным наблюдателем и отзывчивым участником исторического
процесса, он воспринимал и осознавал этот процесс, как процесс глубоких,
коренных изменений. (...)
Идеи порядка и свободы имели для Чичерина
одинаковое обаяние. Вообще историческую позицию Чичерина можно изобразить так:
поскольку он верил в реформаторскую роль исторической власти, т.е. в эпоху
великих реформ, в 50-х и 60-х годах, Чичерин выступал как либеральный
консерватор, решительно борясь с крайностями либерализма и радикализмом
общественного мнения. Поскольку же власть стала упорствовать в реакции, Чичерин
выступал как консервативный либерал против реакционной власти, в интересах
государства отстаивая либеральные начала, защищая уже осуществленные
либеральные реформы и требуя в царствование Александра III и, особенно
энергично и последовательно, в царствование Николая II, коренного
преобразования нашего государственного строя.
Таким образом, Чичерин в своем
духовно-общественном делании никогда не переставал неразрывно сочетать
консерватизм и либерализм, являя в этом отношении самую законченную и яркую
фигуру в истории духовного и политического развития России. (...)
* * *
По словам П.Б.Струве, когда в газете
"Возрождение", издававшейся в Париже в 20-е годы, он выдвинул для
обозначения своего политического умонастроения словосочетание "либеральный
консерватизм", то встретил "странное непонимание и еще более странные
возражения": некоторые над этим словосочетанием смеялись, другим оно
просто не нравилось, третьи находили, что это обозначение надумано и не нужно.
А между тем "опальный" князь В.П.Мещерский убеждал в своих
"Речах консерватора" за полвека до российской трагедии 1917-го года:
"Либерализм должен иметь место в нашей жизни, и большое место, но не менее
большое место должен иметь и консерватизм. Либерализм один царствовать не может
даже в республиках. Неужели же у нас, в России, мыслимо его единоцарствие? Где
же основы такого порядка вещей? Неужели в нашем народе?" (1). Вопрос не
простой, тем более что на российской политической почве и либерализм, и
консерватизм часто являлись не тем, чем они должны были быть.
В России понятие либерализма долго
употреблялось не в его истинном значении, нередко не отделялось от радикализма.
За либеральным "английским фасадом", по словам Г. П.Федотова, нередко
скрывалось" чисто русское толстовство, т.е. дворянское неприятие
государственного дела" (2). Общая же слабость русского либерализма была
следствием слабости нашего "третьего сословия".
То же можно сказать и о характере
русского консерватизма, он опирался "на силы исторической инерции" и
являлся по большей части государственным миросозерцанием русской бюрократии.
Его охранительный характер, резко отвергавший реформы, способен был лишь
спровоцировать всплеск радикального реформаторетва, что никогда и ни к чему
хорошему не приводило.
Но была в развитии России и другая
духовная традиция. Она искала и находила выход в разумном сочетании идей
либерализма и консерватизма. Ее представители понимали: свобода личности тем и
отличается от своеволия, что может существовать только в праве и держаться
только правом. Эта традиция здоровой консервативной мысли, "либерального
консерватизма" (или "консервативного либерализма"), наличием
которой, в отличие от предреволюционной Франции XVIII века, по замечанию
Струве, Россия XIX века могла действительно "похвастаться", своими
истоками восходила к Карамзину и князю Вяземскому, шла через Пушкина к Гоголю.
Особое место в этой традиции занял Борис Николаевич Чичерин (1828-1904). Не
случайно Струве откликается большой статьей на столетие со дня рождения этого
замечательно (и до сих пор еще недооцененного) политического философа, В одной
из своих публицистических статей Б.Н. Чичерин со свойственными ему литературным
блеском и философской глубиной дал превосходную характеристику нашим
чрезмерностям. Статья называлась "Мера и границы" (3).
Одним из ярких продолжателей традиции
либерального консерватизма был и сам Струве. Как и его выдающиеся предшественники,
он твердо верил, что именно на этом пути, преодолевая принципиальное
противопоставление начал свободы и порядка, отвергая крайности, утверждая
положительное содержание и либерализма, и консерватизма, возможен для России
выход из того духовного тупика, в котором она оказалась после 1917 года. Но как
заметил философ С. Франк, вместе со Струве разрабатывавший проблему
либерального консерватизма (и даже давший его философское обоснование в книге
"Духовные основы общества"), к сожалению, "история русских
иллюзий и фантазий, русских заблуждений изучена гораздо более внимательно и
основательно, чем история здравой мысли..." (4).
1. Мещерский В Нечто о консерватизме у
России. - "Родина", 1993, N 5-6, с. 52.
2 Федотов Г.П. Революция идет -
"Современные записки", 1929, кн XXXIX, с. 349
3 Чичерин Б Н Мера и границы. - Чичерин
Б.Н. Несколько современных вопросов М., 1862.
4, Франк С.Д- О задачах изучения Пушкина.
- Белградский пушкинский сборник. Белград, 1937, с 15
http://www.sociology.mephi.ru/docs/polit/html/struve.htm